Страница 11 из 34
— Разрешите доложить. Кажется, по моей вине произошли кое-какие неприятности.
Офицер по-прежнему пребывал в благодушном настроении.
— О, не бери в голову, Арнольд. В чем дело?
— Ну, вам нужно посмотреть самому.
— Пошли, — сказал он.
Выходя из кабинета, он потрепал меня по плечу, словно говоря: «Ты отлично служишь».
И тут он увидел танк, уткнувшийся в стену, суетящихся вокруг него людей и хлещущую во все стороны воду.
Его настроение мгновенно переменилось: он закричал, обозвал меня всеми известными ругательствами, пригрозил, что позвонит моему отцу и скажет ему прямо противоположное тому, что говорил несколько дней назад. На шее у него вздулись жилы. Наконец, немного остыв, офицер рявкнул:
— Когда я вернусь с обеда, все должно быть исправлено. Только так ты можешь загладить свою вину. Собери команду исделай все как надо!
Одним из плюсов армии является ее самодостаточность. В дивизии были свои каменщики и водопроводчики, имелся запас строительных материалов. К счастью, ничего серьезного не произошло, крыша не обвалилась, а танк, разумеется, был сделан из стали, так что с ним все было в порядке. Ребят так развеселила моя опрометчивость, что они сами пришли мне на помощь, и собирать их не пришлось. К полудню трубы были восстановлены, стена — починена, и оставалось только дождаться, когда встанет раствор, чтобы оштукатурить ее изнутри. Я пребывал в хорошем настроении, поскольку получил возможность узнать, как месить цемент и класть шлакоблоки. Конечно, мне пришлось терпеть издевательства всей базы: «О, я слышал о твоем танке!» И еще я целую неделю провел в наряде на кухню, чистя картошку вместе с другими недотепами, где все видели нас, приходя есть.
К весне 1966 года у меня начали появляться мысли, что армия для меня не так уж и обязательна. Моя победа прошлой осенью в Штуттгарте привлекла много внимания. Альберт Бусек, один из организаторов первенства и главный редактор журнала «Спортревю», в своей статье написал, что культуризм входит в эпоху Шварценеггера. Я получил несколько предложений заняться профессиональной тренерской работой, в том числе от Рольфа Путцигера, владельца журнала «Спортревю», человека, активно продвигавшего культуризм в Германии. Путцигер предложил мне должность главного тренера в принадлежащей ему спортивной секции «Универсум» в Мюнхене. Это было очень соблазнительное предложение: я получал отличную возможность тренироваться и приобретал известность в мире культуризма. В Австрии культуризм все еще оставался младшим братом тяжелой атлетики, но в Германии он уже оформился как самостоятельная дисциплина.
В мире культуризма продолжали обсуждать мою победу в Штуттгарте. Я появился на обложках нескольких журналов, потому что это была сенсация: у этого австрийского паренька, возникшего из ниоткуда, в восемнадцать лет уже девятнадцатидюймовые бицепсы.
Я решил, что имеет смысл просить о досрочном увольнении из армии. К рапорту я приложил копию приглашения на работу Путцигера и журнальные вырезки со статьями обо мне. Мои командиры знали, что я мечтаю стать чемпионом мира по культуризму, и я рассчитывал, что никаких трудностей у меня возникнуть не должно. Однако я поспешил с надеждами. Хотя минимальный срок службы в австрийской армии составлял всего девять месяцев, механики-водители танков должны были служить три года вследствие высокой стоимости их обучения. Мне доводилось слышать о механиках-водителях, которых досрочно увольняли из армии потому, что у них в семье кто-то заболевал или их руки требовались на ферме. Но я ни разу не слышал о том, чтобы кого-то уволили, предоставляя возможность осуществить свою мечту.
И нельзя сказать, что в армии мне не нравилось. Наоборот, пожалуй, это была лучшая пора в моей жизни. Армия укрепила мою уверенность в собственных силах. Как только я стал жить отдельно от своей семьи, то обнаружил, что могу полагаться только на себя. Я научился заводить дружбу с незнакомыми людьми и быть другом. Порядок и дисциплина в армии казались чем-то более естественным, чем это было дома. Выполняя приказ, я чувствовал, что чего-то добился.
За девять месяцев службы я научился тысяче разных мелочей: от того, как стирать белье и зашивать гимнастерку, до того, как жарить яичницу на решетке выхлопной трубы танка. Мне пришлось спать под открытым небом, караулить ночью казармы, и я обнаружил, что бессонная ночь еще не означает, что на следующий день ты будешь валиться с ног от усталости, а день без еды еще не означает, что ты будешь умирать с голоду. Обо всем этом я раньше даже не задумывался.
Я намеревался со временем стать лидером, но я также понимал, как важно научиться выполнять приказы. Как сказал Уинстон Черчилль, у немцев отлично получается вцепиться вам в горло или валяться под вашими ногами, и та же самая психология господствовала в австрийской армии. Того, кто давал волю своему характеру, ставили на место. В восемнадцать-девятнадцать лет человек готов усваивать такие уроки; если затянуть до тридцати, будет уже слишком поздно. Чем больше суровых испытаний взваливала на нас армия, тем сильнее крепла во мне мысль: «Ничего страшного, я выдержу, вываливайте, что там у вас еще есть». И больше всего я гордился тем, что мне в возрасте восемнадцати лет доверили пятидесятитонную махину, хотя я и не всегда справлялся с этой ответственностью так, как мог бы.
Мой рапорт о досрочном увольнении пролежал без движения несколько месяцев. И прежде чем он был наконец удовлетворен, я посадил еще одно пятно на своей военной карьере. В конце весны у нас состоялись двенадцатичасовые ночные учения, продолжавшиеся с шести часов вечера до шести часов утра. К двум часам ночи рота выдвинулась на позиции на вершине холма, и поступил приказ:
— Отлично, привал, всем поесть. Командирам танков собраться на совещание.
Я болтал по рации с приятелем, который только что получил танк «Паттон» новой модели — «М-60», оснащенный дизельным двигателем. Приятель опрометчиво похвастался, что его танк гораздо быстрее моего. Не сдержавшись, я предложил ему доказать это, и мы устремились вниз по склону. Я чувствовал, что нужно остановиться, — этого требовал звучавший у меня в голове голос разума, — но я побеждал. Остальные ребята в моем танке испуганно кричали мне остановиться, но я думал, что это механик-водитель второго танка пытается сбить меня с толку, чтобы одержать победу. Спустившись к подножию холма, я стал искать «М-60». И только тут заметил солдата, вцепившегося в башню нашего танка так, словно от этого зависела его жизнь. Как оказалось, он и еще двое пехотинцев сидели на броне, когда я помчался вниз. Остальные двое спрыгнули или свалились, но этому единственному удалось удержаться до самого конца.
Мы зажгли фары и двинулись обратно вверх по склону — медленно, чтобы ни на кого не наехать, подбирая потерявшихся пехотинцев. К счастью, никто серьезно не пострадал. Когда мы поднялись на вершину, там нас уже ждали три офицера в джипе. Я проехал мимо них и как ни в чем не бывало поставил танк на место.
Как только я выбрался из люка, все трое офицеров разом принялись кричать на меня. Я стоял, вытянувшись в струнку, до тех пор, пока они не закончили. Когда крики наконец затихли, один офицер шагнул вперед, сверкнул на меня глазами, после чего разразился хохотом.
— Механик-водитель Шварценеггер, — приказал он, — подгоните ваш танк вот сюда.
— Слушаюсь!
Я поставил танк там, где он указал. Выбравшись из люка, я обнаружил, что стою в глубокой вязкой грязи.
— А теперь, механик-водитель Шварценеггер, я хочу, чтобы вы проползли под днищем своего танка. Когда выберетесь из-под кормы, залезете на танк, спуститесь через башню внутрь и покинете танк через аварийный люк в днище. После чего проделаете все заново.
Офицер приказал мне выполнить этот круг пятьдесят раз.