Жара

Он сунул ключ в замочную скважину и отпер дверь. В квартире было темно. Он протянул руку к выключателю у входной двери и включил свет. Он устал как собака и вдобавок вдруг почувствовал, что ужасно голоден. Он направился на кухню – и вдруг услышал в спальне какой-то звук.

Звук был очень тихий – его мог бы произвести вор, захваченный врасплох неожиданно вернувшимся хозяином. Всего лишь шорох за закрытой дверью спальни. Он потянулся к кобуре под мышкой и вытащил пистолет. Пистолет был пятизарядный «смит-вессон-сентенниал» 0,38 калибра с дулом длиной в два дюйма. Он знал, что это не вор – это Огаста, он знал также, что она не одна, и все еще надеялся, что ошибается. Рука его на ореховой рукоятке пистолета вспотела.

Он уже готов был развернуться и сбежать из квартиры. Он уже готов был сунуть пистолет в кобуру и повернуться спиной к закрытой двери спальни, к тому, что таилось за этой дверью, готов был уйти из квартиры и из их жизни, из их совместной жизни, из всего, что было между ними когда-то, давным-давно, готов был избежать столкновения, но знал, что оно неизбежно. Ему вдруг сделалось страшно. Когда он подходил к двери спальни, пистолет дрожал у него в руке. Словно за дверью прятался убийца с топором.

И внезапно страх перед столкновением сменился чем-то иным, чем-то чуждым и еще более ужасающим – слепым, безрассудным гневом. Здесь, в его собственном доме, в его спальне – чужак, любовник, этот Ларри Паттерсон, здесь, с его женой! Ловушка захлопнулась. Она думала, что он работает в ночную смену, она знала, что до утра ей бояться нечего, и ни в какое кино она не ходила – кино было здесь, в спальне, в его спальне, грязная порнуха за закрытой дверью!

Он взялся левой рукой за ручку двери, повернул ее и открыл. В этот последний миг он подумал – а вдруг он снова ошибся, вдруг Огасты там нет, вдруг там не Огаста с любовником, а маленькая кареглазая девушка – какая-нибудь Фелиция, Аньес или Черити, вдруг это какая-нибудь ошибка, комедия ошибок, над которой они будут смеяться еще много лет.

Но нет – это была Огаста.

Огаста лежала в кровати, голая, глупо натягивая простыню, как будто бы пытаясь скрыть свой позор, защищая наготу от хищных глаз собственного мужа. Волосы всклокочены, чудные высокие скулы, сделавшие ей состояние, блестели от пота, губы тряслись так же, как пистолет в его руке. А мужчина, который был с Огастой, сидел в одних трусах и тянулся за брюками, висящими на стуле у кровати, мужчина был невысокий и жилистый, похожий на Дженеро, с курчавыми черными волосами и карими глазами, расширенными от ужаса. Очень похож на Дженеро, просто удивительно похож – но это был Ларри Паттерсон, любовник Огасты. Он отдернул руку от стула с брюками и сказал только: «Не стреляйте!» И Клинг прицелился в него.

Он едва не спустил курок. Он уже было впустил в свой мозг гнев, унижение и отчаяние, они уже готовы были отдать приказ нервным окончаниям, управляющим указательным пальцем правой руки, заставить его надавить на спусковой крючок, заставить пистолет выстрелить, еще и еще раз, выстрелить в этого чужака, который сейчас был такой же беспомощной мишенью, как картонные квадратики в тире полицейской академии, – давай, прикончи его!

Но потом – против всех правил, которые вбивали ему в голову с тех пор, как он работал в полиции: никогда не расставайся с пистолетом, держись за свой пистолет, пистолет – это жизнь, береги его как зеницу ока, – Клинг внезапно швырнул пистолет в угол, словно оружие вдруг обожгло ему руку, швырнул изо всех сил и очень удивился, когда он сшиб вазочку с туалетного столика. Вазочка разлетелась вдребезги, и осколки фарфора брызнули во все стороны, словно обломки его разбитой семейной жизни.

Он встретился глазами с Огастой.

Глаза их сказали друг другу все, что можно было сказать – а сказать было нечего. Клинг резко развернулся, стремглав вылетел из комнаты, распахнул дверь квартиры и бросился к лестнице, забыв закрыть за собой дверь. Глаза горели от непролитых слез. Он сбежал вниз, открыл дверь подъезда – ночная жара ударила в лицо, точно кулак, – и внезапно его схватили за шею и затащили назад в подъезд.

Рука, обвившая его шею, была толстой и мощной. Он невольно схватился за нее, пытаясь ослабить хватку. В ухо ему шепнули: «Привет, сука!», и он ощутил дуло, упершееся ему в висок. Он успел подумать только: «А я бросил свою пушку!» И, поскольку все эти годы его учили одному – что плохая ситуация может измениться только к худшему и надо действовать теперь или никогда, – он инстинктивно ударил правым каблуком в подъем стопы того, кто его держал, и одновременно ткнул локтем в живот противника, извернулся, левой рукой отбив оружие в сторону, а растопыренными пальцами правой целясь противнику в лицо. Раздался выстрел – оглушительно громкий, – с потолка посыпалась штукатурка, человек взвыл – Клинг вцепился ему в глаза, ударил коленом в пах, потом врезал ребром ладони по переносице – он бил насмерть, с расчетом на то, чтобы осколки кости врезались противнику в мозг. Человек отшатнулся, все еще не выпуская оружия, и Клинг боднул его головой, целясь в челюсть. «Падай, ублюдок, падай же!» Снова выстрел, эхо отдалось в тесном подъезде пушечной канонадой, во влажном воздухе запахло порохом. Клинг отвел руку и с размаха врезал кулаком в кадык – и наконец-то почувствовал, что противник обмяк. Он рухнул к его ногам, точно подрубленный дуб. Оружие со звоном упало на пол.

Тяжело дыша, Клинг смотрел на поверженного противника.

Он не узнал его.

Снял с пояса наручники, сковал противнику руки за спиной, потом тяжело сел на ступеньки, все еще задыхаясь, и сцепил руки перед собой, словно в молитве. Опустил голову и наконец позволил себе разрыдаться.

Глава 11

Официальный допрос начался в кабинете лейтенанта в 87-м участке в ноль часов семь минут 15 августа, через неделю после того, как труп Джереми Ньюмена был обнаружен в его квартире на Сильвермайн-Овал. При допросе присутствовали: детектив-лейтенант Питер Бернс, детектив второго ранга Стивен Луис Карелла и помощник окружного прокурора по имени Энтони Костанца. Полицейская стенографистка записывала допрос слово в слово. Все вопросы задавал Костанца. Отвечала на вопросы сперва Энн Ньюмен, а потом Сьюзен Ньюмен.

Вопрос: – Миссис Ньюмен, вы сообщили арестовавшим вас офицерам, что виновны в смерти...

Ответ: – Частично виновна.

В.: В смерти своего мужа, Джереми Ньюмена.

О.: Да.

В.: Говоря «частично виновна»...

О.: Я первой это предложила.

В.: Что именно, миссис Ньюмен?

О.: Убить его.

В.: Кому вы это предложили?

О.: Своей свекрови.

В.: Когда это произошло?

О.: Четвертого июля.

В.: Это точная дата?

О.: Точная.

В.: Почему вы так точно это помните?

О.: У нас была вечеринка, и Джерри снова напился.

В.: Ваша свекровь присутствовала на этой вечеринке?

О.: Вечеринка проходила у нее дома.

В.: Так вы говорите, что ваш муж напился?

О.: Да. Как обычно. Вскоре после обеда нам пришлось тащить его домой.

В.: «Нам» – это...

О.: Нам со Сьюзен. Нам с моей свекровью. Мы посадили его в такси и повезли домой. Когда мы положили его в постель, я впервые предложила его убить.

В.: Почему вы хотели убить его?

О.: Я хотела избавиться от отношений, которые меня давили.

В.: А почему вы просто не попросили у него развода?

О.: А вы думаете, я не просила? В.: Вы просили мужа о разводе? О.: Сколько раз! В.: И что он отвечал? О.: Он отказывался дать мне развод. В.: И вы решили его убить?

О.: Да нет, конечно! Не говорите глупостей! У меня было достаточно оснований, чтобы развестись с ним раз шесть. Он был хроническим алкоголиком. Все, что было нужно, – это уйти от него или выгнать его из дома.

В.: Тогда что же заставило вас...

О.: А вы думаете, тогда бы я от него избавилась? Серьезно? Даже если бы он дал мне развод, как я просила? Что я бы на самом деле избавилась от него? Как вы думаете, кому бы он стал звонить, когда в очередной раз заблюется с ног до головы? Сперва – мне, чтобы сообщить мне, какая он бездарность, а потом – Сьюзен, попросить прийти и посидеть с ним. Что толку было разводиться?