Страница 9 из 42
Так что «Дракулу» Брэм Стокер писал не на пустом месте. Однако ни один из вышеупомянутых литературных источников не сравнить с книгой Стокера — ни по тщательности разработки сюжетных линий, ни по объему информации, ни по многофигурности композиции, ни по трактовке образов, ни по охвату материала, ни по масштабу поставленной и решенной автором задачи. Именно поэтому Стокер и стал основоположником целого раздела массовой литературы, уже более века не теряющей популярности, ведь число эпигонов «Дракулы» исчисляется даже не десятками, а сотнями.
Мертвый «не-мертвый»
«Дракула» Брэма Стокера включает в себя три десятка глав. Это «документальный» роман, целиком состоящий из дневниковых заметок, деловой и частной переписки, надиктованных на фонограф впечатлений врача, газетных репортажей, страниц корабельного журнала, телеграмм и телеграфных сообщений. Такой литературный прием стал популярным в Британии после выхода в 1860 году романа Уилки Коллинза «Женщина в белом», но к концу XIX века уже считался устаревшим. Дневники героев Стокера подробны («записано каждое движение сердца»), сентиментальны (мужчины не стыдятся рыдать, клянутся друг другу в дружбе и решимости непременно наказать зло), назидательны — из-за склонности героев придавать чувствам и впечатлениям универсальный характер («на своем дневном пути солнце не встретит сегодня более несчастного дома»). Повествование ведется в основном от лица молодых англичан Джонатана и Мины Харкер, а также доктора Джона Сьюарда. Дневниковые записи главного организатора борьбы с вампирами, голландского ученого Ван Хелсинга, Стокер цитирует в самом конце книги, в момент кульминации действия, лишний раз подтверждая значительность фигуры профессора.
Злодей Дракула, конечно же, никаких дневников не ведет, никаких газетных статей не пишет, угрызения совести и моральные дилеммы его не терзают. Оттого — от многократных описаний внешности графа, размышлений о мотивации его поступков, характеристик его личности — Дракула постоянно находится в фокусе действия. Этот литературный прием критики единодушно считают удачей Стокера: он виртуозно владеет искусством саспенса[13], умело нагнетая и дозируя напряжение. Некоторые исследователи вообще считают роман о Дракуле «энциклопедией страхов»: экономических, идеологических, психологических, сексуальных, характерных и для тогдашнего британского общества, и для природы человека вообще. Характерно личное воспоминание британского эксперта Саймона Тэпсона, которым он поделился с авторами этой книги: «Я впервые прочел роман, будучи студентом колледжа и уже прекрасно представляя себе по кинофильмам, кто такой Дракула. До сих пор помню свои ощущения: меня удивило то, что Стокер меня по-настоящему испугал. С той поры я пытаюсь понять почему».
В почти документальном по форме и динамичном по меркам своего времени повествовании, охватывающем период с 3 мая по 6 ноября одного и того же (не указанного, но явно недавнего по отношению к моменту написания романа) года, Стокер тщательно, не оставляя видимых рубцов, сшивает детективный сюжет с мелодрамой. Автор не забывает доходчиво и занимательно объяснять тайны мистики и оккультных явлений, с которыми сталкиваются герои. Трудно согласиться с советским историком литературы Яковом Лурье, назвавшим Стокера «второстепенным английским романистом». Впрочем, от ленинградского ученого трудно было в 1964 году ожидать иной оценки, чем раздраженное: «Несмотря на весьма сомнительные литературные качества, роман Б. Стоукера (так у Лурье. — Авт.) приобрел широкую популярность и переведен на ряд иностранных языков». Почему же Стокера повсюду переводили, почему приобрела всемирную славу, надолго пережившую своего автора, эта книга «второстепенного романиста»?
Первая часть романа, дневник Джонатана Харкера о его поездке в Трансильванию и полуторамесячном заточении в замке Дракулы, читается на одном дыхании. Затем, когда Стокер приступает к рассказу о появлении вампира в Англии и страданиях несчастной Люси Вестенра, развитие сюжета замедляется — еще и потому, что действие разветвляется на несколько взаимосвязанных композиционных линий. Чтобы организовывать постоянную переписку действующих лиц, автору приходится то и дело по какой-нибудь надобности куда-нибудь их отправлять: одного — к больному отцу, другого — по иным личным делам, третьего — по профессиональной надобности. Непрерывный рассказ от первого лица придает повествованию непосредственность и искренность, однако неизбежные повторы в описании одних и тех же событий делают его тяжеловатым. Не всем это кажется недостатком. Американский исследователь творчества Стокера Лесли Клингер в переписке с авторами этой книги высказал такое мнение: «Сопоставление рассказанных сразу несколькими героями историй создает интересный эффект достоверности: мы, читатели, уже знаем (или предполагаем), что именно сейчас случится. Это дает нам право крикнуть героям романа: «Будьте же осторожнее, ребята, он же вампир!»».
И все же Стокер проявляет редкую для сочинителя фантасмагорической истории дотошность, пытаясь во что бы то ни стало раскрыть разнообразные механизмы философии и бытия «не-мертвых». Читатель уже давно понял, что в муках Люси виновен Дракула, но это все еще невдомек ее друзьям. Моральный облик вампира уже раскрыт, но Ван Хелсинг все еще занят скрупулезным сбором доказательств, подтверждающих теорию жизни после смерти. Динамично, мастерски и с настоящим драматизмом выписанную сцену окончательного упокоения Люси сопровождает бесконечный набор высоконравственных аргументов, дающих Ван Хелсингу & С0 бесспорные моральные права расправляться с девушкой-вампиром самым лютым образом. Даже друзья-мушкетеры из книги Дюма так не терзались, обезглавливая прекрасную, но чудовищную миледи. В финальной части романа Стокера, когда команда Ван Хелсинга преследует графа в Англии и на пути на Балканы, повествование снова теряет темп, и, может быть, от этого кульминационная, тщательно подготовленная и выстроенная автором сцена расправы с Дракулой на трансильванском снегу не приобретает явно задуманного Стокером симфонического звучания.
Наградив своего главного героя именем существовавшего в действительности карпатского правителя, Стокер дает Дракуле иную национальность. Он не валах[14], как средневековый господарь Влад Цепеш Дракула, а секель, выходец из семьи, якобы ведущей родословную от вождя варварских гуннских племен Аттилы. Пугающую и героическую сагу о Трансильвании Стокер излагает со ссылками на рассказы графа-вампира, намеренно перемешивая фрагменты совсем разных национальных историй: «На этой земле столетиями воевали саксы[15], валахи и турки — здесь едва ли найдется клочок земли, не политый человеческой кровью, и защитников, и захватчиков. В прошлом бывали бурные времена, когда австрийцы и венгры налетали как саранча, и патриоты вставали, чтобы отразить их. Немногое мог обрести и торжествующий завоеватель — все было схоронено в земле».
Стокер никогда не бывал в краях, о которых так занимательно и с такой выдумкой рассказано в романе о Дракуле. У тех, кто путешествовал по Карпатской дуге (и сейчас далекой от главных международных туристических маршрутов), стокеровские описания природных красот, может, и вызовут улыбку снисхождения, однако «Дракула» — не этнографическое исследование. Автора романа более всего заботила атмосфера величественной мрачности и замогильной таинственности. На первой же странице дневников Джонатана Харкера сообщается: Карпаты, словно подкова магнита, притягивают к себе все суеверия, «они как будто в центре водоворота фантазии». Окуная читателя в этот водоворот, Стокер частенько путается в венгерских, немецких, славянских географических названиях и фамилиях (чего стоит болгарский связной Дракулы по имени Петроф Скински!), но и эти авторские погрешности, если исходить из сверхзадачи романа, скорее забавны, чем огорчительны. Просидевший не один месяц в библиотеке Британского музея над исследованиями о юго-востоке Европы (никакого Интернета, никакой мобильной связи, никаких микрофильмов, никакой электронной почты — только рукописи и книги), Стокер считает себя вправе при создании художественного произведения непринужденно обращаться с историей региона. Трансильванию автор «Дракулы» описывал не по географическому атласу; не исключено даже, что Стокер преднамеренно перепутал его страницы. «В Карпатах Брэма Стокера цивилизация теряет контроль над порядком, здесь даже поезда отклоняются от расписания», — иронизирует в статье ««Не-мертвый» девяностых годов» Деклан Кайберд.
13
Саспенс — художественный эффект, продолжительное тревожное состояние читателя или зрителя; набор литературных или кинематографических приемов, используемых для погружения в это состояние.
14
Валахи (влахи, волохи) — термин, обозначающий народы — носители восточнороманских языков; название румын и вообще романского населения Балкан и Карпат в Средневековье. Слово имеет германское происхождение; в венгерском и некоторых славянских языках валахами назывались все романские народы.
15
Саксы (трансильванские саксы) — собирательное название потомков немецких колонистов в Трансильвании.