Страница 64 из 64
Сиянье рук в волне… и волосы… нет, нет, не надо. Как странно, что она пела именно эту песню. А скульптура «Утопленницы»… тоже очень странно.
Какую еще песню она пела в тот вечер?
Он потерял Эбботс-Пьюисентс, потерял Нелл.
Но вместе с Джейн он потерял «le dernier des amours que j’aimais[31]».
До конца своей жизни он будет видеть только одну женщину — Джейн.
Он любил Джейн… он любил ее.
Он мучил ее, пренебрегал ею и наконец отдал зеленому злобному океану.
Та скульптура в Кенсингтонском музее…
Боже! Он не должен об этом думать.
Нет, он будет думать обо всем. На этот раз он ни от чего не отвернется.
Джейн… Джейн… Джейн…
Она была ему нужна. Джейн…
Он ее больше никогда не увидит.
Теперь он потерял все… все.
Те месяцы и годы в России — потерянные годы.
Дурак — жить рядом с ней, обнимать ее тело и все это время бояться своей страсти к ней.
Этот старый страх перед Чудовищем…
И вдруг, когда он подумал о Чудовище, он понял… Понял, что наконец вступил в свое наследство.
Все было как в тот день, когда он вернулся с концерта в «Титанике». То же видение, что тогда. Он назвал это видением, потому что ему казалось, что это больше, чем звук. Видеть и слышать стало единым — изгибы и спирали звука, вверх, выше и снова вверх.
Но теперь он знал, теперь у него была техника, были знания.
Он схватил бумагу, нацарапал первые иероглифы, какую-то неистовую стенограмму. Впереди его ждали годы работы, но он знал, что никогда не повторится эта первая свежесть и чистота видения.
Это должно быть так — и таю вся тяжесть металла — медь — вся медь мира.
И стекло, новые звуки — чистые, звенящие.
Он был счастлив.
Прошел час… два часа.
На какой-то момент он очнулся — вспомнил… Джейн!
Ему стало тошно и стыдно. Неужели он не может оплакивать ее хотя бы один вечер? Есть что-то жестокое в том, как он воспользовался своим горем, своим желанием, чтобы транспонировать его в музыке.
Но это и значит быть творцом — безжалостность, все должно идти в дело.
А люди вроде Джейн — жертвы.
Джейн…
Он разрывался надвое — горе и дикое возбуждение.
Он подумал: «Наверное, так чувствуют себя женщины, рожая ребенка».
И снова он склонился над листами бумаги, яростно исписывал их и сбрасывал законченные на пол.
Он не слышал, как открылась дверь. Его не отвлекло шуршание платья. Только когда тихий испуганный голос сказал: «Вернон», — он поднял голову.
С усилием заставил себя посмотреть.
— Привет, Нелл, — сказал он.
Она стояла, стиснув руки, бледная, опустошенная. Заговорила, запинаясь:
— Вернон… Я узнала. Мне сказали… где ты… и я пришла.
— Да. — Он кивнул. — Пришла?
Гобои — или нет, гобои не подходят, слишком нежные. Надо что-то пронзительное, вызывающее. Но арфы пусть будут — да, арфы как вода. Вода необходима как источник силы.
Мешают! Нелл что-то говорит. Придется слушать.
— Вернон, после этого ужасного спасения от смерти я поняла… Только одно имеет значение — любовь. Я всегда любила тебя. Я пришла к тебе — навсегда.
— А-а, — тупо отозвался он.
Она подошла ближе, протянула к нему руки.
Он посмотрел на нее как будто из страшного далека. Да, Нелл исключительно красива. Можно понять, почему он в нее влюбился. Странно, но сейчас в нем нет ни грана любви. Как нелепо. Он хочет только, чтобы она ушла и дала ему заняться тем, что он делает. А тромбоны? Тромбоны усилят…
— Вернон! — Голос у нее был резкий, испуганный. — Разве ты меня не любишь?
Лучше всего сказать правду. Он вежливо и официально сказал:
— Я очень сожалею. Боюсь, что нет. Видишь ли, я люблю Джейн.
— Ты сердишься на меня — за то, что я солгала про ребенка.
— Солгала? Какого ребенка?
— Ты не помнишь? Я сказала, что у меня будет ребенок, а это было неправдой… О Вернон, прости меня… прости.
— Все в порядке, Нелл. Не стоит беспокоиться. Все к лучшему. Джордж хороший малый, ты с ним будешь счастлива. А теперь, ради бога, уходи. Не хочу быть грубым, но я ужасно занят. Если сейчас не записать, все уйдет.
Она уставилась на него.
Затем медленно пошла к двери. Остановилась, обернулась, протянула руки:
— Вернон…
Это был последний призыв отчаяния.
Он даже не поднял глаза, только нетерпеливо помотал головой.
Она ушла, хлопнув дверью.
Вернон с облегчением вздохнул.
Теперь ничто не встанет между ним и музыкой.
Он склонился над столом.
30
Потерял я подругу — она мертва,
Все ушло на этот раз навсегда,
Навсегда, навеки она унесла
Последнюю мою любовь.
Мне фею видеть довелось —
Сиянье рук, в волне волос
Мерцающий волшебный лик
Так дивен был и дик,
Чарующий и странный…
31
«Последнюю свою любовь» (фр.).