Когда сияние нисходит

— Да. Я могу читать и писать, дорогая, мало того, мой почерк всегда хвалили. Кроме того, нам преподавали начала географии, истории и арифметики. И поскольку я еще помню французский, не думаю, что с испанским будут затруднения, тем более что Лупе и горничные стараются меня наставлять. Мои знания кажутся хозяину достаточно приемлемыми.

— Но для чего? — допытывалась Ли, гадая, как Натаниел мог допустить подобное.

— Для того, чтобы обучать детей на ранчо, — сообщила Алтея, расправляя плечи и словно готовясь к битве.

— Но ты не можешь…

— Почему нет? Соланж занималась этим последние два года.

— Но Соланж — дело дру…

— Другое? — подсказала Алтея. — Если быть другой означает делать что-то полезное, тогда тоже хочу стать другой. Только не тверди, что я нездорова, — предупредила она, когда Ли открыла рот, — ибо я давно уже не чувствовала себя лучше. Пусть я не стала второй Флоренс Найтингейл в ричмондском госпитале во время осады, но, думаю, сумею научить ребятишек азбуке. Соланж хочет сегодня порисовать утром, когда горы окутаны особым золотистым свечением, но у детей в это время уроки. Если у меня получится, значит, займусь этим всерьез.

— Ну… я…

— Что именно? — терпеливо вопросила Алтея, озорно блестя глазами.

— Ничего, — сдалась Ли.

Сестра, одетая в простое платье серого шелка с отделанным кружевом воротничком, с гладко причесанной головкой, казалась безупречно респектабельной леди, от шляпки серого бархата с белыми шелковыми розами, висевшей на руке, до удобных прюнелевых ботиночек.

— Волнуешься насчет приличий? Пусть я не мадам Тальван, директриса пансиона, но все же это серьезное дело, а мне надоело с утра до вечера вышивать. Я хочу видеть, как дети выводят свои имена, и это позволит мне ощущать себя полноценным человеком. Я каждый день занималась с Ноуэлл и Стьюардом, так что не вижу разницы. И кроме того, хочу отплатить добром за гостеприимство, выказанное нашей семье в Ройял-Риверз.

— Никто этого от тебя не ожидает, — поспешно заверила Ли, начиная задумываться над словами сестры.

— Я знаю, но именно поэтому мне хочется попробовать, — заявила Алтея настолько категорично, что Ли мгновенно вспомнила мать. Та говорила именно таким тоном, когда желала закончить разговор. — Спасибо, дорогая, — добавила Алтея, когда Ли придержала для нее дверь, и решительным шагом пересекла двор. А Ли еще с минуту продолжала стоять, глядя вслед своей добродетельной порядочной сестре, прежде чем проследовать к кухне. Интересно, что сказала бы матушка, узнав об этом? Это занятие не более скандальное, чем, скажем, шитье. Трудно представить, чтобы Алтея совершила недостойный поступок.

Гил уже нетерпеливо метался по конюшне, но при виде Ли хмурая мина уступила место широкой улыбке. И когда Ли извинилась за опоздание, юноша немедленно взял вину на себя, объяснив, что пришел слишком рано, и немедленно забыв, как нетерпеливо мерил шагами пол под звон колокола.

Гил казался ужасно нескладным — сплошные конечности — и вечно путался в собственных ногах, спеша не пропустить ничего из происходящего вокруг.

— Лупе уложила нам обед в корзинку и еще несколько burros[19], чтобы было что пожевать в пути, — объявил он, усмехнувшись при воспоминании о том, как Ли в первый раз стала оглядываться в поисках пропавших осликов. Тогда она еще не знала, что это просто тортильи, в которые завернуто рубленое мясо с разными приправами. Но Ли в один прекрасный день сквиталась с ним, подсунув под подушку луковицу. Теперь-то он мог оценить шутку по достоинству, хотя в то время искренне негодовал.

Юноша не сводил с Ли обожающего взгляда, пока та шла к загону, где был привязан ее конь. Он не встречал женщины прекраснее, и, кроме того, лучше ее никто не ездил верхом… разве что Нейл…

Старший брат. Брат, которым он неизменно восхищался, пока между ними не встала ревность. Пока в Ройял-Риверз не появилась его жена.

Раздраженно надвинув шляпу на глаза, Гил тихо свистнул, и к нему приблизился его мерин Джикама. Юноша погладил морду гнедого. Джикама был назван в честь некрасивого бугристого корня, который, несмотря на внешнее уродство, был сладким и сочным, как яблоко. Вот и этот конь был именно таков, хотя его масть часто вызывала насмешки. Темно-коричневая шерсть переходила по бокам и на морде в красновато-рыжую. Коренастый и не слишком резвый, он, однако, был сообразительным и преданным, мог карабкаться по склонам не хуже горного козла, отделить от стада любую корову, и никакой вой кугуара по ночам не пугал его.

Гил почесал конька за ухом и услышал благодарное фырканье. «Нет, Джикама не чистокровка, но ничем не хуже», — подумал он, оглядываясь на коня Ли и не чувствуя зависти.

Капитан.

Кажется, совсем недавно Нейл привел жеребенка вместе с купленными в Виргинии лошадьми. Но Гил свыше пяти лет наблюдал, как Капитан превращается в короля всего стада, красу и гордость ранчо. Никто не ездил на нем, кроме Нейла, а он, приучив коня к седлу, больше на него не садился. Если кто-то и находил это странным, особенно их отец, причин жаловаться не было, потому что от Капитана появлялось прекрасное, крепкое потомство. Капитан, пропорционально сложенный, мускулистый умница, был прирожденным чемпионом. С такими лошадьми не расстаются. Он был чистокровкой, и его изумительная порода не позволяла быть ему не кем иным, кроме высоко ценимой скаковой лошади или гунтера для богатого праздного джентльмена. Так что Гилу оставалось только гадать, откуда он взялся в Ройял-Риверз, ибо он был не из коней той породы, за которыми отправился в Виргинию брат.

А Нейл так и не захотел объяснить, почему купил жеребенка.

Гил уставился на скакуна, жадно следя за рукой Ли, гладившей атласную холку. Ему по-прежнему было трудно поверить, что всего лишь на второй день пребывания в Ройял-Риверз Ли неожиданно помчалась по полю, где паслись кони. Гил услышал незнакомый свист и, не поняв, откуда он донесся, запаниковал, когда увидел огромного жеребца, пустившегося галопом навстречу женщине. Распугав кобыл из своего гарема, он с легкой грацией, разом уничтожившей все усилия держать его в загоне, перескочил через ограду. У Гила, казалось, сердце остановилось, когда конь изменил направление и ринулся к тому месту, где стояла Ли. От страха у юноши подкосились ноги. Но Ли ничуть не испугалась. Гил криком остерег ее, опасаясь, что широкие копыта растопчут девушку, но она вместо ответа подняла руки, словно пытаясь обнять неукротимого скакуна. Гил подумал, что она вдруг сошла с ума. Как же он объяснит Нейлу, что случилось? Если Капитан затопчет Ли, его придется пристрелить.

Нейл никому ничего не сказал о жеребенке, кроме того, что привел его из Треверс-Хилла, фермы по соседству с Ройял-Бей. И только теперь Гил понял причину той нежности, с которой Нейл гладил жеребца, и почему при этом смягчалось суровое лицо брата. И все же во взгляде Нейла на Капитана таилась странная печаль.

Теперь Гил знал, что именно пять лет назад брат встретил Ли и влюбился в нее. И это вполне понятно. Ни один мужчина не может спокойно смотреть на Ли без того, чтобы не влюбиться! Однако тогда они по какой-то причине не обвенчались, но Гил знал, что у брата хватит терпения выждать, чтобы добиться своего. Неудивительно, что Ли стала его женой, даже если для этого пришлось ждать пять лет.

— Капитан… — выдохнула Ли, прижимаясь щекой к морде жеребца, хотя в ее глазах он по-прежнему был жеребенком. — Неужели думаешь, что я забыла тебя?

С этими словами она протянула ему яблоко, и крепкие зубы осторожно взяли угощение с ее ладони. Она тихонько дернула его за челку.

— И ты не забыл меня, дорогой, правда? — пробормотала она, охваченная счастьем встречи, потому что, когда Капитан откликнулся на ее свист, годы, разделившие их, словно вмиг исчезли. И хотя некоторые считают, что у лошадей короткая память, а преданность и того короче, Ли знала, что это неправда. Капитан узнал ее. И узнал свою мать. Ли подвела Дамасену к загону, и кобылка стала нервно озирать поле, на котором мирно паслись незнакомые кобылы с жеребятами. Она заржала, тихо, вопросительно, и одна пегая кобыла постарше, медленно приблизившись к ограде, внезапно бросилась на чужую с ощеренными зубами, готовая укусить. Но неожиданно появившийся Капитан отогнал кобылу, предостерегающе покусывая ее шею и бока. Потом подскочил к забору, высоко подняв длинный хвост и раздувая ноздри. Этот запах… незнакомый, но в то же время…

19

Осел (исп.). «Буррито» также называют свернутые тонкие лепешки с различными острыми начинками, блюдо мексиканской кухни.