Хлеб великанов

Но во время сцен Вернон был полон молчаливой симпатии к отцу. Он знал, что тот чувствует, знал, как ранит его уши злобный громкий голос. Конечно, мама была права, она всегда права, этот догмат не подлежал обсуждению — но все равно он был душой на стороне отца.

Дела шли все хуже и наконец дошли до кризиса. Мама заперлась в своей комнате — слуги восторженно шептались по углам, — и через два дня приехал дядя Сидни, чтобы посмотреть, чем он может помочь.

На Майру дядя Сидни действовал успокаивающе. Он ходил взад-вперед по комнате, позванивал монетами в кармане и выглядел толще и румянее прежнего.

Майра излила на него поток своих горестей.

— Да-да, я знаю. — Дядя Сидни забренчал монетами. — Я понимаю, тебе приходится многое терпеть. Кому же знать, как не мне. Но, видишь ли, есть такое правило: давать и брать. К этому, собственно, и сводится семейная жизнь — если сказать в двух словах: давать и брать.

Последовал очередной взрыв со стороны Майры.

— Я не оправдываю Дейра, вовсе нет. Я просто смотрю на вещи как мужчина. Женщины проводят жизнь под защитой мужчин, и они видят все не так, как мужчины, — и это правильно. Ты хорошая женщина, Майра, а хорошим женщинам это бывает трудно понять. Кэри такая же.

— А с чем Кэри приходится мириться, хотела бы я знать? — закричала Майра. — Ты же не развлекаешься с отвратительными женщинами. Ты не спишь со служанками.

— Н-нет, конечно, — сказал брат. — Я рассуждаю в принципе. Заметь, мы с Кэри не на все смотрим одинаково. У нас бывают свои стычки — иногда мы не разговариваем по два дня. Но, боже мой, в конце концов мы все улаживаем, и становится даже лучше, чем было. Хороший скандал очищает воздух, я так скажу. Но надо брать и давать. И не придираться. Даже самый лучший в мире мужчина не вынесет придирок.

— Я никогда не придираюсь, — заявила Майра с полной уверенностью в том, что говорит правду. — С чего ты взял?

— Не заводись. Я этого и не говорю. Я излагаю общие принципы. И помни, Дейр — птица не нашего полета, он недотрога, чувствительная штучка. Любой пустяк — и он готов.

— А то я не знаю! — с горечью сказала Майра. — Он просто невозможный человек. Зачем только я вышла за него?

— Ну знаешь, сестричка, так не бывает, чтобы получить все сразу: и то и другое. Это была хорошая партия. Признаю, хорошая. Теперь ты живешь в шикарном месте, знаешь всех в графстве, как какая-нибудь королева. Даю слово, будь папаша жив, он бы гордился! К чему я это клоню: в каждом деле есть оборотная сторона. Даже полпенса не получишь без пары тычков. Надо смотреть в лицо фактам: все эти древние роды пришли в упадок. Ты подводи итог по-деловому: преимущества такие-то, потери такие-то. Только так. Ей-богу, иначе и нельзя.

— Я выходила за него замуж не ради «преимуществ», как ты это называешь. Я всегда терпеть не могла это поместье. Не я, а он женился на мне ради Эбботс-Пьюисентс.

— Брось, Майра, просто ты была веселая и красивая девушка. Ты и сейчас такая, — галантно добавил он.

— Уолтер женился на мне только ради Эбботс-Пьюисентс, — упрямо повторила Майра. — Я это знаю.

— Ладно, ладно, оставим прошлое в покое.

— Ты не был бы так спокоен и хладнокровен на моем месте, — с горечью сказала Майра. — Попробовал бы ты жить вместе с ним. Я изо всех сил стараюсь ему угодить, а он только насмехается и третирует меня.

— Ты к нему придираешься. Да, да! Не можешь удержаться.

— Если бы он отвечал тем же! Сказал бы что-нибудь, а то сидит тут…

— Такой уж он человек. Ты же не можешь менять людей по своему усмотрению. Не скажу, что парень мне самому нравится, пижон. Пусти такого в бизнес — через две недели банкрот. Но должен сказать, со мной он всегда вежлив. Истинный джентльмен. Когда я в Лондоне наткнулся на него, он пригласил меня на ланч в свой шикарный клуб, а если я там чувствовал себя не в своей тарелке, так это не его вина. У него есть свои хорошие качества.

— Ты говоришь как мужчина. Вот Кэри меня бы поняла! Говорю тебе, он мне изменяет, понимаешь? Изменяет!

— Мужчина есть мужчина. — Сидни позвенел монетами, глядя в потолок.

— Но, Сид, ты же никогда…

— Конечно нет, — торопливо сказал Сидни. — Конечно, конечно нет. Майра, пойми, я говорю вообще — вообще.

— Все кончено, — сказала Майра. — Ни одна женщина не выдержит столько, сколько я. Но теперь конец. Я больше не хочу его видеть.

— А-а, — сказал Сидни. Он придвинул стул к столу с таким видом, как будто приступал к деловому разговору. — Тогда меняем курс корабля. Ты решила? Что ты собираешься делать?

— Говорю тебе — я больше не желаю видеть Уолтера!

— Да-да, — терпеливо сказал Сидни. — С этим все ясно. Чего же ты хочешь? Развода?

— О! — Майра отпрянула. — Я не думала…

— Надо поставить вопрос на деловую основу. Я сомневаюсь, что тебе дадут развод. Надо доказать жестокое обращение, а я сомневаюсь, что это тебе удастся.

— Знал бы ты, как я страдаю…

— Конечно. Я не спорю. Но для суда этого недостаточно. Нужно что-то более убедительное. И уже не отступать! Если ты напишешь ему, чтобы он вернулся, я думаю, он вернется, а?

— Я же сказала тебе: не желаю его больше видеть!

— Да-да-да. Все вы, женщины, твердите одно и то же. Мы же смотрим на вещи по-деловому. Думаю, развод не пройдет.

— Я не хочу развода.

— А чего ты хочешь, раздельного проживания?

— Чтобы он жил в Лондоне с этой распутницей? Вместе? А со мной что будет, позвольте спросить?

— Вокруг нас с Кэри полно свободных домов. Будешь жить с мальчиком, я полагаю.

— А Уолтер пускай приводит в дом отвратительных женщин? Нет уж, я не буду ему подыгрывать!

— Но тогда чего же ты хочешь, Майра?

Она опять заплакала.

— Я так несчастна, Сид, так несчастна! Если бы Уолтер был другим!

— Но он такой и другим не будет. Смирись с этим, Майра. Ты замужем за парнем, который немного донжуан, постарайся шире смотреть на вещи. Ты его обожаешь, вот что я тебе скажу. Поцелуй его, помирись. Все мы не без греха. Брать и давать, вот что надо помнить: брать и давать.

Его сестра продолжала тихо плакать.

— Брак — дело щекотливое, — задумчиво продолжал дядя Сидни. — Женщины для нас слишком хороши, это точно.

Голосом, полным слез, Майра сказала:

— Получается, кто-то один должен прощать и прощать, снова и снова.

— Вот это правильное настроение. Женщины — ангелы, а мужчины — нет, и женщинам приходится с этим мириться. Так было и так будет.

Рыдания Майры стали потише. Она уже представляла себя в роли прощающего ангела.

— Я ли не делала все, что могла, — всхлипнула она. — И хозяйство вела, и матерью была самой преданной.

— Ну конечно, — подтвердил Сидни. — Вон какого парня вырастила! Жаль, что у нас с Кэри нет мальчика. Четыре девочки — это плохо. Но я ей всегда говорил: «Не горюй, в следующий раз получится». На этот раз мы уверены, что будет мальчик.

Майра оживилась.

— А я и не знала. Когда?

— В июне.

— Как Кэри?

— Ноги замучили, опухают. Но у нее уже живот такой. Ба, да здесь этот плутишка! Давно ты здесь, парень?

— Давно! — сказал Вернон. — Когда вы вошли, я уже был здесь.

— Какой ты тихоня, — посетовал Сидни. — Не то что твои кузины. Они такой шум поднимают, кого хочешь из терпения выведут. Что это у тебя?

— Паровоз.

— Нет, не паровоз. Это молочная тележка?

Вернон промолчал.

— Эй, — сказал дядя Сидни, — скажи, это разве не молочная тележка?

— Нет, это паровоз.

— Ни капельки не похож. Это тележка молочника. Смешно, правда? Ты говоришь — паровоз, а я говорю — молочная тележка. Кто прав?

Вернон знал, и потому отвечать не было необходимости.

— Какой серьезный ребенок. — Дядя Сидни повернулся к сестре. — Совсем шуток не понимает. Знаешь ли, мой мальчик, тебя в школе будут дразнить.

— Да? — Вернон не знал, при чем тут это.

— Те мальчики, которые со смехом принимают дразнилки, те и продвинутся в жизни. — Дядя Сидни позвенел монетами, иллюстрируя свою мысль.