Страница 20 из 119
Вдоль длинных, протянувшихся на много миль причалов возвышался целый лес мачт – они покачивались в такт с прибойными волнами. На поверхности извилистой Темзы виднелись бесчисленные корабли, принадлежавшие большим и малым приморским народам, которые вели торговлю со все расширяющейся, достигающей отдаленных рубежей Британской империей. Здесь были видавшие виды торговые суда под иностранными флагами, с низкой осадкой, барки с увязанным сетями грузом, люгеры, пустые шхуны, ожидавшие загрузки, перед тем как отправиться в путь, легкие рыболовецкие суда и речные баржи, хорошо изучившие и русло, и течение Темзы. Причалы были загружены до предела ящиками, тюками, бочками и сундуками всевозможных размеров и с самым различным содержимым. Экзотические ароматы кофейных зерен и бобов какао, мускатного ореха, чеснока, мелассы и кайенского перца из Индии, табака из колоний, а также всевозможных сортов китайского чая сливались с запахом пота докеров и матросов, которые таскали на себе тюки тончайших шелков, генуэзского бархата, тонких кружев из французских монастырей, мягких мехов с северо-западной территории для благородных дам, бочки с мукой, строевой лес из-за Атлантики и бочонки с выдержанным вином и бренди из подвалов континента.
Лондонский порт походил на оживленный пчелиный улей. Как бы усугубляя это впечатление, упряжки низкорослых, крепко сбитых кобовили более высоких суффолкских битюгов тащили тяжело груженные подводы. С реки стал наползать влажный клубящийся туман; рабочий день явно подходил к концу. Вскоре все рабочие удалились в тепло своей любимой таверны; воцарившаяся на пристани тишина казалась такой же оглушительной, как и недавний шум и грохот. В этой тишине можно было слышать лишь приглушенные голоса и смех, доносившиеся из дымных, хорошо освещенных таверн, поскрипывание мачт и плеск воды о деревянные сваи.
Пришедшее из Венеции торговое судно «Стелла реале» уже давно успело пришвартоваться, разгрузиться и освободиться от всех пассажиров. Последней на берег сошла странная троица: одетая во все черное женщина в плотной вуали, громадный лакей, двигавшийся с необычным для людей такого роста изяществом, и невысокая дряхлая старуха. Женщина и лакей хранили странное молчание, в то время как старуха непрерывно тараторила что-то на каком-то иностранном языке.
Троица села в наемный экипаж, который покатил по узким, извилистым, мощенным булыжником улочкам в старейшей части города. Время от времени ворчливый кучер прохаживался кнутом по развевающимся гривам своих серых коней. Из-под нависших бровей он бросал любопытные взгляды на сидящую рядом с ним на облучке молчаливую фигуру, которая, казалось, ничего не видела, ничего не слышала, не обращая внимания даже на царящий в воздухе холод.
– Эта ваша госпожа, – начал кучер, откидывая голову назад, – до чего странная женщина, даже на англичанку не похожа. Уж как я старался ей угодить. Добро, мол, пожаловать в Лондон. – Тут он с презрением сплюнул на мостовую. – А госпожа хоть бы взглядом меня удостоила. Только цедит этак свысока: «Я, мол, тебе, добрый человек, не дура какая-нибудь, поэтому говори со мной как подобает, если только ты способен на это, в чем я сильно сомневаюсь. Я, видишь ли, англичанка и говорю по-английски в тысячу раз лучше тебя. И не пытайся содрать с меня лишнее, потому что я знаю Лондон куда лучше, чем ты». – Кучер говорил как бы от имени богатой пассажирки, затем с плохо скрываемым осуждением фыркнул: – Вот я и спрашиваю вас: если она знает Лондон лучше меня, почему хочет объехать город? Может быть, у нее не все дома? И надо же такому случиться, чтобы мне досталась свихнувшаяся пассажирка, да еще в такую поганую ночь, как эта. Не поняла ни одного слова из всего, что я тут наболтал? – спросил он, окинув оценивающим взглядом свою безмолвную соседку. – Ну и ладно. Ну и плевать. Больно нужно с тобой связываться. Скажу только, что я человек честный. И не позволю, чтобы меня обвиняли во всяких там плутнях. Мне все равно, кто она там, англичанка или итальянка. Сколько положено, столько я и беру. И кто знает, что лопочет эта старуха на своем странном языке. А теперь, – добавил вконец расстроившийся кучер, поднимая к небу свои тяжелые брови, – надо бы остановиться, купить цветочки. Скоро уже стемнеет, и прежде чем мы поедем дальше... Смотри, куда прешь, сукин сын! Чтоб тебя черт побрал! Тебя и твою бабушку! – завопил кучер, грозя кулаком в перчатке паланкину, который пересек им дорогу перед мощными передними ногами лошадей.
Прислушиваясь изнутри экипажа к знакомым голосам Лондона, леди Кэтрин Андерс усмехалась под своей вуалью. Ругательства, извергавшиеся на головы не только лакеев, которые несли паланкин, но и на головы членов их семей, звучали в ее ушах, словно музыка, ибо нигде в мире не услышишь и не увидишь того, что можно услышать и увидеть только в Лондоне. «И как же я по всему этому соскучилась», – думала Кейт, отодвигая кожаную штору с окна и всматриваясь во все окружающее горящими глазами, не в силах наглядеться до такой степени, чтобы заглушить мучительную боль в душе.
Переполненные экипажами и пешеходами улицы были с обеих сторон окаймлены аккуратными рядами узких магазинов с витринами и красочными вывесками над стеклянными дверями. Начиная с аптекарей, плотников и продавцов гравюр и эстампов и кончая издателями, шорниками и окантовщиками – все надеялись услышать звон колокольчиков, возвещающих о приходе покупателей и заказчиков.
Когда экипаж остановился у перекрестка, Кейт увидела запряженную шестеркой лошадей великолепную карету; на запятках у нее, крепко держась, чтобы не свалиться, стояли лакеи в ливреях, а впереди, расчищая путь, скакали всадники. Кейт узнала герб на дверях кареты; интересно, пощадило ли время его носителей? Откинувшись назад на кожаную спинку сиденья, она попробовала догадаться, куда направляются ее старые знакомые. Раплегх и Воксхолл, увеселительные парки, на зиму обычно закрыты; будь они открыты, их завсегдатаи могли бы слушать музыку Генделя в павильоне, ужинать в полночь в уединенных альковах или встречаться на темных дорожках.
Когда кучер пересек дорогу и большие колеса скользнули по булыжникам, голова Кейт метнулась. Она прятала лицо среди мягких лепестков роз, купленных сю у худой замарашки возле собора Святого Павла. Купол этого великолепного собора возвышался над городом, как драгоценная корона. С глубоким удовлетворением вдыхала Кейт сладостный запах английских роз – наконец-то она в Англии.
Экипаж покатил по Стрэнд, старой улице, соединяющей тщательно распланированные во времена Георгов площади и скверы со старыми частями города, с извилистыми улочками, где множество лавочек в стиле тюдор. Кучер, как ему было ведено, остановил экипаж напротив домов времен королевы Анны, в небольшом укромном сквере около парка. Хотя сквер этот был не столь изысканно красив, как некоторые из тех, что побольше, но все же обращал на себя внимание.
Кейт немигающим.взглядом смотрела на дом из красного кирпича, с крутой крышей и двумя рядами подъемных окон. В самом центре строгого фасада была единственная парадная дверь красного дерева. Кейт знала, что за этой дверью находятся холл с мраморным полом и массивная лестница с резной балюстрадой.
В конце холла – дверь, выходяшая в сад. В ее сад, где росли розы. Большинство комнат в этом комфортабельном доме отделано дубовыми панелями, и только в ее спальне и будуаре стены обтянуты тонким китайским шелком. Кейт помнила, что из окна ее спальни виднелся небольшой парк, на который в те времена она почти не обращала внимания. Куда больший интерес вызывал у нее парк Сент-Джеймс, где было очень важно показываться, потому что там прогуливались люди из высших слоев общества. Они с Перси могли поехать и в Гайд-парк, где его величество охотился на оленей, и она могла бы перемолвиться словечком с... Хотя нет, сосредоточенно нахмурив брови, припомнила Кейт, теперь в Гайд-парке уже не охотятся на оленей. Она где-то об этом слышала. Кейт прижала тонкие дрожащие пальцы к бьющейся жилке на виске, ей было неприятно думать, что что-то изменилось после ее последнего приезда в Лондон. Ей хотелось видеть город прежним, впрочем, изменился он мало. Дом, где она жила вместе с Перси и семьей, выглядел так же, как встарь. Появилось несколько новых домов, расширили некоторые старые улицы. Королем был другой Георг, по ее глаза улавливали лишь незначительные перемены.