Страница 3 из 20
Конечно, стоит? Стоило бы также запереть тебя, взбесившийся от переизбытка обильной жратвы господин четырехногий, в лагерь усиленного режима, где абсолютно свободные от всякого ухода умалишенные сделали бы тебя пассивным гомосексуалистом, с тем, чтобы ты отстаивал дорогие тебе идеалы половой свободы с помощью собственного зада. Но пока - скачи себе дальше, господин носорог от медицины!
И еще один экземпляр с тою же носорожьей хваткой. Неопределенного возраста, пола и даже национальности. То ли офранцуженная русская, то ли обрусевшая француженка. Воплощает собою полное единство формы и содержания: всем природа обделила, как Бог черепаху. Проделала извилисто целеустремленный путь от французской компартии до советского сыска. Подвизается то ли секретарем, то ли соглядатаем в комитете то ли физиков, то ли химиков, то ли зубных врачей. Комитет, впрочем, не занимается ни физикой, ни химией, ни зубными протезами, а исключительно Правами Человека, причем в мазохистском духе. Когда у партаймадам осторожно спрашивают об удивительных метаморфозах ее общественной карьеры, она устремляет на любопытствующих торжествующий взор рыбьего колера:
- Диалектика!
Интересно бы знать заранее, каким диалектическим манером сумеет вывернуться она, когда ее наконец приведут с кольцом в ноздре в следственное стойло, где будут разбираться дела носорогов - стукачей, бывших на подножном корму у советского гестапо?
Теперь следующий. По миротворческой, так сказать, линии. Перековавшийся на голубя мира ястреб холодной войны. Перековывался без отрыва от основного производства по окончательному преобразованию европейской социал-демократии в услужливую разновидность еврокоммунизма. Попивает. Слаб к женскому полу. С годами становится все слезливее. От умиления обплакал пиджачные лацканы почти у всех нынешних заплечных дел мастеров от Брежнева и Кастро до Терека и Амина Дады включительно. Завидует: ведь как здорово устроились, никакой тебе оппозиции, сплошная лояльность!
В ответ на просьбу принять и выслушать Буковского небрежно цедит:
- Буковский не из числа моих московских друзей.
Что правда, то правда. У него в Москве другие собеседники, собутыльники, соратники. Те самые, которые запытали в подвалах Лубянки русскую социал-демократию, те самые, по законам которых социал-демократическая деятельность приравнивается у них к уголовному преступлению, те самые, что приказывали своим германским сотоварищам выдавать немецких социал-демократов гестапо, те самые, что стоят за спиной восточноберлинских пограничников, стреляющих в спину его бегущим на Запад соотечественникам. Хороши друзья, ничего не скажешь!
Было, было и это было! В семнадцатом, еще двадцать четвертого октября незабвенный эсер[1] бесновался в своем кабинете в Зимнем: „Опасность грозит нам только справа!". Гучков ему, видите ли, с Родзянкой грозили, а бежать ему на другой день пришлось с ними вместе и в одном направлении. Как говорится, ноздря к ноздре, рог к рогу.
Газетная сирена. Ниспровергательница основ из благородных. В сорок пятом еле унесла ноги вместе с графским титулом и бриллиантами из Восточной Пруссии. Основала еженедельник, прониклась новыми веяньями. И с тех пор, как сказал поэт, просит бури. Из русского инакомыслия признает только инакомыслие с полицейским оттенком.
- Солженицын и „Континент" обманывают Запад, у меня сведения из самых достоверных источников.
Охотно верю, учитывая круг и качество ее московских знакомств. Только куда дальше-то потащите свои бриллианты, когда придет черед уносить ноги и от этих знакомых, ваше прогрессивное сиятельство!
Носорог в сутане. Зрелище малопочтенное, но не лишенное любопытства. Блистает светскостью и эрудицией. Изящен в движениях, словоохотлив. Подхватывает любую тему. Говорит уверенно, со знанием дела. Из сыплющихся цитат и ссылок можно было бы вязать елочные гирлянды. Распираем идеей исторического компромисса:
- Мы современные люди и должны смотреть в глаза политической реальности. Марксизм наряду с христианством нашел пути к человеческому сердцу, и наш долг - потесниться.
Что говорить, все науки превзошел парнокопытный, во всем разбирается, даже в дерьме, но вот как в нем совмещается Господь Бог и „политическая реальность" вкупе с марксизмом - этого из него клещами не вытянешь. Тут он без слов бодаться кидается.
И наконец, целое стадо. Женская половина в декольте или вызывающих брючных парах, мужская - смокинги с маоистскими френчами вперемежку: весь цвет местных радикалов. Разговоры без дураков, на высшем социальном уровне: Чили, Черная Африка, терроризм как форма классовой борьбы и опять же - угнетение гомосексуалистов. Все как у людей, парижский шик.
Меня чуть не силком затаскивает в эту обитель рыцарей без страха и упрека в Баден-Бадене мой чешский друг. На этом радикальном Олимпе только две черные вороны реакции среди белоснежной стаи мучеников прогресса: я и он.
„Чего-то ты не недопонимаешь, брат, - сетую я про себя, - ведь вот волнуются люди о чужой судьбе, сытно, вольготно живут, а волнуются, значит, совесть не потеряли".
Вконец расчувствовавшись, неуверенно предлагаю:
- Господа, имею при себе кое-какую наличность, давайте скинемся - как говорится, шапка по кругу - да и пошлем в Красный Крест для вспомоществования страждущим братьям Африки или Латинской Америки.
Смотрят на меня так, будто я, простите, воздух в их компании испортил. Освобождать они, конечно, готовы, помогать - тем более, но только не за свой счет.
По домам стадо разъезжается на „мерседесах" новейших моделей. К автобусной остановке спешат только два реакционера: мой чешский друг и я.
Радиосообщение: „Вчера в Пизе из проезжавшей на полном ходу машины типа Ферари последней модели двумя выстрелами тяжело ранен секретарь местного отделения христианско-демократической партии, ехавший к месту службы на велосипеде".
Метаморфоза истории, стороны поменялись местами: имущие восстали на неимущих.
Но это о тех, кто эксплуатирует, а вот те, кого эксплуатируют.
Парижский таксист. Рыж, плотен, лет сорока с небольшим. Заискивающе беспокойно косит в мою сторону:
- Месье иностранец?
- Да, русский.
- О, русский! Из Советского Союза?
- Нет, эмигрант.
Он мгновенно тускнеет:
- Конечно, я понимаю, вы, наверное, интеллигент, вам трудно в коллективном обществе, но зато у рабочего человека там масса возможностей. И потом бесплатное лечение…
- Почему бы вам туда не переехать, думаю, что французские власти не станут чинить вам препятствий?
Сопит. Молчит. Я его понимаю: бесплатное лечение не та цена, за которую он отдаст свое право на забастовку и предобеденный аперитив.
Актовый зал Гамбургского университета. Добрая сотня дремучих бород вперемежку с веерными буклями свистит, беснуется, скандирует, не давая мне говорить:
- Долой социалимпериализм! До-лой со-ци-ал-им-пе-ри-а-лизм! До-лой со-ци-ал-им-пе-ри-а-лизм!
Какую связь они нашли между мной и социализм-периализмом, мне неведомо, да это им, по-моему, совсем неважно. Важно обескуражить, сбить с толку, подавить, так сказать, психологически. Знакомый почерк, знакомая раскладка! И сколько встречал я их на лагерных дорогах, бывших мальчиков, бывших энтузиастов, бывших рыцарей революции: черных, оборванных, потерявших человеческий облик! Для тех, кто сейчас молчаливо стоит за их спиной, кто дирижирует их митинговыми вакханалиями, они - только временное подспорье, которое после завоевания власти моментально списывается со счета. Но попробуй, докажи им это сегодня.
К тому же я уверен, что если поскрести им сейчас их ультрасовременные бороды, то под ними тут же обнаружатся вполне квадратные подбородки обыкновенных штурмовиков.
Молодой философ. Беден. Горяч. Искренен.
- Правые кричат: „Демократия не для тех, кто выступает против демократии!" - Длинное, с неожиданно мягким подбородком лицо его искажается неподдельной болью, - но ведь то же самое кричат на ваших процессах советские обвинители!