Страница 6 из 9
Экзамен он конечно же сдал. И степуху повышенную получил. И наверняка мы это отметили. А Универ Женька почему-то бросил сам. И добровольно очень быстро ушёл в армию. Служил два года в Североморске. На радиолокационной станции. Рядовым.
Что это было? Необходимость или случайность? Пошёл сам. Значит не случайно. Необходимо это ему было? Или нашей стране? В армии он у экрана испортил зрение. Особенно на правый глаз. Где и в чём тут диалектическая взаимосвязь?
А Шлангу с Жекой не повезло. Не стал Петухов нобелевским лауреатом. А вот Жеке с Лёхой наоборот подфартило. Женился он на двоюродной сестре Шланга. Нинке. И растёт у него уже очень взрослая дочка – Верочка. Только она могла своими вопросами поставить нашего Эйнштейна в тупик. Учил он её английскому. Спрашивает она его:
– А ты все английские слова знаешь?
Он мне потом рассказывал.
Уже со страхом папанька дочке отвечает:
– Многие. А если что – посмотрю в словаре.
Задумалась ненадолго Верка.
– Ну, и как по-английски будет: «ноздря».
У папаши пар из этих самых ноздрей пошёл. В домашнем словаре такого слова не было. Дочка, как обычно, торжествовала.
Хотя знал и умел Петух многое. Уже после армии, через несколько лет, окончил Политех. Учился в очной аспирантуре. Естественно, не понравилось. В перестроечное лихолетье довелось мне с ним ползать на карачках в сфере недвижимости. Как-то звонит:
– Старик, есть на Гражданке, «двушка». Чистая. Недорогая.
У меня каким-то чудом в этот же вечер «образовался» покупатель. Назавтра продали. В те времена: нотариус – и всё. Жека даже из дома не выходил. Я привёз ему наши комиссионные. Тонну «зелёных»
Петух сидит, разминается портвейном. На штуку баксов даже не взглянул. Не потому, что мы такие богатые были. Совсем наоборот. Он ржал без остановки. Очень долго.
– Старик! Это уже второй раз. Позавчера я её пристроил в первый. «Двушку эту». Беги в лабаз. Надо спрыснуть. Бог троицу любит.
Но ни в третий раз, ни в другой нам уже так больше не везло.
Женька весело и честно коптил небо полсотни лет. Как выразился Алька: «И тут он нас опередил».Мне он ужасно часто снится. Я веду с ним очень умные беседы. И споры. По всем тем вопросам, мужики, что скрашивают нашу жизнь и с бутылкой, и без неё.
3. «Военка»
– Ну! Вспоминай, давай. Ну! – подполковник очень переживает. Очень расстраивается из-за моей тупости.
Я опять напрягаюсь. Пучу на него глаза. Вкладываю в каждое слово всю душу и все чувства:
– Зарин – это нервно-паралитический газ. На противника его разбрызгивают по-разному, по-всякому. Из бомб, из снарядов. Из миномётов. Просто можно выпускать. Из баллонов. Главное, чтоб по ветру. А то на своих можно, если против ветра…
– Да понятно это! Понятно. Ты уж мне это разобъяснил. Что от него получается-то? А? – подполковник кривится, на меня глядючи, как от зубной боли.
– Вот я и говорю. Газ – нервно-паралитический. Воздействует на центральную нервную систему. Человека. Наверное, и на животных. Вплоть до смерти. В зависимости от дозы… – я совсем опупел, повторямши. Равносильно, как маленькую дозочку сам этого зарина хватил.
– Да, нет же! Нет! – подполковник не выдерживает, – Парáлич! Парáлич с человека получается, – победоносно отвечает на вопрос моего экзаменационного билета подполковник. С громогласным ударением на втором слоге.
Шёл экзамен по оружию массового поражения. На «военке» [14] .
Бравому солдату Швейку весело было сидеть в тюряге. А я сейчас про «военку». Кажется, что нам тоже было не очень скучно раз в неделю. По четвергам. Может, ошибаюсь? В подвале стояла зенитка. С обрезанным дулом. Её было жалко. А изучать её нужно было, как матчасть. Всегда по утрам. В подвале тепло и душно. Клонило в сон неодолимо.
Знакомил с зениткой майор Мосин. Я имел наглость, во дворе на перекуре, спросить: не родственник ли он великому русскому оружейнику [15] . Ничего не сказал мне Мосин. Посмотрел только долгим внимательным взглядом. Далее меня ничем не выделял. Будто не замечал, вовсе.
А так – весёлый был мужик. Любимая шутка: кто явно дремал – тот выходил к пушке и брал в руки снаряд. Клал на лоток и снимал, клал и снимал. Ах, да! Мне не довелось так упражняться.
Мосин первый нам сказал:
– Выстрел нашей зениточки – хромовые сапоги.Потом мы убедились: это одна из главных технических характеристик нашей АЗП-57. Её знали во всех войсках ПВО. Какой-то остроумный начфин вычислил. А всем нам два раза в году очень приятно было пулять в небо хромовыми сапогами. На Ладоге. На плановых учебных стрельбах.
Конец мая – начало июня 1970 года. В Ленинградском Горном институте закруглился процесс защиты дипломов. Девушки – свободны! Мальчишки-ребятишки поступили в полное распоряжение «военки». На два месяца.
Военные сборы! Месяц – муштра в казармах в Выборге. Месяц – учебные стрельбы на Ладоге. Всё это на базе Выборгского отдельного зенитного дивизиона. Все – курсанты. Рядовые. Но есть сержанты. И старшины. Из числа уже служивших. До учёбы в «горняшке». Им было тошновато. Хоть после окончания и дадут лейтенантские погоны, да на кой они сдались-то? Так что далеко не все дети собрались в учебных взводах Выборгского дивизиона.
В Выборге основная мутота армейская нам была известна. Горняков всех специальностей ведь портянками не удивишь. Жратва солдатская нам тоже не в новинку. Бывало – ой, как хуже.
Одна из рабочих практик в Таджикистане. Наша любимая песня тех экспедиций:
«Тихо горы спят.
Южный крест полез на небо
И в ущелье расстилается туман.
Осторожно, друг, здесь никто ни разу не был.
Здесь дикая страна Таджикистан».
Пел её, зажмурив глаза и мотая рано лысеющей головушкой – Кирагуду.
Первым посмотрел «Кавказскую пленницу» Мишка Коржевин. Через слово стал орать: «Кирагуду, барминьё!» Чем и снискал себе псевдоним. Хотя ему в Таджикистане побывать не довелось.
Зато два сезона скалами Гиссарского хребта восхищались мы со Славкой. Содрогаясь внутри и снаружи. Патриарх наш и учитель, Юрий Николаевич Капков чудно отразил в своей книге, как наш прямой начальник Вовка Яковлев ходил с сырой шкурой барсука на пояснице. От радикулита [16] . Не снимая, ни днём, ни ночью. Ладно бы только вонял при этом. Носки, пардон, в экспедициях тоже не фиалками отдают. Барсучёнка бедного Вовка варил и тушил. И нас угощал. Хоть мы были молоденькие и здоровенькие, но полосатый зверёк не очень, видимо, хотел, чтоб его ели. Во всяком случае, мы. Ленинградские студенты-геофизики. Просился он обратно. В дикие ущелья Таджикистана.
Кстати, Владимир Яковлев, действительно охотник – ас, подстрелил зверька из моей «мелкашки». Мне отец дал с собой. Не сказав ни слова. Без разрешения какого-либо, без охотничьего билета. В рюкзаке вёз. Обратно – в самолёте. Вот были времена! Правда, мы тогда угонять ничего и помыслить не могли. Так что семейка малолетних музыкантов во главе с «мамочкой» навсегда для меня останется первовестником из преисподней.
На дегустации барсука Вовка не остановился. Дикие скалы и ущелья – обитель змей. Кобра, гюрза, щитомордик. Это те, которых мы узнавали. Начальник местной таджикской партии Красильщиков рассказывал:
– Шли маршрутом с техником-геофизиком Виталием. Остановился на осыпи, зарисовываю обнажение. Песок и камушки из-под ног струятся. Вдруг Виталька мне в ухо! Я с копыт. «Ты чего, бля?!» – ору – «Ох…л на жаре совсем?!» До сих пор божится, что я на гюрзу встал. Слава Богу, на мелковатую.
Я тоже не очень-то верил. До тех пор, пока мне Савва по шее не врезал. У ручья на камень я присел. Заодно и на щитомордика. Он из-под меня выкручивался. Славка меня, стало быть, спас. Мы тогда за это даже не «шлёпнули». Так… Рабочий эпизод в маршруте. Чего не бывает? Мелочи. В этом феврале у Саввы юбилей. Может, по рюмке опрокинем. За фауну.
Так вот Яковлев самозабвенно пресмыкающихся ловил. И разделывал. Шкуру снимал. Хотел всё выделать. Мы со стороны глядели. Один раз смотрим – он здоровую змеюку разделал и давай на куски резать.