Расставание в голубом

– Вы оба взрослые люди. И вы, Макги, не похожи на идиота-убийцу, который попробовал бы заняться с ней любовью при ее нынешнем состоянии. Я верю вам на слово. Это ускоряет дело. И уж если кому-либо не понравится ваше временное пребывание здесь в качестве санитара, скажите, что это прописал я.

– Я буду слишком занят по хозяйству, чтобы вести лишние разговоры.

– Она совершенно опустошена и разбита. Думаю, теперь проспит долго. Но лучше, чтоб кто-то был здесь, когда она проснется.

Пока Лоис спала, я собрал грязную одежду и постельное белье, отвез в город и сдал в прачечную. Накупил разной снеди. Когда я вернулся, она лежала почти в той же позе, в которой я ее оставил, и тихо посапывала. До сумерек я прибирался в доме, время от времени заглядывая к ней.

В какой-то момент, войдя в спальню, я услышал тихий вскрик. Лоис сидела на кровати. Я включил свет. Она смотрела на меня широко раскрытыми и затуманенными глазами.

Соблюдая дистанцию в три метра, я произнес:

– Меня зовут Трев Макги. Вам стало плохо. Здесь побывал доктор Рамирес. Он вернется завтра. Я останусь в доме, так что вы будете в безопасности.

– Я словно возвращаюсь откуда-то издалека. Я не видела снов, если только... если это не сон.

– Собираюсь приготовить вам немного супа. И дам таблетку.

– Я ничего не хочу.

Я зажег все лампы. Она разглядывала меня. Я уже знал, где что лежит, так что достал не слишком броскую ночную рубашку и халат из китайского шелка и разложил вещи у нее в ногах.

– Если вы в силах, Лоис, переоденьтесь и приготовьтесь ко сну, пока я сварю суп. Ванна вымыта.

– Что происходит? Кто вы?

– Мамочка Макги, – усмехнулся я. – Не спрашивайте. Принимайте все как должное.

Я разогрел консервированный суп, добавил в него сметаны и поджарил один тост с маслом. Когда я вернулся, она была уже в постели. Надела ночную рубашку и пижамную куртку. Свои спутанные черные волосы собрала на затылке и стерла с губ последние следы помады.

– Меня знобит, – сказала она тихим дрожащим голосом. – Можно мне выпить?

– Это зависит от того, как вы справитесь с супом и тостом.

– С супом – да, с тостом – нет.

– Вы можете есть сами?

– Разумеется.

– Примете таблетку?

– Что это?

– Доктор Рамирес сказал – слабый транквилизатор.

Я присел рядом. Она зачерпнула ложкой суп, ее рука дрожала. Ненакрашенные ногти обломались, на изящной шее лиловел старый синяк. Она нервничала, ощущая мой пристальный взгляд, поэтому я принялся болтать о том о сем. Ознакомил ее с умозрительной теорией Макги насчет туристов. Любому жителю Огайо, пересекающему границу Флориды, необходимо прикрепить к поясу металлический ящичек. Каждые девяносто секунд звонит звонок, и из ящичка выскакивает долларовая бумажка. Ближайший абориген хватает ее. Это полностью решает проблему чаевых. В местах, где скапливаются сотни приезжих, стоял бы постоянный трезвон.

Но Лоис было трудно рассмешить. Еще немного, и она бы совсем сломалась. Самое большое, чего я достиг, – это едва уловимая тень улыбки, быстро промелькнувшей на ее лице. Она справилась с двумя третями супа и дважды надкусила тост. Я отставил еду в сторону. Она прилегла и зевнула.

– Нальете мне?

– Попозже.

Она хотела что-то сказать, но глаза ее затуманились и закрылись. Через несколько секунд она спала. Во сне Лоис расслабилась и помолодела. Я погасил в спальне свет. Через час зазвонил телефон. Некто хотел продать мне симпатичную виллу в Марадон-Хейтс.

Пока она спала, я отправился на поиски личных бумаг и вскоре в гостиной за книгами обнаружил традиционную железную коробку. Она с готовностью открылась, легка поддавшись домогательствам согнутой скрепки.

Свидетельство о рождении, брачный контракт, постановление о разводе, ключи от банковского сейфа, разные фамильные документы, декларации о доходах.

Я разложил все это на столе и постепенно составил себе представление о ее нынешнем положении. Три года назад она получила при разводе долю имущества, частью которой был этот дом. Доход ей приносил капитал, помещенный в банк в Хартфорде, штат Коннектикут. Это были семейные деньги, они давали ей немногим больше семи сотен долларов в месяц без права распорядиться основным капиталом. В девичестве ее фамилия была Фейрли. Ее старший брат живет в Нью-Хейвене. Д. Харпер Фейрли. На столике в прихожей громоздилась куча нераспечатанной почты. Я просмотрел ее и обнаружил, что самые разные люди гневно требуют оплаты своих счетов. Еще я нашел конверты с чеками из ее банка, тоже нераспечатанные, за май, июнь и июль. Ее собственная чековая книжка лежала в верхнем ящике бюро в гостиной. Бюро представляло собой этакую новомодную штуку, встроенную в стену. Лоис уже некоторое время не производила перерасчет, и на глаз я прикинул, что у нее на счету еще осталась пара сотен долларов.

В девять тридцать я позвонил Д. Харперу Фейрли в Нью-Хейвен. Мне сказали, что он болен и не может подойти к телефону. Я попросил позвать его жену и услышал мягкий приятный голос.

– Мистер Макги, Лоис, возможно, говорила вам, что два месяца назад у Харпера случился тяжелый сердечный приступ. Уже несколько недель он прикован к постели, и сколько все это еще продлится, неизвестно. Уверяю вас, ее переезд сюда совершенно невозможен. Вы знаете, он ее единственный близкий родственник. А я-то удивлялась, что ее давно не слышно. Если она попала в переделку и нуждается в помощи, мы можем только надеяться, что скоро все уладится. Мы пока в самом деле ни на что большее не способны. У нас трое детей-школьников, мистер Макги. Я даже не хочу говорить обо всем этом Харперу. Боюсь лишний раз его волновать. Я даже врала ему, что Лоис звонила, что с ней все в порядке и она беспокоится за брата.

– Через несколько дней я точно выясню, что с ней и что нужно предпринять.

– Я знаю, что у нее там есть хорошие друзья.

– В последнее время – нет.

– Что вы хотите этим сказать?

– Мне кажется, она порвала со своими хорошими друзьями.

– Попросите ее, пожалуйста, позвонить мне, когда она будет в состоянии. Я очень переживаю из-за нее, но ничем не могу помочь. Я сейчас не вправе оставить Харпера и не имею возможности принять ее у себя.

Значит, отсюда помощи ждать не приходится. К тому же женщину слишком интересовало, кто я такой. Я почувствовал, что Лоис не очень ладила с женой брата. А я-то надеялся, что кто-нибудь явится сюда и возьмет на себя заботу о больной. Да, похоже, я встал здесь на прикол, по крайней мере временно.

Я постелил себе в соседней со спальней комнате. Обе двери оставил открытыми.

Среди ночи меня разбудил звук бьющегося стекла. Натянув брюки, я пошел посмотреть, что происходит. Ее кровать была пуста. Ночная рубашка и пижамная куртка валялись на полу. Рубашка была разодрана в клочья.

Я обнаружил Лоис в кухонной нише, где она воевала с бутылками. Включил свет, и в белом сиянии флуоресцентных ламп она обернулась ко мне – нагая, стоящая среди разлитого ликера и разбитого стекла. Женщина смотрела прямо на меня, но вряд ли узнавала.

– Где Фанка? – выкрикнула она. – Где Фанка? Я слышала ее пение.

Она была прекрасно сложена, но слишком худа. Под кожей проступали кости, жалко торчали ребра. Кроме худосочной груди и бедер, на теле не было ни грамма жировой ткани, а живот припух, как у голодающих. Я поднял ее на руки. Чудом она не порезалась. Вдруг с неожиданной силой она принялась вырываться, скуля, царапаясь и кусаясь. Я отнес ее назад в постель и, когда она перестала сопротивляться, заставил ее проглотить еще одну таблетку. Та вскоре подействовала. Я выключил свет и сел рядом с Лоис. Она крепко держала меня за руку и боролась с действием лекарства, то погружаясь в полусон, то снова пытаясь встряхнуться. Я мало что понимал из ее бормотания. Казалось, иногда она обращалась ко мне, иногда снова вспоминала недавнее прошлое.

Вдруг она совершенно внятно и твердо, с глубоким возмущением взрослого человека произнесла: