Флаг миноносца

Когда совещание окончилось и Арсеньев уже собрался уезжать, его вызвал генерал Назаренко. Он сообщил капитану 2 ранга только что полученные сведения о том, что ожидаются сильные контратаки противника как раз на том направлении, где стоят моряки.

— Это лишает меня возможности увести ваш полк на отдых даже на несколько дней, — сказал генерал. — Авиаразведка засекла скопление пехоты и танков в районе Молдаванское — Русское.

— Разрешите спросить, как вы намерены использовать сейчас наш полк, товарищ генерал?

Назаренко хитро улыбнулся:

— Что, надоело стоять под Крымской? Знаю — трудно.

— Не в этом дело, товарищ генерал.

— Нет, именно в этом. Потому и оставляю вас тут, что участок трудный, но дальше будет ещё труднее. Ты слышал, о чем говорил маршал? Он не сообщил некоторых деталей, но тебе их надо знать. Как только фронт будет прорван, мы бросим в прорыв механизированные войска, в том числе и твоих моряков, Сергей Петрович. И тогда, независимо от продвижения на соседних участках, ваша задача — безостановочно двигаться вперёд, маневрируя, нанося фланговые удары.

Арсеньев оживился. Это был тот род военных действий, который он любил больше всего.

— Значит снова «корабль в степи», товарищ генерал?

— Да, снова! Но с существенной разницей.

— Понимаю! Тогда мы маневрировали, истребляли врага и все-таки вместе со всей армией отходили назад…

— А сейчас, — голос Назаренко зазвучал грозно и уверенно, — сейчас ты будешь двигаться во всех направлениях: огибать узлы сопротивления, совершать внезапные броски и вместе со всей армией идти только вперёд! Иначе быть не может!

Глаза Арсеньева посветлели. Его взгляд был прикован к карте, будто он видел уже на ней пути продвижения своих дивизионов.

— Но помни, Сергей Петрович! — генерал сделал паузу и поднял вверх палец. — Тогда у тебя был «корабль», сейчас «эскадра». И не только в степи, а в узких межозерных дефиле, среди болот и камышей кубанской дельты. Мы будем с тобой говорить о конкретных задачах, когда они встанут перед нами, но уже теперь ориентировочно намечено направление дивизии Поливанова, с которой ты будешь действовать: Крымская — Молдаванское — Варениковская — Курчанская — Темрюк.

— Скорей бы пришёл этот день, товарищ генерал!

— Это зависит от нас, — Назаренко предложил Арсеньеву папиросу. Капитан 2 ранга стиснул её в углу рта привычным движением челюстей.

— Понимаю. Чем скорее мы отобьём волну контратак…

— Именно! Отразим эту волну и тут же, не теряя ни часа, сами продолжим наступление, которое было прервано на нашем фронте в течение всего лета.

Арсеньев посмотрел в окно. Среди густой зелени там и сям золотились приметы осени, как драгоценные награды на гимнастёрке солдата.

— Лето прошло, — сказал он. — Я и не заметил его.

— Я тоже, — засмеялся Назаренко. — Нам было некогда следить за его ходом, но мы вырастили свой урожай, и сейчас настала пора уборки. Надо уже теперь готовить технику к быстрым и стремительным маршам. Можешь уводить по одной батарее на свои исходные позиции в лес, чтобы к началу наступления каждый винтик был на месте.

— Я так и собирался сделать, товарищ генерал.

— В таком случае — все, Сергей Петрович. Надеюсь скоро увидим Флаг лидера «Ростов» на берегу Керченского пролива.

Арсеньев выехал из Краснодара поздно вечером. Снова мелькали одна за другой знакомые станицы: Северская, Холмская, Ахтырская. В Абинскую приехали на рассвете. У ворот свежевыкрашенного домика стояла группа военных. Вестовой держал под уздцы двух лошадей. Арсеньев тотчас же узнал генерала Поливанова в его неизменной коротенькой шинели. «Виллис» подрулил к воротам.

— Тебя-то мне и надо! — обрадовался генерал.

Арсеньев удивился: всего несколько часов назад они виделись на совещании у командующего фронтом.

— Слушаю вас, товарищ генерал.

— Я выехал раньше тебя, — рассказывал Поливанов, — и дёрнула меня нелёгкая отправить свою машину в дивизию. Доеду, думаю, по-стариковски верхом. Оно ловчее, все как следует посмотришь дорогой. А тут сообщили: немец в контратаку полез. Будто услышал нечистый дух, что нам с тобой говорил маршал.

Арсеньев распахнул дверку:

— Прошу вас, товарищ генерал.

— Проси не проси, а придётся тебе меня везти, — он похлопал по шее лошади: — Отдыхай, Кролик. Видно, не скоро с тобой встретимся!

Шофёр с места рванул вперёд.

— Вот теперь самое время обо всем договориться, Арсеньев, — сказал генерал, усаживаясь поудобнее. — Твои установки коротковато, брат, берут. Ещё бы с полкилометра. Возможно это?

Арсеньев утвердительно кивнул:

— Есть, товарищ генерал. Можем выводить машины из аппарелей.

Именно этого хотел Поливанов.

— Вот и ладно. А не хватит — подойдёшь ещё поближе.

— Обязательно, товарищ генерал. Под самый Керченский пролив подойдём. Там уж вам придётся поставить морякам бочку спирта, как у разъезда Гойтх.

— Погоди ты с Керченским! — Дай голубую ленточку перервать. Гляди-ка!

На западе в чистом утреннем небе возникли два небольших черноватых облачка.

— Шрапнелью немец бьёт! — Поливанов тронул за плечо шофёра. — Ну-ка, добавь газу, милок!

— Самый полный! — сказал Арсеньев.

Рокот мотора перешёл в сплошное гудение. «Виллис» мчался, перелетая рытвины, едва касаясь земли. Впереди показались сожжённые дома станицы Крымской.

7. ПОЛЧАСА НА ПЕРЕДОВОМ МЕДИЦИНСКОМ ПУНКТЕ

Сомин собирался в полковой тыл. Надо было проверить, как ремонтируется отведённое туда орудие. Регулировку механизмов скорости и дальности следовало произвести самому. Земсков предложил ехать вместе. Он направлялся в Абинскую, в разведотдел штаба армии. Земсков взял с собой Косотруба, который не забыл прихватить свою гитару. Поездка в большую станицу за два десятка километров от передовой казалась ему праздником. Подобралось ещё несколько человек, едущих в том же направлении: кладовщик, по старой памяти называемый баталёром, командир орудия Дручков, начфин со своим ящиком. Начальник связи попросил захватить двоих радистов. Им нужно было ещё дальше — в радиотехнические мастерские, которые размещались в станице Холмской.

Земсков и Сомин в ожидании радистов отошли в сторонку и беседовали, сидя на краю траншеи.

— Мы вчера просидели чуть ли не весь день с Шацким в его щели на огневой позиции, — рассказывал Сомин, — делать было нечего, заговорили о тех шацсугских снарядах, что рвались на спарках. Шацкий просто слышать не может о Будакове. Ненавидит его люто.

— Его многие не любят, — согласился Земсков.

— И вот Шацкий вспомнил тот случай, когда в Москве улетел один снаряд. Тебя, кажется, не было тогда?

— Я слышал. Так и не докопались до причины.

— Шацкий говорит, что только сейчас случайно нашёл причину. У него позавчера повторился точно такой же случай. Ну, здесь — не страшно: полетел к немцам один снаряд, авось кому-нибудь даст по башке. И как раз в этот день машину увели на ремонт. Разобрали пульт управления, и обнаружилась пустяковая неисправность. Если бы не случайный выстрел, никто не обратил бы внимания, как установлены контакты. И вот Шацкий вспомнил, что накануне злосчастного выстрела в Москве Будаков лично присутствовал при разборке пульта управления. Он очень торопился, вырвал у Шацкого из рук отвёртку и сам начал затягивать контакты, а спустя два дня, когда произошло ЧП, испугался и свалил всю вину на других. Расследование, конечно, ничего дать не могло, потому что пульт управления тут же разобрали до винтика.

— Очень правдоподобная история, — согласился Земсков. — Запомни мои слова: когда-нибудь по трусости или ради карьеры Будаков может наделать непоправимых бед. А все-таки выведем его на чистую воду. Посмотришь!

— Выведешь! Он тебя самого уже раз вывел из разведки. По-моему, Будаков тебя побаивается. Он считает, наверно, что ты метишь на его место.

— Всякое болтают. Мне говорили, что Будаков и сейчас восстанавливает против меня командира полка. Докладывает, будто я критикую его приказания.