Страница 71 из 128
Подобная агрессивность никогда ранее в ней не возникала. К истерикам, слезам, стенаниям Апостолос постепенно привык, но на этот раз в Пии проснулась дикая ненависть к нему.
— Этот круиз был моей последней надеждой. Мне казалось, ты вернешься ко мне по-настоящему, возьмешь меня, как прежде, за грудь и будешь до боли ласкать ее… А ты вместо этого устроил себе постель в кабинете. На людях мы муж и жена, а в своих апартаментах чужие люди? Да? Но ты просчитался, мой дорогой. Я испорчу твой респектабельный имидж. Нет, не бойся, скандала не будет. Я просто заведу себе любовника. И пусть об этом узнают все! Да, да, да… пусть сплетничают, хихикают, называют тебя рогоносцем. И ничего ты со мной не сделаешь. Разве что попросишь своего лакея Яниса, чтобы он выбросил меня в море! Но ты же трус! Трус! Трус!
После этой гневной тирады она залилась слезами. А Апостолос, не обращая внимания на ее рыдания, громко, спокойно и доходчиво объяснил:
— На судне не найдется ни одного мужчины, который захотел бы иметь дело со мной. Приставай к кому угодно, никто не отважится. Каждый дурак понимает — лечь в постель с тобой, значит замахнуться на мою репутацию.
— Плевала я на нее. Посмотрим, кто из нас окажется прав.
Напрасно ты думаешь, что запугал всех своими миллионами. Я найду настоящего мужчину.
— Только приведи себя в порядок, — посоветовал Апостолос.
— Это, адмирал, не твоя забота! — она развернулась, выскочила из кабинета, с силой хлопнув дверью.
Апостолос взял со стола бутылку, отхлебнул виски. Ему стало жалко Пию. Глупый шантаж, устроенный из желания пробудить в нем хоть какие-то чувства, своего не достиг. Апостолос не мог заставить себя относиться к ней как к желанной женщине. В сущности, понимая безвыходность ситуации, он не смеет упрекать ее в желании найти мужчину, но какой же он тогда грек и сильный мира сего, если ему изменяет жена? Этого он не имеет права допустить.
Апостолос потоптался на месте, раздумывая, стоит ли сейчас продолжать разговор с Пией или нет. И понял, что не готов причинять ей еще большую боль.
Глава шестнадцатая
Граф выглядел нездоровым. Он долго находился в объятиях кошмаров. Спокойная и вполне беззаботная жизнь, которую он в течение нескольких лет вел в Баден-Бадене, размягчила его душу, искореженную беспросветным детством. Он, обласканный женским вниманием, посмеивался над завистниками и был добродушен к окружавшим его людям. Неожиданное разочарование в жизни он испытал, когда узнал, что все эти годы высокие чины просто использовали его для собственного обогащения. Вот тогда-то он совершил первый значительный поступок в своей жизни — порвал со спецслужбами. Правда, как выяснилось, не навсегда. Но с отставкой генерала Александрова появлялась надежда, что о нем все-таки забудут.
И надо же, не успел он почувствовать себя свободным и независимым человеком, насладиться новой жизнью в новой России, как очередное испытание не заставило себя долго ждать. На этот раз от него захотели избавиться физически. Не страх смерти и не боязнь столкнуться лицом к лицу с безжалостными врагами отравляли ему существование, а мерзкое ощущение того, что он снова стал игрушкой в чужих руках.
В данном случае выбор прост — подчиниться и выторговать право на лакейскую жизнь или объявить войну и идти в ней до конца, скорее всего, до смерти…
Павел выбрал второе.
Турецкий берег с его проливами, бухтой Золотой Рог, днем и ночью залитой фантастическим светом, и Мраморное море остались за кормой белоснежного красавца-лайнера «Орфей». Графу было не до красот за бортом. Он бесцельно слонялся из бара в бар, обдумывая свое незавидное положение.
На корабле же вовсю шло веселье, тон которому задавал конкурс супермоделей, превращенный стараниями и опытом Леонтовича в увлекательное шоу. Пассажиры находились в постоянном возбуждении. Конкурсантки крутились между ними, озабоченные своими проблемами. Эстрадники, сгрудившись вокруг Полины, пили и устраивали между собой любовные разборки и истерики. Возникали и шумно заканчивались однодневные романы. Но, в конечном счете, никто ни на кого не обижался.
Полина вела себя как истинная звезда. Ее молодой муж старался не засматриваться на пожирающих его глазами накрашенных дам, взятых в круиз богатыми любовниками. Те, в свою очередь, проклинали в душе тот день, когда решили путешествовать не в одиночестве, а с подругами. И одинокая, редко возникающая фигура графа Павла Нессельроде будила в них зависть и желание узнать, скольким девушкам на судне он откроет свои объятия.
Поэтому его отсутствие породило немало слухов. Подогревались они еще и тем, что Люба ходила на все репетиции одна с грустными, страдающими глазами. Ее, бедняжку, приближенную и брошенную бессердечным графом, стали жалеть все — и зрители, и члены жюри. Уже было ясно, что на заключительном показе в Афинах она одна из явных претенденток на титул «Мисс очарование». Многие считали такое решение несправедливым, но гуманным.
Появление графа, естественно, не осталось незамеченным. Высокий, слегка осунувшийся, в белом клубном пиджаке с бронзовыми пуговицами, он рассеянно улыбался и казался слишком бледным на фоне успевших загореть полнокровных мужчин. Интеллигентно извиняющаяся улыбка на его тонких губах при всей демократичности не позволяла лезть к нему с расспросами. Так он и скользил по кораблю аристократической загадкой.
В баре «Сафо», куда он случайно забрел и хотел было повернуть назад, вспомнив о гадкой попытке Татьяны уложить его в койку Пии, он неожиданно увидел Леонтовича в компании с Лорой-гестапо. Она, непременная участница графовых ночных кошмаров, улыбалась шоумену бесцветными плоскими губами и позволяла ласкать протянутую ему руку.
Павел почувствовал, как в его жилах закипает кровь при воспоминании, на что способна эта бестия. Он не мог допустить, чтобы на его глазах Леонтович сам лез в страшный капкан.
Поэтому граф с застывшей широкой улыбкой подошел к их столику. Леонтович искренне обрадовался. Его обычно грустные, затененные пушистыми ресницами глаза были наполнены добрым светом, скорее присущим детям, нежели пожившим мужчинам. Кончики его длинных обвислых усов, казалось, улыбались вместе с уголками полных губ.
— Граф, нельзя же так театрально исчезать! Вокруг разговоры, словно ты — самая яркая звезда моего конкурса! А между тем, событий в море — просто море! Ты знаком?
Не отпуская руки Лоры-гестапо, он приподнялся и представил:
— Лариса Павлова, а впрочем, вы наверняка знакомы.
— Знакомы, — подтвердила Лариса.
Павел кивнул головой.
— Посиди с нами, — предложил Леонтович. — Редкий случай, когда можно немного расслабиться. Говорят, ты заболел?
— Что-то случилось со сном. И спать не спал, и проснуться не мог. Все время преследовала какая-то «fatale monstrum»…
Услышав это выражение, Лариса вздрогнула, что не могло ускользнуть от наметанного глаза Леонтовича. Он тут же внимательно посмотрел на графа. Павел потупил взгляд, отвернулся и заказал себе кофе.
— Я где-то слышала это выражение, — как бы оправдываясь, объяснила Лариса.
— Давайте-ка выпьем все вместе, мне бы хотелось бывать почаще в такой узкой компании, — неожиданно бодро воскликнул шоумен и показал официанту на бутылку «Метаксы». Она мгновенно оказалась на столе.
Павел решил взять себя в руки и не выдавать своего отношения к Ларисе. Даже выпил за ее красоту, о которой в тосте сообщил ему Леонтович.
Она кисло улыбнулась и решительно выпила.
— Единственная женщина на корабле, возникшая передо мной, словно из морского бриза, — продолжил шоумен. — Давно я не видел столь одухотворенного женского лица, оно пронизано какой-то неземной страстью. Не правда ли, граф?
Вопрос Леонтовича скорее заключал в себе намек на возможные отношения между Павлом и Ларисой. Поэтому пришлось заверить его:
— Возможно, я еще не уловил того, что тебе удалось понять. Нас ведь абсолютно шапочно познакомили в Москве, на презентации.