Почти живые

Она думает так, а у самой в груди сердце замирает. И тут она представила, что это вовсе не Дима, а Сергей от нее уходит. Ее любимый, родной, единственный. Ее верный, сильный и мужественный человек. Уходит навсегда, навеки…

Она срывается с места, словно на соревнованиях по спринтерскому бегу. Бежит, едва не падая, за Димой, что-то кричит. Он оборачивается. Ольга останавливается, пытается справиться с дыханием.

— Не надо, — бормочет она. — Я передумала. Я сама. Ты вообще ничего ему не пиши…

Поворачивается и медленно идет к машине. Глеб дает задний ход. «БМВ» возле нее. Ольга продолжает идти, не замечая ничего вокруг, а машина неотступно движется рядом.

К вечеру рота вернулась на базу. Сергей скинул на пол жилет с пустыми магазинами и затолкал его ногой под койку. Есть не хотелось, и он пошел спросить, не было ли для него писем. Потом спустился к реке, намылил помазок и долго рассматривал свое почерневшее лицо в осколке зеркала.

Бойцы мылись, согревали чай на чадящих соляркой пустых коробках из-под патронов, спали, повалившись друг на друга у катков боевых машин. Кто-то вытаскивал из своих рюкзаков консервные банки, откуда-то появились бутылки с водкой, кто-то расставлял и пересчитывал на газете эмалированные кружки. Неподалеку, на речном каменистом островке, энтузиасты подвесили на палках барашка, вспороли ему брюхо, вываливая синие внутренности, а потом стали сдирать кожу, хватаясь за желтую шерсть. Было спокойно и даже весело. И сыпались за импровизированным столом боевые истории одна невероятнее другой, и ржали, гоготали небритые дядьки в выцветших тельняшках, и кого-то бросали в реку прямо в одежде под лай развеселившихся овчарок… А потом еще раз наполнили кружки, замолчали, притихли, посуровели. И по очереди стали называть фамилии тех, кого сегодня не стало. Поднялись на ноги, не чокаясь, выпили по глотку вонючей самопальной водки. Покурили молча, поглазели на темнеющие тихие горы, разобрали кружки и пошли по палаткам…

Сергей уснул сразу. Вторую неделю он не получал писем от своей любимой.

ГЛАВА 5

Она поняла это недавно: когда на душе очень тяжело и ситуация кажется безвыходной, надо расслабиться, перестать лгать и лицемерить, и тогда бог подскажет, что делать.

Она держит в руке горящую свечу и не сводит взгляда с пламени. Воск плавится и напоминает слезы. Огонек изгибается, словно танцовщица в ослепительно желтом сари. Голоса хора отзываются эхом под высокими сводами. На нее смотрят лики святых, но она спокойна. Душа ее открыта, намерения чисты.

Она даже не замечает Глеба. Он где-то рядом. Его тяжеловесная фигура в темном костюме напоминает тень. Хор тянет высокие ноты. Ольга почти не разбирает слов, но испытывает легкий трепет, и пальцы невольно тянутся ко лбу. Глеб поворачивает голову и с иронией смотрит на нее. Он принципиально не крестится. Венчание для него — всего лишь модный обряд. Он все время повторяет, что ненавидит лицемеров, которые ходят в церковь и корчат из себя кающихся грешников. Ольга с ним согласна, хотя его слова о лицемерии — тоже лицемерие. Глеб позер, он озабочен только тем, чтобы заострить ее внимание на своей уникальности, независимости и самостоятельности.

Священник стоит напротив них и нараспев читает псалмы. Он кажется уставшим. Наверное, ему каждый день приходится венчать пары, подобные этой, и потому он не обращает внимания на беспрестанный писк мобильного телефона, который доносится из кармана шафера. Ольга старается не смотреть на этого упитанного детину с коротким «ежиком» на голове. Он так сильно похож на пингвина, что Ольга боится рассмеяться. Челюсть шафера беспрерывно движется. Он жует жвачку и тупо смотрит на иконостас.

Священник отрывает взгляд от Евангелия и подходит к ним. Глаза у него умные и проницательные. Ольга чувствует, как свеча медленно проскальзывает через ее кулак. Она сжимает пальцы еще сильнее, но это мало помогает. Пламя свечи трещит, волнуется и вдруг гаснет. Священник продолжает ритуал. Монотонным голосом, в котором нет ни любопытства, ни сомнения в ответе, он спрашивает у Глеба:

— Не давали ли вы кому-либо обещания жениться?

Глеб улыбается и разводит руками:

— Естественно, нет!

Священник поворачивается к Ольге. Она смотрит на его бороду с проседью, на глаза, чуть прикрытые густыми бровями. Священник подносит к ее лицу серебряный крест.

— Не давали ли вы кому-либо обещания выйти замуж?

— Давала, — спокойно отвечает она.

Крест опускается. Священник смотрит на невесту с недоумением. Глеб поворачивает к ней лицо. Шафер перестает жевать, глупо моргает, а потом чиркает зажигалкой, чтобы зажечь свечу Ольги. Но зажигалка не срабатывает. Отлаженный сценарий дает сбой.

— Не понимаю, — произносит священник очень тихо. Он еще надеется на то, что Ольга не поняла его вопроса, что недоразумение сейчас разрешится. — Вы собираетесь стать женой Глеба по своей воле?

— Нет, не по своей, — упрямо отвечает Ольга, ибо это правда.

— Ты что несешь? — сердито произносит Глеб и трогает ее за плечо. — Тебе плохо?

— Да, плохо!

Священник отходит от них, закрывает Евангелие, кладет на него крест. Хор замолкает. В церкви повисает гробовая тишина.

— Я не могу продолжать обряд венчания, — говорит священник.

— Что значит не можете?! — возмущается Глеб. Все, скандал обеспечен. — Я же все оплатил!

— Свои деньги вы получите обратно, — заверяет батюшка.

— Не слушайте вы ее! — Глеб срывается на крик и сильно сжимает Ольге локоть. — Она не соображает, что несет! У нее бзик! Она переволновалась! Может, вам еще дать баксов? Сколько надо? Двести? Триста?

— Это невозможно, — спокойно отвечает священник.

Ольга с облегчением кладет свечу на маленький столик, похожий на подставку для нотной тетради. Шафер начинает жевать с удвоенной силой. Кажется, он с трудом скрывает улыбку. Такого прикола он еще не видел.

Глеб хватает Ольгу под руку и выводит из церкви. Она едва не наступает на подол платья. На ступеньках у нее подворачивается каблук. Она снимает туфли и идет босиком.

— Ты вела себя как идиотка! — сквозь зубы произносит Глеб. Его лицо красное, злое. — Я убью тебя, понимаешь? Убью!

— Мне больно! — отвечает она. — Отпусти мою руку!

— Тебе еще не так больно будет! — угрожает Глеб.

Две старушки в белых платках с любопытством смотрят на них. На асфальте пузырятся крупные капли дождя. Ольга вырывается и с удовольствием выбегает под ливень. Босиком по лужам — это такое наслаждение!

Глеб на мгновение задерживается под козырьком, затем поднимает воротник пиджака, втягивает голову в плечи и бежит за ней. Он наступает ей на фату, которая волочится как тряпка. Ольга срывает ее и закидывает в кусты. Останавливается под деревом, чтобы перевести дух.

Глеб берет ее за плечи и прижимает спиной к шершавому стволу. Его лицо мокрое и растерянное. Он тяжело и часто дышит. Похоже, будто он только что плакал навзрыд. Галстук съехал в сторону, на мочке уха дрожит мутная капля.

Ольге вдруг становится его жалко. Она опускает глаза.

— Зачем ты так? — тихо произносит Глеб. — Неужели не могла сказать, что ничего никому не обещала?

— Семейную жизнь нельзя начинать со лжи, — отвечает она. — Бог накажет нас за это. Прости меня…

Он сжимает зубы. Его скулы напрягаются. Но возразить Глебу нечем.

— Черт с тобой! Ограничимся загсом.

Ухмыляясь, к ним подходит шафер. Он открывает шампанское, разбрызгивая пену вокруг себя, и с жадностью прижимается губами к горлышку.

Катя берет тонкими пальцами чашечку с кофе, подносит ее к губам и, обжигаясь, делает глоток. Потом еще один, еще… Она нервничает. Она не знает, зачем Ольга пригласила ее в кафе и о чем собирается с ней говорить.

— Ну? — произносит Катя, напряженно улыбаясь, и поднимает на Ольгу пытливый взгляд. — Я тебя внимательно слушаю!