Страница 5 из 9
– Упадёт мне на голову кирпич [10] . Для меня это случайность. А ему – необходимость.
Так я Боба Жукова понял тогда.
Смирнов как-то безумно на меня уставился. Может он к тому времени уже читал Великого Мастера. Быстрее всего у него свои неординарные мысли на этот счёт были.
Говорит он мне задумчиво:
– Вы тут не взаимосвязь показали. Но аналогию в мышлении. В способе такового. Вашего и, извините уж меня, кирпича.
Помолчал. В окно поглядел. И на Боба тоже. Мне:
– Двойку вам не ставлю. Приходите в конце сессии. Снова.
Ради интереса дождался Боба. Спрашиваю:
– Ты чего это мне, Жучила, втолковывал? По тыкве-то чего себя стучал?
Захихикал Бориска радостно. Он-то трояк отсосал. Поясняет мне, как неразумному:
– Дак я тебе, Вадюля, показывал аспиранта нашего. Что практику ведёт. Чтоб ты вспомнил. Как он объяснял всё. И про случайность тоже.
Препод наш всё время ходил у доски. Туда-сюда. Ладошкой себя по головке поглаживал и глаза вверх закатывал мудро.
– Что ж ты не встал и тоже не походил-то? Из угла в угол. Уж тогда б я наверняка…
Пришёл я к Смирнову опять.
Конспект достал. Кажется, у Томки Сакулиной. Жуть, как хорошо их излагала. Нам этого не понять. Вообще они очень прилежны, дисциплинированны. Вот пускай бы и в армии служили. Непонятно тут получается. Я женщин имею в виду.
По билету слегка проскользили. А в памяти я у него, видимо, отложился. Вопрошает, поверх очков на меня щурясь:
– Ну, а теперь как у нас со случайностями и необходимостями?
Не ожидал, что именно этим у философа нашего я засвечусь. Вот проклятый случай! И говорить что-то надо. Необходимо.
Втянув голову в плечи, начинаю гундосить:
– Иду к Вам сюда на экзамен. Второй раз. Это – случайность. Я и в первый раз сильно учил. А сдавать надо. Это – необходимость.
Помолчал. Смирнов тоже молчал.
Решил усилить аргумент. Или усугубить. Не знаю.
Продолжил свою, на ладан дышащую, диалектику:
– Шёл через химический корпус. Там лестница раздваивается. Подниматься надо. На второй этаж. Это – необходимость. Можно налево, можно направо. Я пошёл налево. Это – случайность.
И, почти не соображая, что горожу, ухнул напоследок:
– В противном случае – идти мне выполнять священный долг. Необходимость. Почётная. Но если прямо сейчас, то малоприятная случайность. Хотелось бы закончить военную кафедру. И пострелять с зени-точки…
Пауза.
– Давайте Вашу зачётку.
Занавес.
Через несколько лет, дружок мой по политеху, Моня Ицков, сдавал Смирнову минимум.
Уже профессору. Он оставался таким же мудрым, всё понимающим философом. С кафедры марксизма-ленинизма. Можно над этим, конечно, хихикать, но мы диалектику учили не по Гегелю. Это действительно так.
За меня переживал декан. Юрий Николаевич Капков. Когда сдал, на четыре балла! пришёл, доложил. Язык мой паскудный опередил меня, как обычно:
– Доцент Смирнов напутствовал меня. Чтоб я обязательно окончил весь курс военной кафедры. Я им очень подойду, сказал. Ну и основной, геофизический, естественно.
Капков не знал: смеяться иль плакать. Студентом я был, мягко говоря, неоднозначным. Попытался его утешить:
– Зато летом опять смогу с Вашей партии на Тянь-Шань пойти. Геохимию там продвигать. Ишакам хвосты крутить.
Бедный Юрий Николаевич поднял очи к небу.Но в горы мы с Саввой Буевым опять летом закатились. На Гиссарский хребет. В Таджикистан. Это уже другая песня. Тянь-Шаньская.
Вот таким образом от службы рядовым я отмотался. А что будет после окончания Горного – никто из нас сильно не беспокоился. Но никто раньше сапоги с портянками примерять не хотел.
Один наш дружок даже радикальный способ удумал. Жека Петухов. От большого ума, впрочем. В прямом и в переносном. В Универе на физическом учился. Круглый отличник. Без дураков. «Общую теорию относительности» самого товарища Эйнштейна в трамвае читал. И чему-то тихо при этом посмеивался. Если б сам не видел – не поверил бы. Это Жека посоветовал другому умнику нашему Альке, стучать бутылкой «Кабернухи» о Петропавловскую крепость [11] . Петух рано полюбил виноградные соки крепостью в 10–12 градусов и выше. Это Жека в далёком будущем обсчитает мне сомнительные данные морских измерений в диссертацию и выведет формулу, которую я вывешу на защите, отводя блудливый взгляд в сторону, чтоб не засмеяться. Это он ещё многим и многим поможет «сляпать» кандидатские «кирпичи», своего так и не закончив. Это Жека нашим детям бескорыстно будет давать уроки любой точной науки, чтоб помочь сдать любые экзамены. Это он втянет меня в драку в 68-м после ноябрьского салюта у метро «Маяковского», мне выбьют два нижних зуба, я утащу его во двор и мы пролежим на помойке часа два.
А на этот раз Жека собрал нас для «полумокрого» дела. Чтоб совершили над ним. Идёт зимняя сессия. Через два дня у него что-то очень заумное. Для нас. Из квантовой физики. И у него к ней много вопросов накопилось. И ему не разобраться. Не успеть. Чтоб сдать на высший балл. Я, бля буду, не вру. Он, сучок такой, три года в Универе учился и всю дорогу получал повышенную степу [12] . А на этот раз на экзамен идти он, видите ли, не мог. Четвёрка его не устраивала.
Высвистал Жека Альку, как самого решительного и малочувствительного. Палец большой на правой ладони у него больше не гнулся и Петух в предстоящем на него очень рассчитывал. И не зря.
Вторым привлёк Лёху-Шланга [13] . Знал, что Шланг его безоговорочно поддержит. Всё-таки псевдонимы и клички находят своих избранников совсем не случайно. Меня завлёк. Как самого податливого. Непротивленца. Савву хотел ещё, но тот сразу же сказался занятым. Как только почуял безумность акции. А хотел Жека лечь в больницу.
И умная голова его, видимо, сама на себя рассердилась. Петух хотел, чтоб мы ему стукнули чем-нибудь по ней и сдали на длительное лечение.
– А чего маманя тебе справку не слепит? – приступил к обсуждению преступления Алька.
– Она у меня идейная. Может лечить только взаправду, – криво усмехался и нервно курил одну за другой Жека, – Я всё продумал. И все симптомы сотрясения мозга выучил. У неё в учебнике.
Шланг задумчиво мерил взглядом Петухова. Задерживался дольше на главном Жекином органе:
– Твой мозг надо сильно трясти. Размер шапки-то более шестидесятого. Кто бить будет? Кому доверишься?
Алька, естественно, вызвался сам. Первым.
– Нет. Тебе не стоит пробовать. Можешь привыкнуть, – отринул его Петух.
Посмотрел оценивающе на меня:
– В медицинской академии у нас ты халтурил.
– Не, не, не! – натурально заорал я, – Я ж слесарил. Забыл что ли? Если б по гинекологической линии, – попытался малоудачно пошутить. Совсем не к месту. Так мне казалось.
Жека просительно обратился к Шлангу:
– Тебе, Лёха, придётся. Вот сюда. Сзади и над правым ухом. Только смотри…
Алька заржал. Ему приключение очень нравилось. Хоть и светило Петуху дать по тыкве. И обнадёжил Шланга:
– Гордись! Может, по нобелевской голове бить будешь. Потом в мемуарах опишешь. И тут же деловито продолжил:
– Где и чем будем?
– Я всё продумал. На третьей или четвёртой Советской. Недалеко от больницы Раухуса. Туда меня отвезёте. Она – детская. Осмотреть – возьмут, а потом отправят куда-нибудь. Отвезут. Должны… – с жалостью к себе пояснил Жека. Будто ему уже Шланг припаял.
Двинулись туда. Советские улицы по хулиганской окраске сродни Красноармейским. Алька забегал во все тёмные и грязные дворы. Искал орудие. Железки мы все отрицали. Наконец сошлись на обломке ножки. От стула.
Лёха с Алькой выпили на двоих кружку пива. Я в те времена пива пить не мог. Жека очень хотел. Но удержался. Могла выйти нескладуха.
Во дворе на третьей Советской, у Греческого проспекта, Шланг сверху стукнул деревяшкой Женьку. По склоненной головушке. Дальше всё было, как и запланировал наш Эйнштейн.
Мы сдали его в Раухуса. Без слов. Ждали часа полтора в полисаднике. Потом его увезли в больницу Куйбышева. Пролежал больше двух недель. Не предусмотрел Петух одного. Читать строго запрещали. Алька лазил по водопроводной трубе. С риском передал Жеке его умную книгу. Он её изучал в туалете. Наверное, при этом, как обычно, смеялся. Негромко.