Вечерня

— А как со сроками заключения?

— В тот раз, когда ваш был на свободе, этот парень сидел в тюрьме.

— Тогда это может быть один и тот же человек!

— Вы на минуточку забыли про Сальвадор!

— Возможно, это канцелярская ошибка.

— Конечно. Что угодно может быть канцелярской ошибкой.

— Сколько времени этот тип находится в Америке?

— Два года, — ответил Моренте, глядя на дисплей, и снова посмотрел на факс. — Как раз тогда, когда ваш парень был на свободе.

— А почему упрятали вашего типа?

— Наркотики.

— Где он сейчас?

— Естественно, на свободе.

— Есть ли что-нибудь в его документах о наркотиках?

— Ничего. Но здесь — целая семейная история! Его дядя, некий Альберто Идальго, был сутенером, научил его шарить по чужим карманам, когда тот был еще мальчишкой...

— Некий кто? — воскликнул Уиллис и бросился к факсу.

— Не разорвите эту заср... штуку! — предупредил Моренте.

— Где это написано?

— Вот здесь... Это называется на испанском: «Жить на доходы». И вот сюда взгляните! Он умер!

— Ортега?

— Нет, его дядя.

У Уиллиса перехватило дыхание.

— Идальго покончил с собой несколько лет назад. Цианистый калий.

— А они... известно, кто это сделал? — спросил Уиллис.

— Здесь не говорится. Это же досье на Ортегу, а не на его дядю!

— Его дядю, — тихо повторил Уиллис.

— Да. Я так и сказал.

Уиллис немного помолчал, затем спросил:

— Когда ваш тип вышел из тюрьмы?

— В октябре.

— Это невероятно!

— Это один и тот же человек? О, конечно, — сказал Моренте. — Но я бы не поставил на это и ломаного цента!

— У вас есть его адрес? — спросил Уиллис.

Ровно в три тридцать ей позвонил урод.

Как и его друг красавчик, он говорил только по-испански. В его голосе сквозило едва прикрытое раздражение; он заставил себя выглядеть цивилизованно. Она отлично знала, что он ей никогда не простит оскорбления, которое ему пришлось претерпеть. Она также знала, что, как только она передаст им эти деньги, он отомстит и убьет ее! Она еще не представляла себе, как выкрутится из этой ситуации. «Терпение!» — повторяла она про себя. Но голос все равно дрожал.

— Так есть у тебя деньги? — спросил он.

— Я совсем забыла, что сегодня — праздничный день, — отвечала она. — Все закрыто.

— Когда будут деньги? — спросил он.

— Завтра я наверняка смогу достать пятьсот, — сказала она. — Потом мне надо будет...

— Это — не два миллиона! — хрипло прорычал он.

Она чувствовала, что он с удовольствием заорал бы на нее, но вместо этого он говорил ровно, и от этого его слова звучали еще страшнее: «Это — не 2 миллиона!» Почти шепотом. «Это — не 2 миллиона!»

— Я понимаю, — сказала она. — Но, помните, вы предлагали кокаин...

«Ustedes fueron los que sugerieron la cocaina...»

— Si.

— И я подумала... Наверняка у вас есть контакты...

— Нет!

— Потому что было б значительно проще, если в я...

— Нет!

— ...отдала пятьсот...

— Нет, это нас не устраивает!

— ...а потом вы бы прокрутили дело...

— Нет! Пятьсот тысяч — не два миллиона!

— Конечно, нет. Но, уверена, вы понимаете...

Она пыталась апеллировать к его чувству справедливости...

— ...как трудно женщине заниматься эт...

— Надо было думать об этом до того, как убила моего дядю!

— Что вы сказали?! — воскликнула она.

— Nada[36], — буркнул он.

— Нет, что вы?..

— Когда у тебя будут два миллиона? — спросил он.

Он сказал, его дядю! Так тот сукин сын — его дядя? Вот в чем дело! Маленькая семейная вендетта? «Нам нужны два миллиона, зайка, но это еще и дело Моего Дяди — Знаменитого Сутенера Идальго!»

— Я пытаюсь кое с кем связаться, — сказала Мэрилин, — я же вам сказала: сегодня — праздничный день! Но я вам хотела вот что предложить. Если уж я решилась, то почему бы вам и вашему другу...

— Ты — тупая?

По-испански это «pesada». Или «твердолобая», или «упрямая». Que pesada eres!

— Мы предложили тебе кокаин как выход для тебя. Но это — твоя проблема, не наша! Мы не собираемся впутываться ни в какие противозаконные дела!

В ответ она разразилась хохотом.

— Ты врубаешься, что тебе говорят? — заорал он.

Она отлично поняла. Он не хотел рисковать. Она его должник, так пусть сама и выкарабкивается!

— А если я смогу достать только пятьсот тысяч? — спросила она.

— Ты же сказала, что с кем-то связалась...

— Нет, я сказала, что пытаюсь...

— Ну и делай, что надо, только делай это быстро!

— Я понятия не имею, как покупать, продавать наркотики! Я...

— Мисс!

Одно-единственное слово! «Senorita!»

На грани взрыва.

— Когда будут готовы деньги?

«Вернемся к нашим баранам. Хватит трепаться! Нам ни к чему брать эти пятьсот тысяч, вкладывать их в наркотики или в свиное брюхо! Если о чем-то можно переговорить, так это о сроках. Когда у тебя будут деньги?»

— Я еще не знаю. Если я куплю эту штуку... слушайте, я просто не знаю! Я никак не могу застать этого человека...

— Когда ты узнаешь!

— В том-то и дело! Пока я не...

— Когда?

— Если в вы дали мне время хотя бы до конца недели...

— Нет!

— Прошу вас! Я в самом деле стараюсь! Поверьте! Если б я до пятницы...

— Завтра!

— Я ничего не могу обещать к завт...

— Тогда в среду!

— Нельзя ли в четверг? — попросила она. — Умоляю вас!

Пресмыкаясь перед этим сукиным сыном.

— Пусть будет четверг, ладно?

— Не позднее! — сказал он и повесил трубку.

В этот день по всей Америке ее граждане выстраиваются на тротуарах городов и городишек, больших и малых, и наблюдают парад, устраиваемый в честь павших во всех войнах. Сегодня ветераны всех поколений вспоминают свои пехотные взводы и эскадрильи бомбардировщиков, саперов и парашютные прыжки. Это — День Поминовения. День, когда отдаются почести погибшим. И день, напоминающий о начале лета. Сегодня по всей Америке распахивают двери теннисные корты и бассейны, по всей Америке сегодня лето принимает реальные очертания. Потому что сегодня — 28 мая, а до июня остается лишь 4 дня и он вот-вот ворвется, лето на подходе, лето уже почти здесь — таков День Поминовения!

Город был полон туристов.

Конечно, это был День Поминовения, символическое начало лета, время, когда большинство американцев воскрешает в памяти не войну и кровопролитие, а прошлые летние сезоны... лето первого поцелуя, лето утерянной любви, лето сплошной тьмы, лето далекой музыки, лето девочек в желтых платьицах, лето за летом на волнах обжигающих воспоминаний — таков День Поминовения! Туристы приезжали в город вовсе не для того, чтобы вспомнить о погибших воинах или ушедших безвозвратно годах. Они прибывали сюда, чтобы отпраздновать начало сезона кукурузы с кочерыжкой и вареными лобстерами, джином и тоником, пивом, которое пенится дымком. Лето... Натуральный хлопок и красивые женщины!

Карелла перечитал свои докладные записки о беседах с Хупером и Корренте. Вопросов не было, но эти двое совершенно противоречили друг другу! Ему показалось, что здесь не исключается и третья перспектива, и Карелла отправился домой к Хуперам, чтобы побеседовать с одной Серонией. Ее мать сказала, где можно найти Серонию. Сама она зарабатывала на жизнь уборкой в домах белых и в офисах. Ползала на четвереньках и скребла полы. Ее дочь тоже ползала на четвереньках, но занималась абсолютно другого рода ремеслом. Карелла не догадывался, что девчонка была проституткой. Это было для него первой неожиданностью.

— Арестуй ее, — сказала ему миссис Хупер. — Только так она поймет!

Второй неожиданностью был вид Серонии.

Он нашел ее в центре города. Она стояла под афишей кинотеатра, где крутили пару порнофильмов третьей степени крутости. На ней была пурпурная атласная мини-юбка и лавандовая атласная же блузка. На шее — янтарные бусы. Желтый цветок в прическе. Кожаные фиолетовые туфельки на высоком каблуке в тон юбке и блузке. Одна рука — на бедре, в другой — маленький фиолетовый кошелек. Стоило проходящему мужчине обернуться на нее, как она посылала ему воздушный поцелуй, сопровождая его какими-то словами, шепотом. На вид ей было все 27. Хотя Карелла отлично знал, что ей всего лишь тринадцать лет.

36

Ничего (исп.).