Страница 21 из 76
Некоторые документы касаются организации и становления Церкви (один ветеран римской армии в IV в., например, завещает половину своего имущества святой Церкви); возникновения монашества; частных дел приверженцев истинной веры в Египте. Все это обогащает наше представление о новой религии.
Одно письмо II в. н. э., найденное в деревне Каранис, в Файюме, было написано блудным сыном, который сообщал своей матери, что из-за постигших его несчастий ему стыдно возвращаться домой: "Я хожу в лохмотьях. Пишу, чтобы сообщить тебе, что я наг. Я прошу тебя, мать, быть снисходительной ко мне. Ведь я понимаю, что все это сделал я сам. Я получил урок, который заслужил. Мне известно, что я согрешил. Я получил весточку от Постума, который видел тебя в арсиноитском номе и рассказал тебе всё без утайки. Разве ты не знаешь: по мне лучше стать калекой, чем сознавать, что я остался должен кому-нибудь хотя бы пару грошей".
Иногда сын, боясь сурового гнева отца, прибегал к известному способу — апеллировал к более нежному материнскому сердцу, как, например, в этом примечательном своим бесстыдством отрывке: "Когда ты получишь мое письмо, будь добра, пришли мне 200 драхм… Я истратил все деньги… Пишу тебе, чтоб ты знала об этом. Пришли мне толстый шерстяной плащ и кошелек, пару обмоток для ног, пару кожаных плащей, немного оливкового масла, умывальный таз, о кагором ты говорила, и пару подушек. И еще, мать, пришли мое месячное содержание, и поскорее… Приходил ко мне отец и не дал мне ни гроша, ни кошелька, ничего. А они все насмехаются надо мной, говоря: "Его отец солдат и ничего не дал ему"… Так что я прошу тебя, мать, пришли мне все, что я просил, не оставляй меня…" В приписках на полях, во всем остальном неразборчивых, без конца повторяется: "Пришли мне… пришли мне…"
Полную противоположность этой плаксивой мольбе составляет письмо человека, до которого дошел слух, что брату его недостает сыновней преданности. Он пишет ему: "Мне сообщили, что все вы доставляете множество хлопот нашей почтенной матушке. Будь добр, мой возлюбленный брат, не огорчай ее ничем и, если кто-нибудь из наших братьев станет перечить ей, надавай им затрещин. Потому что ты остался теперь за отца… И не обижайся на мое письмо за эти упреки: мы должны почитать нашу мать как богиню, особенно такую хорошую мать, как наша. Я написал тебе об этом, брат, так как знаю, как ласковы к нам почтенные наши родители…"
Семейные письма, подобные этим, столь личные и столь непосредственные, как бы возвращают этих людей к жизни через бездну веков. Когда в такую семью приходит смерть, мы глубоко сочувствуем их человеческой драме, их безысходному горю, хотя, разумеется, при смерти близкого родственника характеры людей мот проявляться по-разному. Вот пример сурового выговора, сделанного одним "добрым самаритянином" двум бессердечным братьям: "Я очень удивлен тем, что вы так бесчувственно уехали, не взяв с собой тело своего брата: вы забрали все, что он имел, и после этого уехали. Отсюда я вижу, что вы приезжали не ради покойного, но ради его имущества". Вряд ли что-нибудь может превзойти по силе сопереживания и здравому смыслу следующее письмо: "Ирена к Таоннофису и Филону, с приветом. Я горевала и плакала по благословенному так же, как прежде. — по Дидиму; я совершила все, что подобает в таких случаях, и точно так же поступили все мои домочадцы: Эпафродит, Термуфион, Филион, Аполлоний и Планра. Но разве можем мы что-либо изменить? Поэтому утешьтесь. Желаю вам счастья".
Такой стоической силы духа явно недостает другому письму, которое выражает соболезнования иного рода: "…что ты страдал, как праматерь Ева, как Мария; и, пока жив Бог, о мой господин, ни одной праведной женщине и ни одной грешнице не пришлось выстрадать столько, сколько страдал ты; и, однако, грехи твои суть ничто. Но будем славить Господа нашего, ибо это Он дает и Он берет к себе; но будем молить Бога, чтобы Он дал им упокоение и удостоил тебя блаженства с ними в раю, когда Он станет судить души человеческие, ибо пришли они в лоно Авраама, и Исаака, и Иакова. И вот увещеваю я тебя, мой господин, не держать горя в душе своей и не разрушать своего счастья, но молить Бога о ниспослании тебе Его благословения, ибо у Бога есть много всяких даров и Он может вернуть скорбящим хорошее расположение духа, если они жаждут получить благословение от Него; и мы уповаем, что Господь через это горе ниспошлет радость тебе и господину, твоему брату…"
Сравнение языческого письма и второго, куда более многословного, отражающего появившееся к тому времени христианское мировоззрение, показывает коренные изменения, происшедшие в греко-римском Египте. Поистине конец был уже близок.
Папирусы неизмеримо углубили понимание историками, не говоря уже о палеографах, филологах и теологах, жизни эллинистического и римского Египта. Эпоха эллинизма долгое время оставалась в полном забвении, занимая незавидное положение между сверкнувшей ярким метеором карьерой Александра и появлением римских цезарей. Со времени заката фараонов о Египте было известно мало, за исключением нескольких упоминаний у Геродота (жившего до Александра Великого), а также у Страбона, Диодора Сицилийского и Плутарха. Почти все, что мы сегодня знаем, было собрано нами по крупицам из этих вновь обретенных документов.
Древнейшие книги мира
Современный мир получил наследство от Древнего Египта, как и от Греции, по двум различным каналам. Во-первых, имела место прямая историческая преемственность… Но, во-вторых, осуществлялось своего рода запоздалое усвоение культурного наследия, и здесь Шампольон и его преемники сыграли по отношению к Египту такую же роль, как ученые Возрождения по отношению к Греции.
Папирусы греко-римского Египта начиная с последней четверти XIX в. вызывали огромный интерес, и уже плохо осознавался тот факт, что эти документы, в конце концов, были оставлены чужеземными пришельцами, причем поздними. В представлении широкой публики папирология с ее профессурой, международными конгрессами, научными журналами, методологическими трактатами и специальными коллекциями занимается почти исключительно текстами на классических языках. Однако папирусы на греческом и латинском языках составляют лишь небольшую часть многоязычных свидетельств культурной жизни Египта на протяжении более пяти тысяч лет. Наряду с греческими и иногда латинскими текстами были найдены папирусы, написанные на арамейском, древнееврейском, пехлеви (среднеперсидском), сирийском, ливийском, многих малоазиатских, коптском, эфиопском и арабском языках. Одной из диковинок были обрывки готских текстов — возможно, самые ранние существующие образцы германской письменности, которые подтверждают предание о том, что римляне использовали на Ниле солдат-варваров с севера, — факт, известный читателям романа Чарлза Кингсли "Ипатия".
Однако к тому времени, когда появились все эти документы, великая цивилизация Египта процветала уже около трех тысячелетий. И в обширном наследии, оставленном Египтом, далеко не последнее место занимает папирус как материал. Использование папируса для письма было египетским нововведением, и папирус изготовлялся из местного египетского растения. Мы не знаем точной даты, когда начали использовать для этой цели папирус, но произошло это еще в эпоху додинастического Египта, примерно в 3100 г. до н. э.
Обитатели берегов Нила были, следовательно, грамотны все это время, гораздо дольше, чем любой другой народ, исключая, может быть, шумеров Месопотамии. В отличие от месопотамской египетская письменная культура оставалась фактически неизменной и в христианскую эпоху и закончилась только с приходом арабов и с постепенным отмиранием древних систем письма, рисуночной иероглифики и ее скорописных разновидностей — иератического и демотического письма. Однако коптский язык, последняя форма коренного египетского языка, просуществовал до XVII в. и все еще используется сегодня в обрядах коптской христианской церкви.