Страница 24 из 198
-- Мда-а, -- Сашка задумчиво трёт нос. -- Серьёзный вы человек, Азамат. Не то чтобы я в этом раньше сомневался, конечно... Но, боюсь, маршал всё-таки обидится.
-- Именно поэтому я ему говорю, что не могу приехать, потому что ужасно занят, и надо сначала навести порядок дома, а уж потом лезть в мировую политику.
-- Вы бы знали, какой у нас бардак, поняли бы, что он с вами не совсем согласен...
Азамат пожимает плечами.
-- Тогда скажите ему, что жена не хочет меня отпускать к земным красоткам.
Я давлюсь яблочком.
Дома Тирбиш выносит нам сонного Алэка, и меня сносит громовым сюсюканьем. Мелкий чужих не боится совершенно, а тут как бы и не совсем чужие... В общем, он ведёт себя, как в рекламе: улыбается и радостно пищит, хватая родичей за выступающие части организма.
Дверь приоткрывается, и оттуда раздаётся то ли свист, то ли шипение. Обернувшись, в полутьме различаю Алтонгирела, который манит меня в гостиную. Видимо, жаждет мне на маму пожаловаться. Встаю и выхожу.
-- Чего ты?
-- Да я так, поинтересоваться, они не жалуются, ничего? -- Алтонгирел стоит ко мне боком, нехарактерно теребит рукав и отводит взгляд.
-- А на что им жаловаться? Мама сказала, что с ней все очень вежливо обходились.
Духовник немного расслабляется.
-- Я просто... ну, пришлось объяснять нашим всякие штуки, ну, про чашки там, или про то, что надо место уступать... В общем, на тебя ориентировался. Странно всё это, я боялся, как бы глупость не сделать какую-нибудь. Тем более, ребята мне никак не верили. А родичи твои молчат, как будто не для них стараюсь...
-- Спасибо тебе большое, у тебя отлично получилось. Для моих родичей такие вещи -- сами собой разумеются. Они просто не знали, что надо тебя поблагодарить. Так что я тебе говорю спасибо за них.
Алтонгирел кривится, но кивает. Потом принимается жевать нижнюю губу. Я жду, пока он соберётся с мыслями, но он всё никак.
-- Ну рассказывай, что ещё?
-- Твоя мать -- странная женщина.
Невольно усмехаюсь.
-- Это не новость.
-- Да? -- он разворачивается ко мне всем корпусом. -- То есть, она и для землянки странная?
-- Есть немного. Конечно, для Муданга гораздо страннее. А что она такое сделала?
-- Она... как бы это сказать... Она совсем не боится показаться смешной. Вот например, она ведь ни на всеобщем, ни на муданжском не говорит, а твой брат не всегда был рядом, так она его не ждала и не звала, а так, жестами показывала, если ей что надо. Кстати, она выучила несколько муданжских слов, специально нас заставила с ней их повторять. Вся команда по полу каталась от смеха, я думал, она разозлится, а она...
--...Хохотала громче всех. Ну да, а чего злиться-то? Вы же не ждёте, что она прямо возьмёт и заговорит правильно. Она даже не собирается учить муданжский, просто из интереса какие-то слова зазубрила.
-- Ну да, но всё равно. Если я что-то делаю первый раз, и у меня плохо получается, да ещё и у всех на виду, я страшно злюсь.
Я усилием воли сглатываю комментарий про подростковые комплексы.
-- Понимаешь, Алтонгирел, моя мама уже добилась в жизни всего, чего хотела. Она хороший профессионал, её уважают, ей много платят, у неё любящая семья и куча друзей. Я сомневаюсь, что у вас на борту был хоть один человек, настолько довольный собой. Она имеет право больше ни в чём не преуспевать, она и так крутая. Понимаешь? Сказала что-то смешное и посмеялась, потому что это не важно. Мне кажется, тебе это должно быть близко. Ты ведь довольно высокого мнения о своих профессиональных способностях, да и все остальные считают, что ты очень хороший духовник, даже Ирлик. Ты можешь себе позволить расслабиться и не злиться по пустякам. Я думаю, тебя станут даже больше уважать, если ты будешь меньше беспокоиться об имидже.
-- Погоди-погоди, Ирлик-хон про меня говорил? -- настораживается Алтоша.
-- Ну, он сказал, что у нас оба духовника невероятно круты. Я так поняла, он имел в виду Ажгдийдимидина и тебя.
-- Странно, что он считает меня вашим духовником. И я не так уж хорош в своём деле. Ты-то это знаешь, даже если все остальные меня нахваливают. Я хорошо предсказываю, но я совсем не понимаю людей. Ажгдийдимидин вообще сказал мне, что я машина для предсказаний.
Мне кажется или у него дрожат руки? На всякий случай поглаживаю его по плечу.
-- Он, видимо, очень злился, раз так сказал. Но знаешь, мало кто может похвастаться, что хорошо предсказывает. Так что ты в любом случае крут, тебе просто есть, куда расти, -- кто бы мог подумать, что мне придётся убеждать Алтонгирела, что он крут!
-- Вот твоя мать тоже всё время так делает, -- неожиданно говорит он.
-- Как?
-- Трогает. И ещё обнимает, целует всех. Зачем?
-- Она так выражает, что ей приятны эти все.
-- Но я тебе неприятен, почему ты меня трогаешь?
На всякий случай убираю руку.
-- Потому что ты нервничаешь, и я хочу тебя успокоить. На землян это обычно действует успокаивающе.
Алтонгирел рассматривает меня в полутьме.
-- Я не люблю, когда меня трогают женщины. Я от этого только больше нервничаю.
Я открываю рот, чтобы извиниться, но он продолжает:
-- Но почему-то когда твоя мать трогает, то совсем другое ощущение.
Я развожу руками, не находя слов.
-- Ну, она же мать... Я правда не знаю, как это объяснить.
-- Мало ли что мать, от моей собственной матери у меня только синяки оставались! -- выпаливает Алтонгирел, и тут же спохватывается. -- Так, всё, я с тобой заболтался, мне пора идти.
Он делает пару решительных шагов к двери, когда у меня за спиной из детской выходит Азамат. Алтонгирел ему кивает и скрывается за дверью.
-- Чего это он? Мы даже не поздоровались толком, -- удивляется муж.
-- Он хотел сбежать от меня. Просто мы начали обсуждать мою мать, а потом случайно переключились на его, и он сболтнул лишнего.
Азамат понимающе кивает.
-- Да, если уж он со мной не хочет о ней говорить, то с тобой и подавно. Ладно, успокоится.
-- Надеюсь. Он вообще какой-то нервный сегодня был. Что-то мне кажется, этот его психоаналитик не столько помогает, сколько душу бередит.
-- Чего он тебе наговорил?
-- Знаешь, я не думаю, что ему понравится, если я буду это пересказывать. Лучше ты с ним сам поговори. Может, ему полегчает.
-- Попробую, -- Азамат пожимает плечами. -- Пойдём, там Алэк тебя требует.
Мама вручает мне мяучащее дитятко и удовлетворённо вздыхает.
-- Одобряю, -- решительно говорит она.
-- А почему распашонка не этническая? -- возмущается Сашка.
-- Потому что в драгоценных камнях спать не удобно, -- хихикаю. -- Азамат, покажи-ка им Орешницын подарок.
Осмотрев золотые, расшитые рубинами и изумрудами детские дильчики, Сашка признаёт поражение. Мама ради такого дела даже надевает очки посильнее.
-- Мда-а, Лиза, я так понимаю, домой тебя не ждать... Боже мой, но ведь ребёнок вырастет, и не жалко людям труда!
-- Наоборот, -- усмехается Азамат. -- Взрослая одежда сносится, а детскую пару раз наденут -- и в музей.
-- В какой музей?
-- Музей Императорских Даров, -- объясняет Азамат. -- Его как раз сейчас отреставрировали, через четыре дня откроют. Это в Долхоте, и нам обязательно надо будет там быть.
-- Это оттуда твой стол, что ли? -- спрашиваю.
-- Ну, он там хранился, но выставляются там только вещи, которые не используются. В основном, одежда, потому что шита по телу. Но ещё всякие забавные вещи. Увидишь. Вы, Саша, тоже обязательно посетите, там будет интересно.
-- Ещё бы!
-- Это парадная форма? -- уточняет мама, ковыряя ногтем камушек на воротничке.
-- Ну вроде того, -- смеюсь. -- Это подарки.
-- Ой да! Подарки же! -- мама хлопает себя по лбу и убегает в комнату. Мне становится нехорошо.