Смерть и солнце

- Я тебя поранил?..

Лейда сморгнула слезы и решительно мотнула головой.

- Ничего страшного. Просто слишком резкая контратака.Я не успела подготовиться… Продолжим?

Непривычная по силе боль сейчас отзывалась в телепротивной дрожью, но это как раз относилось к числу тех вещей, которыенеобходимо преодолевать немедленно. Поддайся им однажды - и ты уже никогда несможешь стать бойцом. И все же где-то в глубине души Лейде хотелось, чтобыэнониец отказался продолжать занятие. Сегодня с Риксом явно что-то было не так.

Словно услышав ее мысли, он отбросил меч - с каким-тодаже отвращением, как будто бы он жег ему ладонь.

- Нет, не могу… Наверное, мне вообще не следовалоприходить сюда сегодня…

Он приблизился еще на шаг и попросил:

- Покажи, что с рукой.

Лейда тоже бросила свой меч на землю и позволила"дан-Энриксу" взять себя за руку и осмотреть ушиб. Кровь израссечения почти остановилась, но запястье уже начинало быстро опухать. Южанинтихо выругался.

- Надо приложить что-то холодное, а после этогоперевязать. И не перетруждать эту руку следующие несколько дней.

- Не беспокойся, Рам Ашад даст мне какую-нибудьобезболивающую мазь, и все пройдет еще до завтра. Ты же знаешь, он волшебник, -Лейда улыбнулась, надеясь вызвать ответную улыбку, но южанин только короткокивнул.

- Прости меня, - сказал он несколько секунд спустя. Итогда Лейда решила рискнуть.

- Что с тобой все-таки случилось, Рик? Это… из-затого сражения в Шатровом городе?

На лицо энонийца набежала тень.

- Какое там "сражение"! Скорее, бойня. Этилюди не умели драться, и приличного оружия у них было немного. За ночь я убилне меньше дюжины - сначала в лагере, а после этого на Винной улице, когда вШатровый город пришло подкрепление от Разделительной стены, а мы взялись затех, кто мародерствовал в чужих домах. А к утру мессер Ирем приказал поставитьвиселицу и повесил несколько человек прямо на Cтарой площади - за грабежи,убийства и насилие. И это ведь не "Горностаи", даже не какие-то антарскиебродяги, а обыкновенные мастеровые. Я бы их даже пожалел… если бы еще раньшене увидел, что они творили с беженцами и с теми горожанами, которые пустилиэтих беженцев к себе. Может быть, кто-то из этих погромщиков до этой ночи жил втом же квартале - но это не мешало им вести себя, как будто они были взахваченном городе. Этого я не понимаю. Да и как такое вообще можно понять?

Лейда неловко отвела глаза. Почему он так на неесмотрит?.. В этом взгляде был вопрос, как будто бы она и вправду знала что-то,недоступное ему. Если "дан-Энрикс" в самом деле думал так, то онжестоко ошибался. Может быть, ему нужна была совсем другая девушка. Кто-нибудьвроде Ласки, о которой он упоминал в своих рассказах о Каларии. Она гораздолучше поняла бы то, о чем он говорит…

Обрывки мыслей носились у Лейды в голове, каквспугнутые птицы, и ответить что-то связное было не легче, чем победитьэнонийца в поединке.

- Ты прав. Такого не должно быть… но мы не можемничего с этим поделать. Только не вини себя! Пусть это не война, но по большомусчету - то же самое. А на войне людям всегда приходится вести себя жестоко,нравится им это или нет.

Лейда чувствовала себя очень глупо. Кто она такая,чтобы говорить с ним о войне, а уж тем более жестокости? Но энониец, кажется,хотел именно этого.

"Дан-Энрикс" криво усмехнулся.

- Разумеется… война. Знаешь, когда я отыскал своюсемью, мать рассказала мне, как они убежали из деревни. Cтароста Карен пыталсяоткупиться от наемников, разграбивших деревню, несколькими семьями.Естественно, чужими. Никого из родственников старосты там не было. Я вообщеподозреваю, что отдать наемникам хотели только тех, кто чем-нибудь не угодилКарену. Мне даже захотелось отпроситься у мессера Ирема и самому съездить вЭнмерри. А потом я подумал - ну приеду я, и что?.. Конечно, я бы напугалКаренна до смерти - но он все равно остался бы уверен в том, что у него неоставалось никакого выхода, кроме как продать в рабство женщину с тремя детьми.Это же так естественно! Война, разруха, драться с мародерами - себе дороже,отдавать Трехпалому своих детей - ну что вы, о таком даже помыслить невозможно.А чужих - пожалуйста. Этот Карен… он бы валялся у меня в ногах, но все равносчитал, что поступил единственно возможным образом. Такова жизнь!.. Я вообщедавно заметил, что тому, кто хочет оставаться человеком, не нужны для этогокакие-то причины. А вот тот, кто этого не хочет, обязательно найдет себедесяток оправданий. И почти всегда - одних и тех же. О какой бы гнусности,жестокости или несправедливости не заходила речь, только и слышно - "этожизнь". Или - "это война". Как будто это что-то объясняет!Хеггов рог! А знаешь, Лей, что самое паршивое? Я сам - ничуть не лучше их.Только не спорь… Ты ведь не видела, как мы с Лесными братьями забрали почтивсю еду в одной деревне. А я в жизни не забуду, что мне говорил их староста.Иногда мне кажется, что есть только одна возможность покончить с этим раз инавсегда - уйти из Ордена, выбросить этот меч и больше никогда, ни по какойпричине не убивать других людей. Каким бы неизбежным это не казалось. Когда яоб этом думаю, мне кажется, что это не такой уж плохой выход. А потом я вижуэтих беженцев, которые запуганы настолько, что уже не могут даже защищаться…И выходит так, что, если этому никто не помешает, их и дальше будут избивать идаже убивать. И тогда я понимаю, что я не уйду из Ордена. А если даже и ушел бы- это все равно бы ничего не изменило. Потому что когда случится что-нибудьподобное, я не смогу остаться в стороне. Что бы я ни решил для самого себя. Япросто не cмогу.

Голова у девушки шла кругом. Сейчас Рикс был почтитаким же, как в начале осени, когда только вернулся из Каларии. Лейде казалось,что ей удалось заставить Рикса позабыть о той войне, и все это осталось впрошлом, как какая-то тяжелая болезнь. Но сейчас Лейда с горечью подумала, чтоона переоценила собственные силы. Любовь любовью, но война тоже не собираласьотпускать "дан-Энрикса".

- Что же ты будешь делать дальше?

Плечи юноши поникли.

- Я не знаю. Мне хотелось бы найти какой-то выход - нотеперь мне чаще всего кажется, что его нет. Как бы там ни было… боюсь, чтонам придется на какое-то время прекратить наши уроки фехтования.

Лейду эти слова огорчили больше, чем она моглапризнаться даже самой себе. Но показать это "дан-Энриксу" - значилобы только усложнить его и без того непростое положение. Поэтому она быстросказала:

- Ничего страшного. Я понимаю, тебе нужно время… этовполне может подождать. Я буду повторять то, что ты показывал мне раньше.

Прояснившееся лицо Крикса отчасти искупило ееразочарование от мысли, что их ежедневные занятия будут приостановлены. Тем неменее, девушка чувствовала, что это еще не все. "Дан-Энрикса"следовало как-то отвлечь от этих размышлений, от которой у нее самой по кожешел противный холодок. А ведь она всего лишь слушала его рассказ со стороны, имногое в его словах оставалось для нее не до конца понятным.

- Хочешь, я тебе кое-что покажу? - спросила Лейда.

- Да, - ответил энониец вяло. Лейда взяла его за рукуи потянула за собой. Когда они свернули в сад, во взгляде энонийца промелькнулаискра интереса.

- Куда ты меня ведешь?..

- К Беседке королевы. Говори потише, а то нас заметят.

Судя по лицу южанина, он хотел уточнить, кто можетуслышать их разговор среди заснеженного парка в такой ранний час, но, выполняяее просьбу, энониец промолчал.

От Беседки королевы начиналась длинная аллея,проходившая по самой отдаленной от дворца части большого парка. Даже летомздесь почти никто не появлялся, а зимой эта часть сада вообще казалась частьюкакого-то другого мира, где никогда еще не было людей. Лейда коснулась рукава"дан-Энрикса" и тихо произнесла:

- Смотри. Вон там.

Крикс посмотрел в ту сторону, куда она показывала. Иувидел то, что Лейда заметила раньше его - двух человек, неторопливо идущих поаллее. Лейда и не сомневалась в том, что они будут здесь. Элиссив с Маркомвыбирали для своих прогулок то же время, которое Лейда с Риксом посвящалифехтованию. Таким образом, большинство придворных пребывали в убеждении, чтодочь Валларикса проводит время со своей подругой и ее служанкой Тилле, бывшейеще одной участницей их маленького заговора. На приходы и уходы Маркия, бывшеговсего-навсего помощником секретаря, никто, естественно, не обращал внимания.