Страница 16 из 21
Вскоре, глядя на всадников, Фанни несколько успокоилась, так как общество на лугу рассеялось и мисс Крофорд, все еще верхом, но в сопровожденье пешего Эдмунда проехала через калитку в аллею, в парк, и направилась к месту, где стоял она. Теперь она была в страхе, как бы не показаться грубой и нетерпеливой, и пошла им навстречу, горячо желая избежать этого подозрения.
— Дорогая мисс Прайс, — сказала мисс Крофорд, едва подъехала настолько, чтобы ее можно было услышать, — я еду, чтоб самой принести извинения за то, что заставила вас ждать… но мне решительно нечем оправдаться… я знала, что уже поздно и что я веду себя весьма дурно. И потому очень вас прошу, вы должны меня простить. Эгоизм, знаете ли, всегда должно прощать, ведь его не вылечишь.
Фанни ответила чрезвычайно учтиво, и Эдмунд прибавил, что ей, конечно же, некуда спешить.
— Право, времени более чем достаточно, чтобы моя кузина могла успеть дважды проехать то расстояние, какое обыкновенно проезжает, — сказал он, — и, помешав ей выехать на полчаса ранее, вы избавили ее от неудобства: сейчас натянуло облака, и она уже не будет страдать от жары. Надеюсь, вы сами не утомились от столь долгой тренировки. Я бы предпочел, чтоб вам не надо было возвращаться домой пешком.
— Уверяю вас, меня только и утомляет, что необходимость спешиться, — сказала мисс Крофорд, спрыгнув на землю с его помощью. — Я очень крепкая. Меня никогда ничто не утомляет, кроме того, что мне не по вкусу. С очень большой неохотою уступаю вам место, мисс Прайс, но искренне надеюсь, что вам предстоит приятная прогулка и что я услышу одно только хорошее об этой милой, восхитительной, красивой лошади.
Старый конюх, который ждал поодаль со своей лошадью, теперь подошел к ним, подсадил Фанни в седло, и они тронулись в противоположную сторону парка; и на душе у ней нисколько не полегчало, когда, оборотясь, она увидела, что мисс Крофорд и Эдмунд спускаются с холма по направлению к деревне; не порадовал ее и конюх своим разговором об том, как ловко мисс Крофорд ездит верхом, за чем он наблюдал почти с таким же интересом, как сама Фанни.
— Одно удовольствие глядеть, когда миледи так лихо ездит верхом! — говорил он. — Ни в жисть не видал, чтоб кто лучше сидел в седле. У ней вроде и в мыслях того нет, чтоб бояться. Совсем не так, как вы, мисс, когда впервой начали, на Пасху тому будет шесть лет. Господи помилуй! Да как же вы дрожали, когда сэр Томас велел посадить вас на лошадь!
В гостиной тоже превозносили мисс Крофорд. Сестры Бертрам полностию оценили ее достоинства — прирожденную силу и храбрость; она, как и они, получала удовольствие верховой езды, как они, обладала редкостными способностями к этому искусству, и они расхваливали ее с величайшим удовольствием.
— Я так и знала, что она будет хорошо ездить верхом, — говорила Джулия, — у ней для этого подходящее сложение. Фигура такая же складная, как у брата.
— И она тоже всегда хорошо настроена, и такая же деятельная, — прибавила Мария. — Поневоле думаешь, что искусство верховой езды во многом зависит от состояния духа.
Когда вечером они расходились, Эдмунд спросил Фанни, собирается ли она завтра кататься верхом.
— Нет, не знаю, если тебе нужна лошадь, то нет, — ответила она.
— Мне самому она вовсе не нужна, — сказал он, — но когда бы тебе ни пришла охота остаться дома, я думаю, мисс Крофорд была бы рада воспользоваться ею на более долгий срок… иными словами, на все утро. Она непременно желает доехать до Мэнсфилдского выгона, миссис Грант говорила ей, что оттуда открываются замечательные виды, и я нисколько не сомневаюсь, что ей вполне это по силам. Но для этого подойдет любое утро. Она была бы чрезвычайно огорчена, если бы помешала тебе. И это вправду было бы очень дурно… Ведь она катается единственно ради удовольствия, а ты ради здоровья.
— Завтра я определенно не поеду, — сказала Фанни. — Последнее время я каталась очень часто и охотнее останусь дома, ты ведь знаешь, я достаточно окрепла, и теперь вполне могу прогуливаться пешком.
Эдмунд был явно доволен, что должно было послужить утешением для Фанни, и конная прогулка к Мэнсфилдскому выгону состоялась на другое же утро; поехали все молодые люди, кроме нее, все получили большое удовольствие и во время поездки и еще того больше вечером, когда со вкусом ее обсуждали. Удавшийся замысел подобного рода обыкновенно рождает новый замысел, и, проехавшись к Мэнсфилдскому выгону, они все склонны были завтра же ехать куда-нибудь еще. Вокруг много было красивых видов, которыми стоило полюбоваться, и, хотя погода стояла жаркая, куда бы они ни поехали, всюду находились тенистые дорожки. Для молодого общества всегда найдется тенистая дорожка. Четыре погожих утра одно за другим они провели подобным же образом, показывая Крофордам окрестности и по-хозяйски знакомя их с самыми живописными уголками. Все шло как нельзя лучше; все были отменно настроены и веселы, а жара докучала лишь настолько, чтобы можно было с приятностью об этом поговорить — и так шло вплоть до четвертого дня, когда радость одной из участниц этих развлечений была сильно омрачена. То была мисс Бертрам. Эдмунда и Джулию пригласили на обед в пасторат, а ее — нет. Миссис Грант сделала это движимая самыми добрыми намерениями, имея в виду мистера Рашуота, которого отчасти ожидали сегодня в усадьбе; но мисс Бертрам восприняла это как жесточайшую обиду, и, пока не оказалась дома, ее умение вести себя, скрыть овладевшие ею досаду и гнев подверглось суровому испытанию. А мистер Рашуот не приехал, и оттого обида стала еще горше, и не было у ней даже того облегченья, чтобы показать свою власть над ним; ей только и оставалось, что сердиться на маменьку, тетушку и кузину и по мере возможностей омрачать их обед и десерт.
Между десятью и одиннадцатью в гостиную вошли Эдмунд и Джулия, бодрые от вечернего воздуха, сияющие и веселые, полная противоположность тому, какими они застали сидящих там трех дам, ибо Мария едва подняла глаза от книги, леди Бертрам пребывала в полудреме, и даже тетушка Норрис, расстроенная дурным настроением племянницы, задав два-три вопроса об обеде, на которые не тотчас получила ответ, казалось, чуть ли не дала себе зарок не произнести более ни слова. Первые несколько минут брат и сестра слишком рьяно восхваляли вечер и превозносили звезды, чтобы подумать о чем-то, что было выше их самих, но при первой же паузе Эдмунд огляделся по сторонам и спросил:
— А где же Фанни?.. Уже пошла спать?
— Нет, во всяком случае, я этого не знаю, — отвечала тетушка Норрис. — Она только что была здесь.
Тут с другого конца предлинной комнаты донесся мягкий голосок Фанни; оказалось, что она на диване. Тетушка Норрис принялась ее бранить.
— Это прескверная привычка, Фанни, весь вечер бездельничать на диване. Почему не подойдешь, не сядешь здесь и не займешься делом, как все мы?.. Если у тебя нет своей работы, я могу тебя снабдить из корзинки для бедных. Там есть новый миткаль, который принесли на прошлой неделе, к нему еще никто не прикоснулся. Я вся измучилась, кроивши. Надобно тебе научиться думать о других. Верь моему слову, для молодой девицы отвратительная привычка — вечно валяться на диване.
Тетушка еще и половины всего этого не сказала, а Фанни уже вернулась на свое место за столом и вновь взялась за рукоделье; и Джулия, отменно настроенная после развлечений этого дня, отдала Фанни должное, воскликнув:
— Могу сказать вам, тетушка, что Фанни менее всех в доме рассиживается на диване.
— Фанни, — сказал Эдмунд, со вниманием глядя на нее, — по-моему, у тебя болит голова?
Отрицать это она не могла, но сказала, что боль не очень сильная.
— Не верится мне, — возразил он. — И слишком хорошо знаю выраженье твоего лица. Давно она началась?
— Незадолго до обеда. Это просто от жары.
— Ты в жару выходила?
— Выходила, а как же, — сказала тетушка Норрис. — А ты хотел бы, чтоб она в такой прекрасный день сидела дома? Все мы выходили, разве нет? Даже твоя маменька провела на воздухе более часу.