Часовые любви

Понять взрослого состоятельного мужчину, который просто потерял голову, не мог никто.

Мать с сестрой слезно умоляли его не ехать в Россию.

— Сейчас там опасно, — увещевали они Людвига. — Каждый день в прессе появляются статьи о том, как гибнут люди, просто так, один за другим! По улицам вечером нельзя ходить. Наше посольство рекомендует воздержаться от визитов в Россию. Там революция, неразбериха!

— Как вы такое говорите? Она там! Значит, и мое место с ней!

Людвиг терял голову. По телефону Маша не могла членораздельно объяснить свое поведение.

— Потерпи немного, я скоро. У меня проблемы со здоровьем. Я лечусь, — врала она.

— Милая, ты ляжешь в самую лучшую клинику. Хочешь к доктору Крайсену? Он наш домашний врач. У тебя временная депрессия. Ты давно не виделась с родными. Правда?

— Конечно, дорогой. Я очень соскучилась, потому… Ты можешь подождать? — Людвига настораживал пьяный голос жены.

— Детка, мне кажется, ты опять взялась за свое?

— Нет-нет. Тут водка по карточкам. У меня нет во… водки. — Маша икнула.

Людвиг терпеливо ждал. Но время шло, а Маша все не возвращалась.

— Я вылетаю, — наконец не выдержал он. — Можешь меня не встречать. — После нескольких разговоров с женой Людвиг принял решение лететь в Москву.

Самые тревожные предположения Людвига по приезде в Москву сбылись. Маша наотрез отказывалась лететь назад.

— Я немного поживу с мамой, месяц, ладно? — лгала она. — И потом обязательно прилечу.

Заперевшись с ней в гостиничном номере, Людвиг пытался вернуть свою прежнюю Машу.

— Ну посмотри на меня, что с тобой? Ты меня больше не любишь? Скажи!

— Не в этом дело. Я… я не могу больше так жить. Мне тяжело! Ни друзей, ни подруг, — пыталась оправдаться она перед мужем.

— Хочешь, мы возьмем с собой маму? — продолжал уговаривать ее немец.

Маша покачала головой:

— Мама не может, тут учится мой брат.

— Подругу? Какую подругу ты хочешь пригласить к нам? Посмотри на меня, любимая. — Он взял в ладони ее лицо. — Ты… ты для меня все!

— Людвиг, — наконец, не выдержав, сломалась Маша, — я хочу тебе кое в чем признаться.

— Не надо! Я заранее тебя прощаю. С каждым человеком может произойти… Ты потом мне все расскажешь. Не вини себя! Это от того, что ты там одинока. Я консультировался перед отъездом с врачом, он предупредил меня о возможном срыве.

— Это не срыв. Я люблю другого человека. Давно. Просто у нас с ним не складывалась жизнь.

— А сейчас сложилась? — Людвиг никак не мог поверить в то, что говорила его жена.

— Да. Я не могу тебя больше обманывать. Ты очень хороший… Ты мне друг.

— Маша, я не хочу быть твоим другом. Я твой муж! Я не верю, что такое может произойти. Ты не могла забыть все-все, что было между нами, нашу любовь… Я не оставлю тебя так.

— Нет. Я давно люблю другого человека, — еще раз повторила Маша. — Он не мог быть со мной, а сейчас все изменилось.

— Он женат?

— Нет. Он был в большом спорте, поэтому…

— А-а, я помню этот… самовлюбленный разгильдяй.

— Не смей так говорить о нем! Ты его совершенно не знаешь!

— Прошу прощения! Это я со злости. Подумай о нас. Мы так хотели иметь ребенка. Мальчика, нет лучше девочку. Чтобы она была похожа на тебя. Я прошу. Может быть, ты просто сбилась с пути. Так бывает. Обними меня, посмотри мне в глаза. Вот так. Боже! Ты совсем… совсем чужая. Маша, ты моя жена. Я хочу в последний раз… Ну понимаешь… Мне положено. Можно?

Людвиг осторожно снял с нее блузку и припал губами к ее груди.

— Ты разрываешь мне сердце, я не могу, — умоляла Маша.

— Чуть-чуть твоей любви, благосклонности… Может, ты попробуешь, вспомнишь, как нам было хорошо, и передумаешь?

— Я не передумаю.

— Давай мы с тобой в последний раз. Я и ты. Никого больше. Я умоляю. — Он гладил ее по обнаженной груди и не мог остановиться.

Маша не шевелилась.

— Я никогда не знал тебя такой холодной, такой ледяной. Я тебе совсем не приятен?

— Что ты! Мне с тобой и всегда, и сейчас хорошо и спокойно. Ты самый лучший.

Жалость и нежность к тому, кто был с ней всегда так добр, переполняли сердце Маши.

— Правда? Тогда у нас с тобой будет прощальный вечер. Договорились? Ты готова?

Маша молчала. Людвиг раздел ее донага, и уложил в постель. Безучастно лежа навзничь на спине, она не сопротивлялась.

— Ты можешь не обнимать меня… Я все понимаю, я сам… — бессвязно шептал он. — Я буду только ласкать и целовать тебя всю-всю. Боже, как я тебя люблю! Если бы ты знала, что значишь для меня! — Слезы градом катились по щекам Маши. — Ты должна меня поддержать в такую трудную минуту, или я умру. Я тебя прошу, ответь на мои ласки, ведь так быть не может, не должно, любимая. — Пробуя распалить загасший костер, он осыпал ее поцелуями. — Тебе разве плохо? — продолжал настаивать Людвиг, и его любовь, его нежность, проникая в каждую клеточку ее тела, к ужасу Маши, приносили ей наслаждение. А его интимные ласки растопили сердце. — Скажи только честно, тебе плохо?

— Нет, — выдыхала Маша, не в силах сопротивляться, только повторяя про себя, что она просто исполняет супружеский долг.

— Ну улыбнись, как всегда, обними, ты ведь не такая. Ты горячая, нежная, ты моя, — приговаривал он, не в силах насытиться ею.

Воодушевленный ее немым согласием, он не желал останавливаться, наоборот, все больше набирал мужской мощи, заводил и себя, и Машу.

Необъяснимые чувства с такой неистовой силой вдруг захватили ее, что она вновь почувствовала тягу к этому любящему ее человеку, с которым решила расстаться навсегда. Эти чувства были сильнее ее разума и сильнее ее мечты, которую она ухватила за хвост, как жар-птицу. Жар-птица в образе знаменитого красавца Вовы, который в нетерпении ждал ее возвращения домой. А она? Угрызения совести отходили куда-то далеко, не желая внимать разуму, потому что Людвиг, не выпуская ее из объятий, терзал, мучил, разрывал на куски. Последний вздох, крик души, был прощальным криком их расставания.

— Может, ты передумаешь еще?

В изнеможении он откинулся на подушку, однако не в состоянии отказаться от дальнейших ласк.

— Все-все. — Маша выскочила из постели. — Уже очень поздно. Он меня ждет!

Людвиг остановившимися глазами смотрел, как его жена в последний раз одевается перед ним: темные колготы обтянули ее худенькие бедра, дорогое шелковое белье коснулось маленькой груди. И наконец, платье! Все! Прощай!

— Я позвоню тебе, чтобы поговорить о разводе, — взявшись за ручку двери, сказала Маша.

— Развода я тебе не дам! Ты здесь пропадешь без меня. Не делай опрометчивых шагов. Пользуйся моими деньгами.

— Если так, то мне не нужен развод. И деньги твои тоже.

— Маша! — Людвиг попробовала ее обнять.

— Все-все-все! — Она с силой оттолкнула мужа, закипая от злости на себя. — Ты просил в последний раз? Я согласилась.

— Ты сожалеешь?

Людвиг понимал ее всегда. Тем более остро чувствовал сейчас.

— Володя заработал нам на жизнь, — не отвечая на его вопрос, тихо проговорила Маша.

— Маша, подумай, у тебя в Берлине все!

— Я же сказала!

— Хорошо-хорошо! Ну как только тебе станет плохо, приезжай. Я буду тебя всегда ждать. Целую жизнь. Мне, кроме тебя, не нужен никто.

— Мне тоже, — тихо, почти про себя, прошептала Маша, — кроме него, — и выбежала из номера.

Она неслась на всех парусах, мчалась, виня себя, но одновременно радуясь, что тяжелый разговор позади. Вдруг она остановилась как вкопанная.

Перстень счастья! Она хотела вернуть его Людвигу, но то, что произошло между ними, напрочь отшибло память. Не мудрено! Такое бывает раз в жизни!

На минуту она задержалась в раздумье, но потом махнула рукой. «Будет возможность, верну!»

Переступив порог дома, где она теперь спокойно могла оставаться навсегда с тем, о ком мечтала, Маша радостно закричала:

— Вовка, я хочу тебе сообщить, что я свободна!

Но сообщать было некому. Володи дома не оказалось. Она прождала его целый вечер. Позвонила приятелям. Но тщетно. Его не было нигде.