Почти живые

Ольге протягивают платье. Оно просто роскошное. Ольга не может представить себя в нем. Глеб пялится на нее, на его губах играет усмешка.

— Не фонтан, конечно, — говорит он про платье с деланым недовольством. — Да ладно, сойдет.

Ольга заходит в примерочную, вешает платье на крючок и опускается на табурет. Она любуется платьем. От него исходит какая-то светлая, солнечная аура. Ольга представляет себя в нем… Придерживая невесомую ткань, она спускается по ступенькам. Сергей стоит внизу и, не сдерживая восхищения, смотрит на нее. А за ним — загорелые лица его друзей. Они все в пятнистой форме, с орденами. Парни восторженно кричат, и вверх летят пробки шампанского. Сергей подхватывает Ольгу на руки. На них все смотрят. Группа иностранных туристов торопливо вытаскивает из чехлов фотоаппараты и камеры…

Шторка отдергивается. Ольга видит гладкое, словно вылепленное из теста лицо Глеба и его искривленный иронией рот.

— В чем дело? — бархатистым голосом спрашивает он.

— Закрой, я не одета! — грубо отвечает Ольга и задергивает шторку.

С платьем что-то случилось, оно неуловимо изменилось. Ольга касается пальцами фаты, рассматривает жемчужные бусинки. Фата жесткая, будто сшита из наждачной бумаги. От нее веет холодом.

— Мне оно не нравится! — кричит она.

Глеб снова заглядывает в примерочную. Ольга смотрит на его лицо и едва сдерживается, чтобы не рассмеяться.

— Ну, подруга!.. — произносит Глеб и не находит, что еще сказать.

Ложь омерзительна. Ольга садится писать письмо Сергею. Пишет первую строчку, затем вторую и тут ловит себя на том, что внимательно просматривает каждое слово, боясь нечаянно написать про то, как она и Глеб сегодня покупали обручальные кольца.

Она рвет письмо на мелкие кусочки, швыряет обрывки на пол и роняет голову на руки. Лгать невыносимо! Невыносимо! Но как написать правду? Из каких слов ее выковать, чтобы она не поранила его сердце? «Извини, любимый, я выхожу замуж за Глеба, но все равно люблю тебя»? Признание идиотки!

Ей бы такие нервы, как у Кати! Та, не терзаясь слишком, написала ему: «Я слабая женщина, я не могу тебя ждать».

Но ведь Ольга не слабая женщина!

Приходит на работу и ничего не может понять. За ее прилавком стоит незнакомая мадам.

— Что вы здесь делаете? — спрашивает Ольга.

А мадам отвечает:

— Как что? Работаю!

Она быстро идет по залу. Девчонки, словно сговорившись, прячут глаза, молчат, не здороваются. Ее уволили за нарушение трудовой дисциплины? Ха-ха-ха!

Ситуация настолько странная, что Ольге становится смешно. Она заходит в кабинет к Манасяну.

— Отари Арутюнович! — весело говорит она. — Что происходит?

Директор снимает очки, кладет на стол и с удивлением смотрит на нее.

— Что? — пожимает он плечами. — Это я хотел у тебя спросить, что произошло. Почему ты уволилась по собственному желанию?

Ольга недоуменно хлопает глазами и садится на стул. А директор рассказывает:

— Приехал твой… как его… крутой парень…

— Глеб, — подсказывает она.

— Ну да, Глеб, — кивает Манасян. — Врывается ко мне и заявляет, что ты не желаешь здесь больше работать, что твоей ноги в этом поганом магазине не будет…

Он тоже переживает, на его лбу выступают капельки пота, полные губы дрожат.

— День ждем тебя — нет. Два ждем — нет, — бормочет он.

— Я была на больничном, — отвечает Ольга. — Вам должны были передать…

Манасян пожимает плечами. Ольга поднимается и молча выходит. Идет по торговому залу, как по раскаленной плите. Никто из продавщиц не хочет встречаться с ней взглядом. Ольга понимает: их ослепила зависть. Какая нелепость! Она несчастна, но никто этого не замечает. У всех перед глазами лишь марка автомобиля, на котором приезжал Глеб.

…«ЗИЛ» полыхал как факел. Он стоял посреди дороги, преграждая путь колонне. Красные трассеры вили в воздухе гигантскую паутину. Командир группы, вжимаясь всем телом в снег, кричал бойцам, чтобы они оставили технику и отходили к кювету. Радиостанция, торчащая в его жилете, работала на прием, и в эфире сквозь треск помех звучал разъяренный голос начальника штаба:

— Вот так из-за вас погибают люди!.. Вы ответите… Ищите с ним связь… Дайте возможность группе подойти…

«Вертушки» густо осыпали склоны ракетами. После каждого захода редкий лес тонул в огне и грохоте. Бойцы обнимались с землей, накрывали головы бушлатами, рюкзаками или просто ладонями, пытаясь уберечься от осколков.

Вертолеты ушли, но колонна снова начала купаться в свинцовом душе. Сергей охрип от крика. Водитель бронетранспортера не слышал его и никак не мог понять, как столкнуть горящий «ЗИЛ» с дороги. Он таранил объятые пламенем борта, словно факир, играющий горящей булавой. Пулеметчик дрожал вместе со своим мощным оружием, стрелял не целясь, поливая весенний лес пулями. Во все стороны летели щепки и ветки; раненые деревья качались и стонали. Бородатый корректировщик лежал на рифленом передке боевой машины лицом к небу и, приставив приклад автомата к груди, строчил частыми очередями. Ответные пули цокали по броне. Черная фара на башне превратилась в дуршлаг.

Рядом горел бензин, полыхал кузов подбитого фургона. Под бетонной аркой стоял опустевший бронетранспортер с пробитыми шинами, с распахнутыми люками, похожими на рыбьи плавники…

Глеб раскрывает органайзер в черном кожаном переплете и водит кончиком карандаша по календарю.

— Так, — бормочет он. — Двенадцатого у меня переговоры. Тринадцатого я занимаюсь растаможкой. Четырнадцатого, это суббота, у меня с ребятами бильярд и сауна, святой день. Пятнадцатое… Вот, пожалуй, пятнадцатого мы с тобой и распишемся. Столик в «Трех кабанах» я закажу. Гости, тамада, музыка — это все мелочь…

— Нет, — говорит Ольга. — Пятнадцатого не получится.

Глеб вскидывает брови.

— Вас ист лос? — произносит он. — В чем дело?

— Я хочу дождаться, когда маму выпишут, — объясняет она.

— А чего ее дожидаться? — пожимает плечами Глеб. — Она почти выздоровела. Все у нее хорошо.

— Я буду ждать, когда выпишут маму! — упрямо повторяет Ольга.

Никогда прежде она не ощущала в полной мере, что такое сгорать со стыда. Выходит она вместе с Глебом из «Гименея» и нос к носу сталкивается с Димой Новиковым. Ольга замирает на месте как вкопанная. Дима узнает ее, целует руку, что-то спрашивает, а у нее ноги подкашиваются и голова кружится.

Глеб с недовольным видом несет коробки к машине. Дима провожает его взглядом, затем смотрит на табличку магазина и переводит на Ольгу недоуменный взгляд.

— Тебя можно поздравить? — тихо спрашивает он и меняется в лице. Ольга, как дура, пожимает плечами.

Дима откашливается, зачем-то смотрит по сторонам. Глеб высовывается из машины и кричит:

— Тебя долго ждать?!

Дима пристально смотрит ей в глаза. Она не выдерживает этого взгляда.

— Сергей знает? — спрашивает он.

Она отрицательно качает головой, и ей кажется, что земля проваливается под ней. Боже, сколько эмоций появляется на лице Димы! Он не может поверить тому, что видит и слышит.

Глеб, действуя на нервы, начинает сигналить.

— Твой жених? — спрашивает Дима. — Хороший парень.

Его слова рвут ее сердце на части. Она понимает, что долго не выдержит и сейчас упадет.

— У меня к тебе большая просьба, — с трудом произносит она. Язык не поворачивается, скулы сводит. — Пожалуйста, если можешь, напиши Сереже сам… Я пробовала, но… но не могу этого сделать…

— Хорошо, — отвечает Дима. Его лицо серое и злое. Он рассматривает ее глаза, словно хочет понять, где в человеке прячется измена. Затем поворачивается и молча уходит.

— Ты что, к водосточной трубе приросла? — кричит Глеб.

Она смотрит Диме в спину.

«Вот и все, — мысленно повторяет она. — Вот и все. Самое страшное позади. Остается только терпеть и ждать. Время все залечит…»