Бриллиантовая рука

Но журналист упорно продолжал обращаться к главе семейства:

— А где вы работаете?

. — Папа — старший экономист! — вдруг громко про­кричала прямо в микрофон Танюшка.

— Ах ты, умница какая,— заметил юноша.— А в каком учреждении, если не секрет?

В ответ девочка, слегка перегнувшись, наклонилась к микрофону, норовя потрогать его рукой. Ее явно заинте­ресовала эта красивая металлическая штучка, отдаленно напоминающая эскимо. Отступив на полшага, журналист снова поднес микрофон к лицу Семен Семеныча.

— На гипсовом заводе,— успел ответить он.

— Очень приятно,— невпопад заявил юноша, так как явно не расслышал ответа, потому что именно в этот мо­мент где-то рядом пронзительно взревел мотор катера.

Горбунков смущенно поправил рукой козырек белой кепки и откашлялся в кулак.

— Семен Семеныч, — набрав в легкие побольше возду­ха, браво продолжал журналист,— что бы вам хотелось сказать нашим радиослушателям перед отправлением в это увлекательное путешествие?

Горбунков снова откашлялся и на этот раз сам с на­деждой посмотрел на жену, ожидая, что и на этот раз Надя ответит за него. Но она молчала.

— Вообще-то, знаете ли, я не очень хотел ехать за границу... Это жена настояла...

— Ага,— подтвердила Танюшка.

— Как? Не хотели ехать? — изумился юноша.— Но почему? Это довольно странно.

— Дело в том, что я хотел купить жене шубу...

— Шубу?

— Да. Мы давно собирали на нее деньги, экономили и планировали к зиме купить.

— Желание, конечно, похвальное, но, я думаю, что вы все-таки приняли правильное решение. А что вы думаете по этому поводу? — обратился юноша к Наде.

Сидящая у нее на руках Танюшка увлеченно ковыряла пальцем в носу. Как бы невзначай взяв девочку за руку, она наклонилась к микрофону и ответила, стараясь вло­жить в свою интонацию как можно больше убежденности:

— Я тоже думаю, что шуба подождет. Я считаю, что главное — это посмотреть мир. А шуба подождет... Мы уже и так очень долго ждали, подождем еще!

Семен Семеныч согласно кивнул, не решаясь что-либо добавить и переминаясь с ноги на ногу.

— А то, действительно,— продолжала Надя,— он работает, работает и ничего, кроме работы, не видит.

— Угу,— кивнул юноша, глубоко затянувшись сигаре­той.— Значит, вы еще никогда...

— Конечно, не был! — воскликнула Надя.— Мы вооб­ще никуда дальше Дубровки не ездили!

— Дубровки? А это где?

— Это так называется деревня, в которой живет моя мама. А ехать туда всего час, это если автобусом. Там, знаете, так хорошо, летом грибы, ягоды...

— А у меня желудок не переваривает грибы,— вдруг снова заявила Танюшка.— Я люблю дыню.

И она снова потянулась к микрофону. Девочке явно начинала надоедать затянувшаяся беседа, и она стала легонько с нетерпением подпрыгивать на руках матери.

— Танечка, не балуйся, маме тяжело,— попыталась успокоить девочку Надя.

— Так, понятно,— негромко протянул юноша и, преж­де чем задать следующий вопрос, отбросил сигарету и по­трепал девочку за белокурый хвостик.

— Ав-ав! — смешливо воскликнула та.— Сейчас, дядя, я вас укушу!

— Ой, как страшно! А сколько тебе лет?

— Уже три годика!

— И с кем ты останешься дома, когда уедут мама с папой? С братиком? . ;

— Нет-нет,— возразила Надя.— Я тоже остаюсь. Хотя улыбка и не сходила с ее лица, но на какое-то мгновение Надя слегка обиженно попала губы. Заметив это, журналист примирительно сказал:

— Ничего, зато вы поедете в следующий раз.

— Не-а, мы ее не отпустим с Вовкой,— замотала голо­вой Танюшка и, крепко обхватив мать руками, прижалась к ней всем своим маленьким тельцем.

Все засмеялись.

— Ну что ж, Семен Семеныч,— подвел черту юноша.— От всей души желаю вам приятного путешествия!

— Благодарю вас,— скромно потупился Горбунков.

И как раз в этот момент огромная махина теплохода издала громкий гудок, означавший, что посадка началась.

— Папа, папочка,— воскликнула Танюшка.— Давай будем тебя скорее провожать, чтобы ты не отстал от паро­хода! До свидания, дядя!

Но юноша не ответил девочке. Его репортаж был окон­чен, и он начал сосредоточенно сворачивать шнур микро­фона.

Все семейство заспешило к трапу. Напоследок Надя спешила дать мужу еще какие-то наставления. Зная его рассеянность и доверчивость, она желала предупредить возможные недоразумения, которые довольно часто с ним случались. Но Семен Семеныч, уже не слушая ее, вытяги­вал шею, стараясь отыскать глазами крашеную блондинку, под чутким руководством и зорким оком которой ему предстояло провести целый месяц.

* * *

— Ну, наконец-то!

Еще издалека завидев Кешу, Лёлик бросился ему на­встречу, сразу осыпав градом упреков.

— Когда ты научишься делать все вовремя? И как только я терплю тебя? Как только, скажи мне, тебя терпит шеф? Ты ж разгильдяй! Тебе ни одного дела доверять нельзя!

— Спокойно, Лёлик, не суетись. Корабль еще не от­плыл? Не отплыл. Он меня подождет, никуда не денется.

— И какого дьявола я с тобой связался, скажи на ми­лость?

Кеша невозмутимо вышагивал вдоль пристани в своем элегантном костюме с «искоркой», высоко подняв подбо­родок и не глядя, на семенящего рядом Лёлика.

— Ну, давай, выкладывай, что вы там надумали с ше­фом,— наконец снисходительно сказал он.

— Значит, так,— начал Лёлик. - Дело серьезное. Если завалишь, шеф тебе голову свернет. А я ему помогу, по­нял?

— Вот только не надо угроз.

Кеша резко дернул головой, словно ему мешал воротни­чок, и изящным жестом пригладил и без того тщательно уложенную и намертво залакированную прическу.

— Слушай, придурок, и мотай на ус,— продолжал Лё­лик.—Пароход прибывает в Стамбул через две недели. Пробудете вы там всего один день. Но за этот день ты должен выкроить час, чтобы выполнить задание шефа.

— Да знаю, знаю.

— И чтоб не напивался, козел!

— Я? Ты же меня знаешь, Лёлик...

— Вот именно, что знаю. Потому и предупреждаю. Еще неизвестно, кого тебе в каюту подселят. Может, стукача какого. А у них нюх знаешь какой...

— Да брось ты канючить! Адрес говори. И пароль. А уже как я это сделаю — мои проблемы.

— Значит, так. Фиш-стрит, понял? Рыбная улица. Ап­тека...

Кеша нацепил на нос темные очки и скорчил брезгли­вую гримасу на своем холеном лице:

— Ты что, думаешь, я не знаю, что такое фриш-стрит?

— Ну вот я и говорю — козел! Не фриш-стрит, а фиш-стрит! Чувствуешь разницу?

— Ладно. Что дальше? Лёлик понизил голос:

— Там тебя уже будут ждать.

— У них все готово для приема такого важного гостя, как я?

Кеша рассмеялся своей шутке, но Лёлик даже не улыб­нулся.

— Смотри, все должно быть достоверно...

— Ты меня не уговаривай. Я же не придурок какой-нибудь, чтобы не запомнить элементарных вещей.

— В том-то и дело, что придурок. Боюсь я за тебя.

— Ты лучше за себя бойся.

— В общем, ты подходишь к этой самой аптеке и, как будто поскользнувшись, падаешь на асфальт...

— Я — на асфальт? А ты мне потом купишь новый костюм? Я же не буду ходить в испачканном...

— Когда ты успешно проведешь операцию, сможешь купить себе десять костюмов.

— Короче. А если до меня там упадет кто-нибудь другой?

— Слушай, не каркай ты! Так вот, когда шлепнешься, то сразу же громко выругаешься.

— Кто —я?

— Да, ты. И нечего корчить из себя интеллигента. А сказать тебе нужно будет всего два слова.

— Ну, и как же они должны прозвучать?

— Черт побери!

— Чего ты чертыхаешься? Давай ближе к делу, лучше говори мне пароль.

— Так это ж и есть пароль, Кеша.

— Черт возьми?

— Я всегда говорил, что у тебя короткая память. Не «черт возьми», а «черт побери».

— А... ну да. Хорошо.

— Смотри, не перепутай!

— Можешь быть спокоен. Не перепутаю.

— Как говорит наш дорогой шеф, в нашем деле главное — этот самый... реализьм.

Кеша передернул плечами и отвернулся. Его утонченное ухо никак не могло привыкнуть к безграмотной речи Лёлика. Вообще, Кеша хорошо знал себе цену, с нескрываемым пренебрежением относясь к своему напарнику, которого считал неотесанной деревенщиной. Но их уже давно связывало немало темных делишек, которые они совершали сообща под чутким руководством шефа.