Страница 190 из 198
-- У него сестра подхалтуривает колдовством, -- поясняю я. -- Только это страшный секрет, не вздумай никому говорить, испортишь всю жизнь бедной женщине и всей её семье.
Янка в томном жесте прикрывает глаза ладонью.
-- Этот Муданг! Куда ни плюнь всё жизнь кому-нибудь испортишь!
-- Да, социальное положение у нас -- хрупкая вещь. Чихнул -- и нету.
-- У нас? -- усмехается Янка. -- Ладно, госпожа муданжка, ты вот что скажи, твой муж пошёл с моим козлом разговаривать, да? А мы не можем как-нибудь...
Её прерывает жужжание моего телефона -- сообщение от Азамата: "Зная твою любознательность, оставил дверь приоткрытой".
-- Можем, -- ухмыляюсь я.
Когда мы подкрадываемся к Ирнчиновой двери, там уже вовсю идёт разговор.
-- А у тебя что, душа под кустом не прячется, когда они в гости заходят? -- несколько повышенным тоном вопрошает Ирнчин.
-- Было дело поначалу, -- соглашается Азамат. -- Но я привык со временем. Они действительно не имеют в виду вреда.
-- Это игра с огнём! -- кипятится Ирнчин. -- Имеют, не имеют... Что богу дела до жизни одного человека? Как тебе до муравья! Сегодня он тебе оказывает любезности, а завтра доедает твою семью! Азамат, я не могу себе позволить её потерять. Она всё для меня, понимаешь, она свет в жизни!
Янка корчит рожу и приосанивается, а у меня случается дежа вю.
-- Я очень хорошо тебя понимаю, -- размеренно отвечает Азамат. -- Но ты должен осознать две вещи. Во-первых, если ты будешь ограничивать её свободу, то потеряешь её обязательно, очень быстро и бесповоротно. С земной женщиной просто нельзя так обращаться, это я тебе как эксперт говорю. А во-вторых, мой опыт общения с богами показывает, что они относятся к людям совсем не так наплевательски, как мы привыкли думать. Даже грознейшие из них вроде Учок-хона воспринимают людей скорее как домашних питомцев, чем как букашек. Ирлик-хон -- во всех отношениях самый могущественный из богов, -- глубоко заинтересован в людях как в источнике знаний. Что же касается Умукх-хона, мы сегодня утром с ним беседовали, как раз насчёт флейты, и у меня сложилось впечатление, что он искренне дорожит каждой человеческой жизнью, как будто мы ему все родные дети. Я понимаю, что тебе страшно. Мне тоже поначалу было страшно. Но ты не столичная барышня, ты наёмник. Ты должен и сквозь страх видеть риски. И риск потерять её, потому что ты ведёшь себя, как беспомощный дурак, гораздо выше, чем риск попасть под ноги рассеянному богу.
-- Ну Азама-ат, -- практически стонет Ирнчин. -- Она на него так смотрит...
Янка рядом со мной закатывает глаза так, что они чуть там не остаются.
Азамат фыркает.
-- Так ты определись, друг, ты боишься за её жизнь или верность?
-- Я за всё боюсь, -- вздыхает Ирнчин. -- Я что ни сделаю, всё оказывается не так и неправильно. Я каждую свободную минуту только сижу и думаю, как мне с ней себя при следующей встрече вести, чтобы она меня тут же не бросила.
Янка беззвучно ахает.
-- Ты вообще знаешь, почему она хочет по земному обряду жениться? -- продолжает распаляться Ирнчин.
-- Потому что у них браки не навсегда, -- откликается Азамат.
-- Вот именно! -- снова повышает голос Ирнчин. -- Она просто собирается меня бросить, когда я ей окончательно надоем.
Янка стучит кулаком себе по лбу и всячески гримасничает в том смысле, что нельзя быть таким мнительным.
-- А тебе не приходит в голову, что она тоже боится? -- осторожно интересуется Азамат.
-- Ей-то чего бояться? -- не понимает Ирнчин. -- Что я не обеспечу ей безбедную жизнь? Или наоборот, накоплю на десятерых детей?
-- Н-нет, -- усмехается Азамат. -- Я вполне уверен, что ни того, ни другого. Зато она, например, может бояться, что ты не дашь ей работать. Что ты будешь контролировать её жизнь, её круг общения. И ты только что дал ей весьма серьёзный повод для опасений.
-- Ну хорошо, допустим ты прав, и боги действительно не так опасны, и пусть у меня губы дрожат при мысли, что она вот сейчас с ним разговаривает и может что-то ляпнуть такое, что он её сразу сотрёт в порошок, ничего, свой страх я перетерплю, я и правда привычный. Но что если она ввяжется во что-то действительно опасное? Я и тогда должен позволять ей делать, как она хочет? И если она интересуется другим мужчиной, я должен сидеть сложа руки и надеяться, что это пройдёт?
-- А ты не пытался с ней самой об этом разговаривать? -- осведомляется Азамат.
-- О чём "об этом"?
-- Скажем, я полагаю, ей было бы интересно узнать, что ты столько времени думаешь о ней, что тебе так трудно даётся это ухаживание, что ты не понимаешь, как ей угодить... Да и насчёт опасности, я уверен, если бы ты связно объяснил, чего именно ты опасаешься, не пришлось бы двери запирать. Уж с её-то профессией оценка рисков -- ежедневное дело.
-- Азамат, -- несколько обескураженно произносит Ирнчин, -- но я же не могу ей сказать, что я ничего не понимаю и боюсь. Какой я буду после этого мужик? Я ей совсем разонравлюсь.
Янка складывает бровки домиком и прикусывает кулак, но всё же не удерживается от умилённо-мяукающего звука, и в каюте повисает напряжённая тишина. Однако провал Янку совершенно не выбивает из колеи -- вместо того, чтобы драпать, она врывается в каюту и угрожающе-размашистой походкой приближается к Ирнчину, на которого несколько жалко смотреть.
-- Ты идиот! -- громогласно заявляет она, после чего крепко обнимает его посерёдке и так же решительно добавляет: -- Но я тебя очень люблю, так что тебе придётся резко поумнеть!
Ирнчин беспомощно переводит взгляд с Янки на Азамата, на меня и обратно на Янку, не зная, куда девать руки, в итоге решает, что логично попробовать её тоже обнять.
Она выворачивает голову, чтобы глянуть на меня, не отпуская его.
-- Лиз, вот чё мне делать с этим подарком судьбы?
-- Холить и лелеять, -- с трудом сдерживая смех, предлагаю я.
-- Ты говоришь, как моя совесть, -- вздыхает Янка. -- А хочется-то воспитывать и укрощать.
-- Мужчин нельзя воспитывать, у них от этого язва и мигрень бывает. Их можно только дрессировать, награждая за хорошее поведение. А ты дрессировкой пренебрегаешь и вон до чего мужика довела, что он тебя в комнате запирает.
-- Я довела?!
-- А кто же?
-- При дрессировке, -- внезапно встревает Азамат в наш базар, -- важно быть последовательным и чётко формулировать, какое именно поведение поощряется, при этом ставить выполнимые задачи. Это и в обратную сторону тоже работает. Ну, Лиз, как думаешь, безопасно их оставлять наедине?
-- Да думаю, не передерутся.
-- Ну тогда пошли Тирбиша подменим, -- он кладёт мне руку на плечи и подталкивает к выходу.
-- Азамат! -- окликает Ирнчин. -- Ты это что, подстроил всё, что ли?
Азамат слегка оборачивается.
-- Ну, я полагал, что проблема у вас в непонимании. Я повидал домашних тиранов, и ты -- не один из них, так что не пытайся им стать, и всё будет хорошо.
На этом он подмигивает и закрывает за нами дверь.
* * *
Азамат долго и тщательно морально готовился к своему первому полномасштабному контакту с метрополией, и всё же оказался совершенно не готов к суровой действительности. Девочка-пограничник, подняв глаза, чтобы сверить картинку на удостоверении с лицом предъявителя, слегка задохнулась и не смогла справиться с ошеломлённым восхищением во взгляде, хотя погранцов вроде бы на такой случай тренируют. Дальше -- хуже. Азамат, понятное, дело, возвышается над толпой землян, как утёс над морем, и привлекает гораздо больше внимания, чем ему бы хотелось. За то время, что мы прошли все бюрократические инстанции и выпали на относительно свежий воздух, моему мужу успели состроить глазки четыре официантки, семь охранниц, два сотрудника страховой компании, таксистка и около десятка разнополых пассажиров.