Фатальная ошибка

Майкл знал, что любит ее.

Наблюдая за девушкой с безопасного расстояния, никем не замечаемый, он изнемогал. Он пытался расслабиться, но не мог. Он отворачивался, потому что смотреть на нее было больно, но взгляд его тут же возвращался обратно, так как не смотреть было еще хуже. Когда Эшли смеялась, откидывая голову назад и соблазнительно рассыпав волосы по плечам, или наклонялась вперед, слушая кого-нибудь, это причиняло ему страдания. Если же она самым невинным образом касалась чьей-то руки, у него возникало ощущение, что ему в грудь вонзают острый клинок.

После этого Майкл всякий раз еще с минуту задыхался.

Вблизи нее он даже думать толком не мог.

Он нащупал в кармане брюк нож. Это был не швейцарский армейский нож многоцелевого назначения, какой можно было найти в сумках сотен бостонских студентов. Это был увесистый складной нож с четырехдюймовым лезвием, украденный им в магазине туристских товаров в Сомерсете. Обхватив нож рукой, О’Коннел так сильно сжал его, что лезвие, хоть и спрятанное в ручке, тупым краем врезалось ему в ладонь. Чуточка добавочной боли помогает прочистить мозги.

Майклу О’Коннелу нравилось носить с собой нож — он чувствовал при этом, что вооружен и очень опасен.

Иногда ему казалось, что он сплошь окружен еще не состоявшимися людьми. Все студенты, как и Эшли, стремились стать не тем, чем были до сих пор. Юридический факультет для чеканки новеньких юристов. Медицинский колледж для тех, кто хочет быть доктором. Художественное училище. Курсы по изучению философии. Курсы иностранных языков. Занятия для будущих кинематографистов. Все готовили себя к новой ипостаси, собирались вступить в то или иное профессиональное сообщество.

Порой О’Коннел жалел, что не пошел в армию. Он тешил себя мыслью, что его способности нашли бы там достойное применение, если бы командиры были в состоянии посмотреть сквозь пальцы на его нежелание подчиняться приказам. А может быть, ему следовало бы связать свою жизнь с ЦРУ. Из него получился бы отличный шпион. Или наемный убийца. Ему бы это понравилось, и он был бы там на месте. Стал бы кем-нибудь вроде Джеймса Бонда.

Вместо этого, как он понял, ему было суждено стать преступником. Главное, что его привлекало, — это опасность.

Он заметил, что группа, за которой он наблюдал, собралась уходить. Студенты почти одновременно поднялись на ноги, отряхиваясь и не обращая внимания ни на что за пределами окружавшего их ореола беспечности и веселья.

О’Коннел медленно двинулся следом, смешавшись с толпой прохожих. Он не сокращал расстояния между ними и не спускал глаз с Эшли, пока она, поднявшись вместе с другими по ступенькам, не исчезла за дверями колледжа.

Он знал, что занятия у нее кончаются в половине пятого. Затем она проведет два часа в музее, где подрабатывает. «Интересно, есть ли у нее какие-либо планы на вечер?» — подумал он.

У него-то были. У него всегда были.

— Но я тут не совсем понимаю кое-что.

— И что же именно? — спросила она терпеливо, как учительница, имеющая дело с туго соображающим учеником.

— Если этот парень…

— Майкл. Майкл О’Коннел. Красивое ирландское имя. И типичное бостонское. Таких О’Коннелов, должно быть, не меньше тысячи от Броктона до Сомервиля и дальше. Это имя наводит на мысль о мальчике с кадилом, прислуживающем в алтаре, о церковном хоре или пожарных в шотландских юбочках, играющих на волынках в холодный и бодрящий День святого Патрика.

— Это ведь не настоящее его имя, как я понимаю? Если бы мне надо было расследовать это дело, я не нашел бы никакого Майкла О’Коннела, верно?

— Может, нашли бы, а может, и нет.

— Вы как-то усложняете все это.

— Вы так считаете? Мне ведь виднее, как это изложить. Вполне может наступить момент, когда вы перестанете задавать вопросы и отправитесь выяснять истину самостоятельно. Вы уже знаете достаточно, чтобы приступить к этому. Вы будете сравнивать мой рассказ с тем, что узнаете сами. И я должна иметь это в виду и немного усложнить вашу работу. Вы сами назвали это головоломкой, так пусть это и будет похоже на головоломку.

Я тогда не понимал, зачем ей нужна эта загадочность. Тон ее был искренним и серьезным.

— Ну хорошо, — сказал я, — продолжим. Если этот Майкл действительно делал карьеру в криминальном мире, совершая мелкие преступления, то что у Эшли могло быть общего с ним? Я хочу сказать, она в два счета должна была бы сообразить, что он за птица, разве не так? Она хорошо образованна. Наверняка им говорили на занятиях о психопатах, одержимых манией преследования, и им подобных. О них даже написано в школьном руководстве по охране здоровья. Статьи там расположены в алфавитном порядке, так что они идут как раз перед венерическими болезнями. Почему она не разобралась в нем и не постаралась любым путем избавиться от него? Вы говорите, что этот О’Коннел был одержим идеей любви. Но он, судя по всему, психопат и потому…

— Начинающий психопат, неопытный. Скорее, даже претендующий на психопатию.

— Понятно. Но откуда у него возникла эта одержимость?

— Хороший вопрос, — сказала она. — И хорошо бы найти на него ответ. А что касается Эшли, то вы напрасно думаете, что она, при всех своих достоинствах, была подготовлена к тому, чтобы справиться с такой проблемой, какую представлял собой Майкл О’Коннел.

— Ладно, пускай не вполне подготовлена. А как тогда она воспринимала ситуацию, в которой оказалась?

— Поначалу она представлялась ей чем-то вроде театрального спектакля, — ответила она. — Только она не знала, какую пьесу разыгрывают.

3

Девушка в неведении

Недалеко от столика, за которым сидела Эшли с тремя друзьями, полдюжины бейсболистов Северо-Восточного университета горячо спорили по поводу достоинств команд «Ред сокс» и «Янки»,[4] не жалея смачных эпитетов по адресу тех и других. Эшли, возможно, и была бы смущена столь явными языковыми излишествами, если бы за четыре года учебы в Бостоне не провела достаточно много времени в студенческих барах и не слышала подобные дебаты множество раз. Иногда они заканчивались потасовкой, но чаще сводились к обмену непристойными оскорблениями. Нередко с незаурядной изобретательностью высказывались предположения относительно эксцентричных сексуальных пристрастий, которым якобы предавались игроки тех или иных команд в свободное от спорта время. Порой с участием домашних животных.

За ее столиком развернулась не менее оживленная дискуссия на иную тему — об открывшейся в Гарварде выставке знаменитых офортов Гойи, изображавших ужасы войны. Они всей группой ездили на метро в другой конец города и смятенно бродили среди черно-белых рисунков с расчлененными телами, убийствами и предсмертными муками. Эшли обратила внимание на то, что солдаты на офортах заметно отличаются от гражданских лиц, но и те и другие совсем не безлики и в равной степени подвергаются опасности. «Смерть уравнивает всех, — подумала Эшли. — Она безжалостна и не руководствуется политическими соображениями при выборе своих жертв».

Девушка поерзала на стуле. Зрительные образы, и в особенности сцены насилия, с детства производили на нее сильное впечатление. Она часто против воли вспоминала эти образы, будь то Саломея, любующаяся головой Иоанна Крестителя в устрашающей ренессансной интерпретации, или олениха, мать Бемби, спасающаяся от охотников. Даже аффектированные убийства в тарантиновском фильме «Убить Билла» выводили ее из равновесия.

Ее спутником в этот вечер считался долговязый и длинноволосый аспирант психологического факультета Бостонского колледжа по имени Уилл. Отстаивая свою точку зрения, он налегал грудью на стол, стараясь при этом сократить расстояние между своим плечом и рукой Эшли. «Легкие прикосновения играют большую роль при ухаживании, — подумала она. — Даже слабое ощущение, если испытываешь его вместе с кем-то еще, может усилить реакцию». Она еще не составила определенного мнения об Уилле. Он был, несомненно, интересен и, похоже, неглуп. Перед походом в бар он зашел к ней домой с полудюжиной роз, что, по его словам, уподобляло его человеку, только что освободившемуся из тюремного заключения: если он совершит какой-либо бестактный или глупый поступок, то она простит ему это, по крайней мере на первый раз. Дюжина роз — это было бы слишком, объяснил он, она сразу почувствовала бы, что это неискренне, а полдюжины — это обещание большего и вместе с тем некоторая загадка. Она подумала, что это забавно и в целом верно, так что поначалу он произвел на нее благоприятное впечатление, но затем ей показалось, что он слишком занят самим собой и предпочитает трепать языком, а не слушать других. Это несколько охладило ее.

4

«Янки» — нью-йоркская бейсбольная команда.