Вечерня

— Нет, инициалами пользуются только женщины, — возразил Рамон.

— Или, в-третьих, она переменила имя, — сказал Карлос.

— Хорошо, но зачем тогда она оставила "М"? Почему не изменила его целиком?

— Даже с "М" это может быть совсем другое имя. Из Мэри Энн она могла стать Магдаленой, или Мерседес, или Мартой, или...

Он был аргентинцем, и поэтому естественно, что все имена были испанскими.

— ...Матильдой, или Мауритой, или Мирабеллой, или Мирандой, или Модестой...

— Кажется, я понял, — произнес Рамон.

— Что я говорю, — сказал Карлос, — так это то, что мы едем в пригород, находим курчавую рыжую девицу с большими сиськами, толстой задницей и с карими глазами, по имени Маргарита. Мы считаем, что набрали неверный номер, но на самом деле это как раз Мэри Энн Холлис, которая когда-то была высокой и худой, голубоглазой и с прямыми светлыми волосами, вот о чем я говорю.

— А я говорю, что нам надо быть осторожными.

— Нет, я говорю, что, может, понадобится хорошенько ее отделать, — сказал Карлос.

— Известное дело, — согласился Рамон, как будто само собой подразумевалось, что всех женщин во все времена полагалось хорошо отделывать.

— А если она нам скажет, что она — не та, за кого мы ее принимаем, то это — она? — засомневался Карлос.

— Разумеется.

— Я говорю, надо выяснить, кто она на самом деле.

— Целиком с тобой согласен.

— Так когда ты хочешь идти?

— Дай мне доесть стейк! — взмолился Рамон.

— Не знаю никого, кто бы ел медленнее тебя.

— Потому что я рожден богатым, — гордо сказал Рамон. — Только бедные едят быстро из-за страха, что у них отнимут кусок, прежде чем они его доедят.

— Это ты-то родился богатым, ха! — ухмыльнулся Карлос.

— Да, я родился богатым, ха! — передразнил Рамон.

— Чего я хочу, — сказал Карлос, — так это дождаться, когда она выйдет из дому. Будем работать медленно и наверняка. Пойдем за ней, посмотрим, куда она ходит, чем занимается. Сделаем наш ход, когда будем к этому готовы. И не возле дома, где мужчина отвечает по телефону.

Он взглянул на оставшийся на тарелке Района кусочек стейка.

— А сейчас поторопись, богатый человек. Когда она даст нам деньги, ты станешь еще богаче.

— Sin duda[7], — ответил Рамон.

Кристин Лунд в точности соответствовала своему имени. Блондинка с голубыми глазами, полными чувственными губами, фигурой она напоминала Хейзу пологие холмы Швеции, в которой он никогда не бывал. Кристин Лунд. «Крисси» звучит больше по-домашнему и просто красиво. Крисси Лунд. Слетает с языка, как мелодия балалайки. В это чудесное весеннее утро она надела светло-синюю юбку, того же нежного оттенка туфельки на высоком каблуке и лимонного цвета колготки, которые хорошо гармонировали с такого же цвета свитером. Крисси. Она была очень похожа на весну. И пахла почти как весна. Если Хейз не ошибался, это был «пуазон».

Она не удивилась, увидев на пороге двух детективов в такую рань; она узнала об убийстве отца Майкла поздно ночью, по телевизору. Естественно, она тут же позвонила по телефону 911, чтобы спросить, как ей связаться с человеком, который будет заниматься расследованием. Женщина на другом конце провода сказала: «Это срочно, мисс?» Когда Крисси ответила, что не срочно, женщина спросила: «Вы хотите сообщить о преступлении?» Крисси сказана, что нет, она не хочет сообщить о преступлении, но она работала у человека, об убийстве которого она только что узнала по телевизору, и хотела бы знать, кто будет заниматься делом и как с этим человеком связаться. Женщина на другом конце сказала: «Минуточку, пожалуйста, я передам трубку моему начальнику». Тот подошел и тут же брякнул: «Понятно, вы были свидетельницей убийства», и Крисси положила трубку.

— Но я пыталась связаться с вами, — сказала она и улыбнулась так ослепительно, что Хейз чуть не упал в обморок.

— Когда это было? — спросил Карелла.

— Что когда?

— Когда вы пытались с нами связаться?

— О! Сразу после одиннадцатичасовых новостей. Хотела позвонить в церковь, но вместо этого набрала девятьсот одиннадцать. А потом, после разговора с начальником, я не знала, что делать. Ну и пошла спать. Я сообразила, что рано или поздно вы меня все равно найдете.

— Разумеется, — сказал Хейз.

— И вот вы пришли. — Она снова улыбнулась.

— Мисс Лунд, — сказал Карелла, — экономка отца Майкла...

— Да, Марта Хеннесси.

— ...сказала нам, что в последний раз она видела его живым, когда он прощался с вами.

— Да, это было в последний раз, когда я его видела.

— Примерно в пять часов вечера?

— Да.

— Куда вы пошли после этого?

— Прямо домой.

Они были на кухне в ее маленькой квартирке на четвертом этаже дома в деловой части города, в квартале, далеком от территории полицейского участка. В кофеварке, подключенной к розетке над мясорубкой, варился кофе. Крисси оперлась на столик, сложив руки на груди и ожидая, когда он закипит. Она расставила вокруг кофейника три чашки и блюдца. Детективы стояли у открытого окна. Мягкий ветерок шевелил прозрачные белые занавески на окне.

Солнечный зайчик танцевал на столешнице, отражаясь на костяных чашках и блюдцах. Крисси, разлив кофе, перенесла чашки на маленький круглый столик у окна. На нем уже были разложены ложечки и салфетки, стоял молочник и маленькая чашка с розовыми пакетиками заменителя сахара.

— Видели ли вы что-нибудь подозрительное возле церкви? — спросил Карелла. — Когда уходили вчера вечером?

— Смотря что считать подозрительным. Я думаю... Я полагаю, вы знаете, какая там отвратительная обстановка. Не хочу вас обидеть, знаю, ваши ребята хорошо работают. Но по мне, так там все выглядит подозрительно.

— Я имел в виду тех, кто скрывается... — говоря эти слова, он всегда чувствовал себя глупо, — тех, кто выглядит нездешним... — при этих словах тоже, — кто не принадлежит к этому месту, — наконец сформулировал он.

— Все, как обычно, — ответила Крисси и пожала плечами. Хейзу понравилось, как она пожимала плечами. — Молоко? — спросила она. — Оно снятое.

— Как обычно? — спросил Хейз.

— Обычно, — сказала она и вновь пожала плечами. — Уверена, вы знаете, что там за картина. Обычный уличный бардак. Торговцы крэком и их покупатели, проститутки, хулиганье — бардак. — Она взяла чашку и отпила из нее.

— А прошлым вечером, когда вы уходили... ничего, кроме бардака?

— Нет.

— А в самой церкви, — спросил Карелла, — ничего странного не заметили? Необычного?

— Нет.

— Когда вы уходили со службы... это было в пять, не так ли?

— В пять с небольшим.

— Были ли там какие-то ящики открыты?

— Они никогда не закрывались. У нас есть ключи, но...

— Нет, я имею в виду — были ли выдвинуты какие-нибудь ящики?

— Нет. Выдвинуты? Для чего?

— А какие-нибудь бумаги на полу были?

— Нет. Конечно, нет.

— Все чисто и все в порядке?

— Да.

— Мисс Лунд, — сказал Хейз, — экономка отца Майкла упомянула, что в последнюю неделю он наталкивался в церкви на сильное сопротивление...

— Не думаете ли вы, что это имеет какую-то связь с убийством?

— Что именно?

— Церковная десятина. Предполагалось, что паства должна вносить десять процентов от заработков в пользу церкви. Как десятину. Вы знакомы с этим словом? Десятина.

— Да, да, только...

Он подумал, что это слово имеет какое-то средневековое звучание. И еще он подумал, что оно не похоже на слово, которое должно было быть произнесено здесь и сейчас; слово это кажется неуместным, оно просто не соответствует этому дню и веку. Десятина. Почти архаично. Как пояс верности. Но вслух ничего не сказал.

— Ну и что с этой... десятиной? — спросил он.

— Она, возможно, имела в виду проповеди.

— Какие проповеди?

— Несколько довольно строгих проповедей об обмане церкви.

— Обмане?

— Недостаточно много кладут в кружку.

7

Несомненно (исп.).