Страница 51 из 63
— И к тому же он был таким незаметным...
— Почтальон, да?
— Совершенно верно.
— Две пули в голову.
— Это случилось в уличной перестрелке?
— Нет, у него дома — в том-то и штука! Какие-то два парня вошли и пристрелили его, когда он спал в собственной кровати.
— А откуда стало известно, что это сделали два парня?
— Хозяйка дома заметила их, когда они выходили.
— Его что, прикончили по ошибке?
— Похоже на то. В одном доме с ним живет несколько торговцев наркотиками.
— Бывает же, а?
— Да, ужасно. Ну, мне пора. — Хадсон встал, еще раз пожал Клингу руку и сказал: — Рад был с вами познакомиться. — Потом он повернулся к Шарин и проронил: — До вечера.
— До вечера, Джейми, — ответила Шарин и помахала рукой. Хадсон быстро вышел.
Некоторое время они сидели молча.
— Общий пациент, — пояснила Шарин.
— Угу, — откликнулся Клинг.
Он думал, что против доктора Джеймса Мелвина Хадсон а у него никаких шансов.
— Что я терпеть не могу во врачах... — сказал Клинг.
Они с Кареллой стояли под навесом у входа в театр и ждали, пока придет Джози Билз. Часы, висевшие на фронтоне гостиницы, расположенной на противоположной стороне улицы, показывали десять минут третьего. Часы Кареллы — восемь минут. Так или иначе, но Джози все еще не было.
— ...так это то, что они считают, что их время более ценно, чем время других людей, — сказал Клинг. — Ты замечал — стоит зайти в больницу из-за какой-нибудь чепуховины, и тебя промаринуют там часа два, не меньше. Ни один врач не станет расходовать свое время понапрасну. Он может закончить одну операцию — лоботомию, например, — и тут же приняться за другую. А ты тем временем сидишь и битый час ждешь, пока у него найдется минутка, чтобы вскрыть чиряк у тебя на заду...
— А у тебя когда-нибудь был чиряк на заднице? — поинтересовался Карелла.
— Не было. На руке как-то был. Но дело не в том. Тебе приходится ничего не есть с вечера — хотя делается это под местной анестезией, и к тому же тебя еще и заставляют прийти часа за два заранее, чтобы доктору было удобно. Совершенно не имеет значения, кто ты такой и насколько ты важная шишка — с той минуты, как ты попадаешь в больницу или в приемный кабинет, всем повелевает доктор. Ты можешь вести дело какого-нибудь маньяка, который убил четырнадцать человек ледорубом и в этот момент примеряется к пятнадцатому, но время доктора более ценно, чем твое, и тебе приходится сидеть и листать прошлогодние журналы, пока он не снизойдет и не выкроит минутку для тебя. Ненавижу докторов.
— Мальчишка, — хмыкнул Карелла.
— И медсестер я тоже ненавижу. Как только я вхожу в приемную, медсестра сразу же начинает называть меня Берт. Я ее первый раз вижу, но она считает себя вправе называть меня просто по имени. Да к ним хоть президент Соединенных Штатов войди — медсестра и ему скажет: «Присаживайтесь, Билл, доктор скоро освободится». Я позволяю себе называть малознакомого человека просто по имени, а не «мистер такой-то», только если знаю, что он преступник. Садись, Джек. Садись, Хелен. Может, она и доктора называет просто по имени? Может, она стучится к нему и говорит: «Мэл, к тебе Берт»? Как бы не так! «Доктор скоро освободится, Берт». Ненавижу и врачей, и медсестер.
— Что, прямо так всех и ненавидишь?
— Ну, вроде бы тот врач, который делал вскрытие, — неплохой мужик, — сказал Клинг. — Двайер.
— А ты откуда знаешь?
— Шарин сказала.
— Кто? Ах да, Шарин. А она откуда знает?
— Она врач.
— Мне казалось, ты говорил, что она коп.
— Она врач, который лечит копов.
— А мне послышалось, что ты ненавидишь всех докторов.
— Кроме Шарин.
— Я бы сказал, что ты очень сложная натура, Берт, — снова хмыкнул Карелла. — Если, конечно, ты позволишь называть тебя просто по имени.
У тротуара затормозило такси. В боковых стеклах отражалось солнце, и детективы не могли разглядеть, кто именно сидит в машине и в настоящий момент расплачивается с водителем. Им оставалось только ждать и наблюдать. Дверца такси открылась, и Джози Билз развернулась на сиденье, поставив ногу на тротуар. На ней были оранжевые джинсы, хлопчатобумажная рубашка и коричневые сандалии. Светло-рыжие волосы Джози были собраны в хвост, а на лбу подхвачены коричневой лентой под цвет глаз. Через плечо был переброшен ремень коричневой кожаной сумки. Из сумки торчала знакомая синяя обложка — сценарий «Любовной истории». Джози взглянула на часы, выбралась из машины, взглянула вперед — и увидела идущих ей навстречу Клинга и Кареллу. Похоже, в первый момент она удивилась. Солнечный свет играл на единственной рубиновой сережке, висевшей в левом ухе.
— Привет! — сказала она и улыбнулась.
Что-то в ее улыбке и в ее тоне неуловимо свидетельствовало о том, что Джози поняла — детективы пришли именно к ней.
— Нам нужно задать вам несколько вопросов, — сказал Карелла.
— Репетиция начинается в два, — сказала Джози и снова взглянула на часы.
— Это не займет много времени.
— Это по поводу Чака?
— Да. И некоторых других вещей.
— Зачем ему понадобилось прыгать из окна? — спросила Джози, покачала головой и тяжело вздохнула. У Кареллы появилось ощущение, что она уже проигрывала подобную мизансцену в какой-нибудь пьесе. А возможно, и не в одной.
— Вот записка, которую он оставил, — сказал Карелла и достал из кармана сложенный листок бумаги, на который он переписал записку Мэддена.
«Боже милостивый, прости меня за то, что я сделал с Мишель».
— Ничего не понимаю, — сказала Джози. — Я думала, что вы уже нашли того...
— Мы тоже так думали, — сказал Карелла.
Или, по крайней мере, так думали Толстый Олли, и Нелли Бранд, и даже лейтенант Бернс. Но Клинг и Карелла только что нашли вторую рубиновую сережку Джози под кроватью Мэддена.
— Эта записка выглядит так, будто он... ну... причинил какой-то вред Мишель, — сказала Джози.
Карелла считал, что иногда полезно положить приманку и ждать, пока мышь сама придет в мышеловку.
— Точнее говоря, она выглядит так, будто Мэдден убил Мишель, — поправил он.
— Ну... да. Но я думала...
Джози снова посмотрела на записку.
— А откуда вы знаете, что это написал он? — спросила девушка. — Она же не подписана.
— Записка была напечатана на машинке.
— Это даже не его почерк.
— Совершенно верно, — согласился Карелла, — это мой почерк. Я переписал ее с...
— А откуда вам знаком почерк Мэддена? — перебил его Клинг.
— Он был нашим помощником режиссера. В его обязанности входило писать расписания репетиций, примерок и всего такого. Так что все в нашей труппе знают почерк Чака. Знали. Как это ужасно — что он покончил с собой.
— А то, что он убил Мишель? — поинтересовался Клинг. — Если, конечно, именно это он и хотел сказать.
— Ну, на самом деле он не говорит прямо...
— Нет.
— На самом деле эту реплику можно трактовать по-разному.
— Реплику?
— Ну, его записку. Если это действительно его записка. Ведь на самом деле вы не знаете точно, он ли ее написал, — не так ли?
— Да, не знаем, — признал Карелла. — Но если ее написал он...
— Тогда это выглядит так, будто Мишель убил Чак, — сказала Джози и снова издала свой горестный вздох, сопроводив его покачиванием головы.
— Насколько близко он был знаком с Мишель? — спросил Карелла.
— Я не думаю, что он был знаком с ней сколько-нибудь близко. Я имею в виду, что Мишель ведь жила со своим импресарио, и я не думаю... Зачем Чаку нужно было убивать ее? Зачем ему могло это понадобиться?
— Это выглядит странным, не так ли?
Осторожно заманиваем мышь поближе к мышеловке...
— Я имею в виду, что их знакомство с Мишель было чисто поверхностным, — сказала Джози. — Мне не верится, что между ними что-нибудь...
— А насколько близко он был знаком с вами, мисс Билз?
— Со мной?
— Да.
— А что такое? — спросила Джози, и ее лицо приобрело настороженное выражение.