На качелях судьбы

Но Парфирий был уверен в себе и знал, что место во вселенной занимает не напрасно. Таких людей уважают, с ними считаются. Цену он себе знал.

Он пришёл домой мрачный. Сел во дворе, закрутил самокрутку из газеты, как бывало на фронте. Покурил. Долго сидел в недвижимости. Анна ощущала его переживания. Всем своим видом он давал понять: что-то его мучает. Входить в дом не торопился.

Чтобы как-то разрядить обстановку, Анна взяла яблоки, помыла, положила в вазу и направилась к мужу. Подошла близко, проверяя его реакцию. Он не спеша взял из вазы яблоко, надкусил его. Тогда Анна села рядом. Он начал издалека, обратившись к ней: «Знаешь, Анна, нам предстоит в жизни решать с тобой сложнейшую задачу. Должны сделать серьёзный выбор, как жить дальше и где…» Анна заволновалась: «Где жить, какой выбор?» Парфирий выложил все доводы и свои философские мысли и сказал: «Я в тупике». Тогда Анна вкрадчивым тихим голосом спросила: «А это всё нажитое придётся бросать?» – «Другого выхода нет. Мы уже и так всё отдали в колхоз. Осталась одна корова да дом. А на лошадях мы уедем».

Анна молчала. От такого сообщения она долго в себя до конца прийти не могла. Да, она понимала, другого выхода нет. В голове у неё пронеслось: «Не зря Парфирий, видать, на днях в город Петропавловск ездил. Посмотрел на жизнь. Наверняка он уже и работу там подыскал».

Он прочитал её мысли. Продолжал: «Я и работу там подыскал. Разговаривал с начальником строительства. Он даже жильё пообещал. Сначала, может, и неказистое. Но как себя проявишь, мол… Но ты же меня знаешь…»

Говорил он неторопливо, словно выверяя каждое сказанное им слово о вещах ясных и одинаково близким до боли им обоим. Вспоминая заново всё вместе пережитое, они на том и порешили. Ждать у моря погоды нечего. Никто и ничто их теперь не остановит. Они ещё долго сидели на скамеечке в глубине двора, слушая шелест листьев тополей, плотно прижавшихся к забору и заслонявших собой небо. От цветов, посаженных по краям дорожки, и из сада доносился пьянящий запах. Тишину нарушило упавшее с дерева налитое позднее яблоко. От его удара о землю посыпались дозрелые сливы…

Ещё вчера они были жертвами войны, а сегодня стали изгнанниками. Им оставалось стремиться к чему-то новому. Найти какое-то новое укромное место на земле, где бы они могли обрести счастье, своё назначение.

Сложившееся решение сразу осуществить не удавалось. Трижды делали они попытку уехать, и трижды их всех возвращали назад со скандалом. Наконец предприняли последнюю попытку. Когда у них осталась только пара лошадей, уложив на телегу необходимые вещи, утром рано Парфирий посадил детей, Елену Васильевну – и поехали, закрыв дом и сараи. Евдоким Фёдорович, не выдержав тяжелой жизни, увода Анны от детей на расстрел и мобилизации на войну уже давно почивал в могиле. Его с ними не было.

После дождя окрестность казалось невиданно яркой. В этот солнечный день Парфирий с Анной ехали мимо своего поля в последний раз. Осенние краски были заметны повсюду. Но общий землисто-зелёный фон виднелся издалека. Трава оживилась после нескольких дождливых дней, по-майски налилась изумрудом. У дороги, на опушке леса, виднелись жёлтые лапы клёнов. На черёмухе вспыхивали от солнца прозрачно-малиновые повисшие листья. Перерытая земля огородов была лиловая, а рядом гряды курчавой капусты отливали перламутром.

Парфирий смотрел на поля и на стоящий справа лес, в безоблачное небо – всё это в отдельности потерялось в неудержимом размахе пространства. Продолжался путь, слева уплывали вдаль берега озера, справа стоял густой лес, уходивший на юг. Село оставалось позади. Деревня Половинное гнездилась посреди живописных перелесков, в сияющей утренней чистоте в такой тиши за версту был слышен каждый звук и даже кукареканье петухов. В эту минуту он подумал, что события Гражданской войны под их деревней, обречённой на безысходность, затеряются в общей памяти. И это всего лишь многотысячная часть, тех, что слагают историю.

Проезжая мимо могил с крестами и со звёздочками, он вспомнил тех, кого собирал с поля брани и хоронил в братских могилах. Но это было вёрст за 200–300 от родного края. В душе ему хотелось остановиться, подойти к могилкам, поправить ветром трепавшийся венок, принесенный кем-то знавшим, кто похоронен. Сейчас этого он сделать не мог и утешал себя мыслью, что когда-нибудь он ещё вернётся, поправит все могилы и сделает всё как положено. Но надо было спешить, ехать быстрей, отбросив мысли, мешающие ему в достижении цели. Он пришпорил лошадей. Лошади понеслись рысцой. Проехав километров тридцать, он почувствовал погоню. Да и лошади уже притомились, не смогут вынести быстрой езды, и их снова вернут как раньше… Они свернули с большой дороги в перелесок. По своим детским вылазкам на лошадях в поисках поля с хорошей травой для сенокоса, Парфирий эти места знал хорошо. За участками чистого леса путь пересекали овраги, заросшие кустарником и буерачным лесом. Выбрав овраг поглубже, они остановились отдохнуть. О всех попросил вести себя тихо и даже не разговаривать.

В лесной тишине, кроме пенья птиц и шелеста листьев, всё раздавалось с удвоенной силой. Распряг лошадей, чтобы не ржали, насыпал овса. Достав еду, они тоже расположились к отдыху. Но ему было неспокойно. Он поднялся на край оврага, отошёл немного, припал к земле и стал слушать. Вслушиваясь, определил: погоня уже близко. Топот копыт раздавался всё яснее и яснее, передаваясь земле. Он осторожно спустился в овраг и приказал всем молчать. Детей уложили в телегу, укрыли. Они заснули. Взрослые сидели в ожидании.

Наконец, погон поравнялась с ними. Гнали лошадей с бранью и выкриками: «Быстрей, быстрей! Не мог же он так далеко уехать!».

Страх одолел их. Они сидели рядом, прижавшись плотно друг к другу, в ожидании, что же будет дальше… Погоня пронеслась мимо, их не заметив. Парфирий определил, что был отряд на пяти лошадях. Цоканье копыт и выкрики затухали. Он сказал: «Пронесло, на долго ли?!» Немного успокоившись, все оживились. Где-то через час снова послышался топот копыт, и земля содрогнулась. Снова затаившись, Парфирий подошёл поближе к лошадям, прикоснулся щекой к ним, на случай если заржут, держал в кармане краюху хлеба.

Отряд нёсся с большей скоростью, размахивая вожжами со свистом нецензурной бранью… «Ну, куда он мог деться?! Как сквозь землю провалился!!..» И снова Бог и звёзды послали им благодать. Неужели на этот раз они действительно оставят их в покое, и им удастся доехать до Петропавловска?

Отсидевшись в овраге, вслушиваясь в шорохи, при каждом испытывая страх, что погоня вернется вновь, они просидели до вечера. Наступили сумерки. Лошади отдохнули, и они тоже. Парфирий запряг лошадей. Они всей семьёй двинулись ночью к Петропавловску.

Ночь стояла чёрная. Небо затянулось тучами и казалось вот-вот пойдёт дождь. Когда выехали на большую дорогу, горячий, но освежающий поток ветра прибавил им бодрости. Парфирий ударил вожжами по лошадям и тихим голосом сказал: «Ну, давайте, родные, вперёд к новой жизни». Толчки от древних выбоин на дороге их уже не сдерживали, а усиливали ощущение полёта.

Дальше уже никто не преследовал. Когда проехали километров двадцать, дождик немного побрызгал, словно освятил их, и перестал идти вовсе. Тучи развеялись, пронеслись стороной. Небо стало тёмно-синим. Звёзды высыпали на небосводе, каждая подмаргивала, ободряя их, мол, молодцы, прорвались. Посмотрев внимательно на небо, Анна отыскала самую яркую звезду Полярную, насчитала в ковше Большой Медведицы семь звёздочек, начала крутить головой отыскивая малую. Она долго её не могла отыскать. Мешал свет Луны и высокий лес. Посмотрев ещё раз на темно-синий небосвод, словно запоминая, как светят звёзды, Луна она прижалась к плечу мужа и сказала: «А ночь-то какая сегодня хорошая». Парфирий одной рукой нежно прижал её голову сильнее к своему плечу, чтобы больше почувствовать её близость (в другой были вожжи), и сказал: «Словно специально для нашей семьи».

И действительно, ночь выдалась чудесной. Пролетавший лёгкий ветерок совсем стих. Воздух был кристально чист, свеж и ароматен. Пахло дыханием леса, зеленью. Ехать по лесной дороге было приятно, тихо, но местами встречались выбоины, ухабы. Тогда всех трясло, разговор не клеился, все стучали зубами, прикусывая языки. Наконец-то выехали из леса на поляну. Луна, как большой блин, зависла на небе, освещая дорогу. Стало веселее. Хозяин пришпорил лошадей, и они понеслись, выбивая копытами мелодию, под которую можно подстроить имя любого из ездоков или напевать незатейливую детскую песенку. Из перелесков, подходивших близко к дороге, то выпархивала, испугавшись, какая-нибудь птица, то заяц перебегал дорогу. Так ехали всю ночь.