Страница 10 из 14
Человеку не дадут просто, никому не мешая, сидеть в общественном месте с бутылкой пива и смотреть на прохожих. Юридический закон это, разумеется, позволяет. Но в мире людей такое поведение вызывает приступ болезненного любопытства, сродни кошачьему инстинкту все потрогать лапой.
Особенно интересен я был бродягам, которые регулярно присаживались рядом в сторонке и через пять минут уже излагали какую-нибудь хриплую историю или что-то такое, мировоззренческое. С прицелом, разумеется, на выпивку. Я их всегда внимательно слушал, но выпить давал только последний глоток: денег у меня самого не было, а отхлебывать из бутылки по очереди все-таки брезговал. Им нужен был этот глоток, а не слушатель, и через некоторое время они уходили, взяв пустую бутылку, а на их место садились другие со своими историями и мыслями.
Самое интересное, что они никогда ничего не просили, просто садились и начинали говорить, как со своим. Они, видимо, знали, что голодные любят слушать голодных. А я слушал.
Один старик с пыльной бородой и едкими глазами вдруг сказал назидательным басом, когда я сунул ему десятку, чтоб отвязался:
– Все смотрят с точки зрения дающего помощь и никто – с позиции в ней нуждающегося!
Признаться, не ожидал услышать такое от грязного бомжа, воняющего мочой. Другие несли околесицу о маме в Тамбове, о ментах, жрущих их печень, о потерянных детях, о Боге, о намерении уехать на юг, о вшах, ночлежках, склоках, болезнях, а этот такое выдал. Я уставился на него, а он взял десятку и ушел. И больше не показывался.
Кроме прочих, даже был душегуб по кличке Снайпер – за способность с точностью разливать пол-литровую бутылку водки по стаканам. Он уверял, что находится в розыске, потому что забил и зарезал кавалера своей женщины. А после сунул его под поезд. Рассказывал буднично, без подробностей, и видно было – зарезал. Если бы кто из своих домогался, то ладно, а тут неделю как прибился охранник какой-то, и нате, тетку ему подавай. Я выслушал Снайпера на удивление равнодушно и дал допить пиво.
Все эти друзья природы походили на инородных существ, блуждающих среди нас без понимания того, кто они, где и что им делать. И даже встречаясь друг с другом, они не узнавали себе подобных, поскольку сами себя не знали.
Надоели они мне. Грязью своей. Скукой. Достали. Я уж потом пересаживался.
Еще со мной познакомился сосед. Несколько дней он присматривался ко мне с балкона. Потом вышел и сел рядом. Назвался Геной. Гену гнали со всех работ из-за пьянства. Вся его жизнь состояла из трудов на подхвате, запоев и вынужденных отпусков, во время которых он приводил себя в божеский вид. Сейчас был отпуск. Он мне мешал, этот Гена. Сидел. Тряс коленом. Из пивной кружки пил кофе.
Не жилось ему, очень переживал за родину. А поскольку на родине у нас, как обычно, Мамай гулял вместе с русским вельможей, Гену переполнял скорбный протест.
– Суки, – говорил он, свирепея, – суки! По коммуналке до трех тыщ платим. Суки! Тут живешь, как скотина, а у них на наши денежки – идеи, города миллионеров. Главное, никто ничего не боится! Суки! Нет, скажи, ну не правда? У него зарплата тыщ пятьдесят, он госчиновник, сука, а в Барвихе бунгалов за пять лимонов баксов отгрохал. И ничего! Это как? Слыхал, налоги у нас: я – тринадцать процентов – это с моих-то! – и он, сука, – тоже тринадцать! С миллиарда! Ну не сука? Слыхал, закон приняли?..
И вот так двадцать четыре часа в сутки. Очень он задолбал меня, Гена. Очень.
Пока не было дождей, все было хорошо. Но потом они начались.
Кайф обломился.
20
И тогда я подумал – это шанс. Редкий шанс уйти по-хорошему. Мне представлялось смутно, что значит уйти, куда уйти, но в этом слове для меня обнаружилась таинственная услада. Уйти. Значит рассчитаться. Сбежать. Послать все к чертовой матери… Почувствовать себя наконец свободным… Какой-то лунный смысл, тревожная неразборчивость… Но эта-то неопределенность щекотала ноздри, как волку, еще не взявшему след, но уже или лишь почуявшему… Надо было что-то делать, чтобы не потерять рассудок… Надо было что-то делать с собой.
Странно, но мне казалось, что я приблизился к какой-то истине.
21
Потом незваная удача вдруг улыбнулось мне: я получил приглашение пройти тестирование, как это у них называется, в одном солидном рекламном агентстве. Пришлось надеть костюм, побриться и ехать. Меня усадили в толпу претендентов. Запускали по пять человек. Поэтому ждать пришлось не больше часа. В зале стояло пять столов, за каждым – психолог, и соискателям несложно было распределиться. Мне досталась ухоженная, ярко накрашенная дамочка лет двадцати двух в строгом деловом костюмчике. Не поднимая на меня глаз, она указала место напротив и, ловко поковырявшись в бумагах длинными накладными ногтями, выскребла формуляр с моей фамилией. Усталым, но уверенным голосом профессионала спросила:
– Чего вы ждете от работы в нашем агентстве?
– Зарплаты, – ответил я. – Статуса.
Она что-то себе пометила. Поправила очки.
– Какими навыками обладаете?
Я перечислил свои навыки и способности. А потом она поинтересовалась, боюсь ли я крови. С легким недоумением я ответил, что да, боюсь. Она опять пометила что-то и спросила, как я чувствую себя в кресле стоматолога. Я сказал, что ужасно. Затем – испытываю страх или восторг от нового знакомства и с кем? в какой степени мне близок эдипов комплекс? способен ли я нанести человеку увечья? И что-то еще в таком духе.
– Вы знаете, я ищу работу менеджера по размещению. Даже не креативщика, – уточнил я.
Она поджала губы и пропустила мои слова мимо ушей. Помолчав, спросила, нет ли у меня дурных привычек и доволен ли я своей женой. Я честно ответил. И тоже задал вопрос, придвинувшись:
– Скажите, барышня, а у вас нарушения менструального цикла случаются?
Девушка замолкла. Сняла очки и сощурилась на меня. Потом спросила:
– Вы в своем уме?
22
Довольно скоро вместо свободы я почувствовал себя одиноко. Нет, внутренне я не совсем тяготился одиночеством, более того, оно было мне необходимо и предельно, единственно дорого. Но тело страдало без прикосновений. Значит, мне нужна была женщина. Мне нужна была максимально простая женщина, способная выдержать неудачника, каковым я себя, кстати, не считал. Женщина без лишних запросов. И желательно симпатичная. И еще – мне нужна была во всех смыслах другая женщина.
Я нашел ее в пустом подземном переходе часу эдак в двенадцатом ночи. Она стояла одна, с трудом опираясь рукой о стену и наклонив голову. На ней было длинное летнее пальто белого цвета, видимо, дорогое. На ногах белые туфли с высоким каблуком. Я обратил внимание на ее волосы, густые и чистые, очень ухоженные. Мне нравятся густые, ухоженные волосы у женщин. К тому же она была белокурая. Именно не блондинка, а белокурая – волосы рассыпались плотными волнами по плечам. Лица видно не было.
Я неуверенно подошел к ней и спросил, нуждается ли она в помощи. Она ничего не ответила, была неподвижна, будто не слышала, тогда я опять спросил:
– Может быть, вам плохо?
Она кивнула и глухо подтвердила, что плохо. Потом подняла на меня лицо. Ей было чуть за тридцать, и она была пьяна в дым. Тушь на глазах поплыла. Губная помада размазалась. Но вообще в облике этого крокодила все-таки угадывались паскудно-миловидные черты. Во всяком случае, я предложил довести ее до какого-нибудь безопасного места. Она согласилась, и я дотащил ее до такси. Усаживаясь, она вдруг потребовала номер моего телефона, протянув мне контурный карандаш и растопыренную ладонь.
Звонок прозвенел вечером следующего дня.
– Это кто? – спросила она тяжелым голосом.
Я сразу догадался, что это она, уже по звонку, который звонил раздраженно.
– Ваш вчерашний кавалер.
– Ах ты, гад поганый, напоил девушку и бросил? Да я тебя знать больше не желаю!