Свидетели

О конечно, я мог бы спасти ее. Я мог бы, предо­ставив защиту стен горожанам, вывести всех моих солдат из города, и сто гребных лодок в пять минут перевезли бы пятьсот человек. Но вместо этого я кричу:

— Поднимите мост! Закройте ворота! Не дадим англичанам войти в город!

И я вижу, как бургундский солдат хватает Жан­ну за край ее вышитого плаща и сбрасывает ее с ко­ня. В ста шагах от моста, в расстоянии голоса от ло­док на реке.

Все кончено.

Жанна в плену, и больше мне не опасна. Больше она не опасна ни Тремуйю, ни архиепископу Реньо. Больше она не опасна этим достойным виселицы беглецам, которых я спас. Больше она не опасна ан­гличанам.

Теперь начнётся осада Компьена, но крепость не­приступна, и они не возьмут ее.

И теперь меня ждет великая награда, и теперь я возьму в жены богатую наследницу, и буду первым среди военачальников, и король будет бояться меня.

Так я думал тогда и верил, что все исполнится. И все исполнилось. А потом эта жена, богатая и знатная дама, в темноте ночи зарезала меня в моей постели.

Но это было потом и не очень скоро.

Глава четвертая

ГОВОРИТ ЖАННА

ЛЮКСЕМБУРГСКАЯ

Я — высокородная и могущественная госпожа Жанна Люксембургская, графиня Линьи в Барруа и двадцать седьмая графиня Сэн-Пол в Артуа.

Будучи в преклонных летах, решила я покинуть свое постоянное местопребывание в королевском замке Фекан и посетить в его замке Боревуар моего племянника, Жана Люксембургского, графа Сэн-Пол, которого я сердечно любила и намеревалась сделать моим наследником.

В этом путешествии меня сопровождали супруга графа Жанна де Бетюн и ее дочь от первого брака Жанна де Бар.

Мы прибыли в Боревуар в начале августа. Пого­да была самая благоприятная, и густой лес, окружа­ющий замок, еще не потерял своей листвы. Я еже­дневно могла совершать недалекие прогулки, опира­ясь на руку моей племянницы или ее дочери.

Через несколько дней после моего приезда я узнала, что в сторожевой башне, обычном пределе моих прогулок, заключена пленница, и не кто иная, как Жанна, Орлеанская дева. При этом известии я почувствовала сильнейшее душевное волнение и тотчас потребовала, чтобы меня отвели к ней.

Моя племянница и ее дочь пытались меня отго­ворить, ссылаясь на то, что башня находится на хол­ме и придется подниматься на ещё большую высоту, потому что Жанну поместили на самом верху башни, а в мои годы такое усилие нежелательно и даже опасно для здоровья.

На это я ответила, что все дошедшие до меня о Жанне слухи наполняют меня удивлением и востор­гом. Что даже у греков и римлян, не говоря уже о нашем упадочном веке, не было подобной ей герои­ни. Не только является она полководцем более му­дрым и предусмотрительным, чем самые знаменитые военачальники. Не только она отважнейший солдат, не боящийся ни ран, ни смерти. Но к тому же она от­личается высокой чистотой нравов, и многие считают ее святой, беседующей с небесными голосами.

И поэтому для меня, сестры кардинала и род­ственницы короля, будет высокой честью познако­миться с ней. Ни за что не прощу себе, если упущу счастливый случай, приведший меня в одну с ней местность. И пусть я паду бездыханной на этой бес­конечной, ведущей к ней лестнице, я пойду, и никто меня не смеет удержать.

Так велико было мое волнение, что я взлетела вверх будто на крыльях, и паж, поддерживающий шлейф моего платья, едва поспевал за мной. Но сердце билось так громко, что мне казалось, я слышу гудение большого колокола.

У самых дверей мои колени подогнулись, и, не поддержи меня моя племянница, которая, совсем за­пыхавшись, бежала вслед за мной, я, наверно, встретила бы Жанну коленопреклоненной. Но пока отпирали замки и отодвигали тяжелые засовы, я успела снова овладеть собой. Однако же ни слова я не могу припомнить из того, что я говорила Жанне и что она мне отвечала. И ее лицо, показалось мне, излучало сияние или, может быть, мои глаза были полны слез, так что я не сумела различить ее черты и только помню, что была она высока и стройна, в мужской одежде.

Во второе мое посещение моя племянница заме­тила Жанне, что нескромно девушке ходить в муж­ском платье, и предложила прислать ей любой из своих нарядов. В ответ Жанна улыбнулась. Я поду­мала, что она в любой одежде исполнена высокого достоинства и скромности, и прекратила этот раз­говор.

В течение моего недолгого пребывания в Боревуаре я ежедневно поднималась на башню и всеми возможными способами старалась скрасить Жанне ее печальное пленение. Но к концу второй недели я узнаю, что граф, мой племянник, собирается продать ее англичанам за 2636 больших золотых монет — до­ход, собранный за год с Нормандии.

Я пришла в ужас. Как можно было выдать Жан­ну англичанам, ее злейшим врагам? И я тотчас предложила сама внести этот выкуп за Жанну. Но мой племянник отказался.

Оно и понятно. И без того рассчитывал он, что все мое состояние ему достанется.

Тогда я составила завещание, в котором запрети­ла ему продавать Жанну англичанам под страхом лишения наследства. Кто знает, что случится впо­следствии с этим завещанием? Мне известны кривые пути царедворцев, их лукавые уловки, коварство, ко­рысть и властолюбие. И быть может, моё завещание исчезнет, мой племянник наследует мне, а я к тому времени ничего уже не смогу изменить на этом свете.

Несчастная Жанна! Она знала, чем ей грозит не­нависть англичан. Смерти она не боялась, но устра­шилась ужасных, ожидающих ее испытаний.

Ночью она разорвала простыню, связала полосы крепкими узлами и спустила ее из окна. Но такая страшная высота и такая короткая веревка! Разжав руки, она бросилась в пустоту.

Сухая земля рва смягчила удар, и Жанна осталась жива. Наутро ее нашли без сознания, без дви­жения, почти без дыхания. Но как ни безнадежно было ее состояние, ее жизненная сила была так ве­лика, что она оправилась.

Но я не сумела оправиться от этого потрясения. Когда я увидела ее, лежащую во рву, я почувство­вала, что умираю. Меня уложили в постель, призва­ли врачей, пустили мне кровь и насильно вливали в рот отвратительные лекарства. Ничто не помогало.

Но я не хотела умирать в этом, отныне прокля­том замке Боревуар и потребовала, чтобы меня от­везли в Авиньон.

Там, в Авиньоне, в монастыре Небесных братьев, покоится прах моего брата кардинала. Каждый год я посещала его могилу и приносила дары монасты­рю — ризу из зеленой парчи с кистями червонного золота, золотую гирлянду, украшенную драгоценны­ми камнями, золотую статуэтку святой Катерины.

Дорога из Боревуара в Авиньон длится двадцать дней — слишком долго для моего измученного тела. Я поняла, что я умираю.

Ах, я была высокородная, я была могуществен­ная, я была несметно богатая — ничем не смогла я помочь Жанне.

Глава пятая

ГОВОРИТ СТЕФЕН СПАЙР

Я — Стефен Спайр, лучник из гарнизона города Руана.

Едем мы двенадцать человек из Руана в Кротуа. Впереди нас Эдмонд Гэк, сержант, рядом со мной мой закадычный дружок Робин Грэв. Они веселые, добрые ребята, а едут молча, и морды у них злые и надутые. И я сам злюсь, и у меня надутая морда, и никакого нет желания пошутить или перекинуться словечком с остальными ребятами.

Едем мы в Кротуа четвертый день. Проклятая дорога непроезжая, проклятый холодный ветер дует, проклятая крупа сыплется с неба, не то дождик, не то снег. И едем мы по распроклятому делу.

Бургиньоны поймали французскую ведьму и про­дали ее нам. Королевский казначей заплатил за нее полный сундук золота, и бургиньоны обязались до­ставить ее в нашу крепость Кротуа и здесь уже вру­чить нам. Это еще хорошо, а то пришлось бы нам пе­реть до самого Арраса, туда, где деньги были вручены за товар.