Страница 18 из 132
И Циту подхватил Бенинью, белую как полотно, бессильную, тоже в обмороке от испуга. Ему пришлось поднять ее на руки, и отнести домой в соседний переулок, и помочь донне Саре, которая стеная и рыдая, никак не могла распустить корсаж дочери, вытянувшейся на постели, словно покойница.
— Немного уксусу, донна Сара! Это пустяки.
Циту усердно принялся хлопотать вокруг девушки. Он уже давно имел виды на нее и теперь хотел воспользоваться случаем, чтобы войти в доверие ее семьи. И он брызгал холодной водой на ее лицо, и смачивал уксусом ноздри, и растирал лоб и руки, чтобы привести ее в чувство, и утешал мать, которая в силах была только плакать и отчаиваться:
— Пустяки, донна Сара!
Дон Франко прибежал, когда Бенинья уже полулежала в постели, бледная и растерянная, и Циту хлопотал возле нее, упрашивая:
— Глоток вина. Вам сразу же станет лучше.
И приподнимал ее голову, и подносил к губам стакан.
Дон Франко не мог отдышаться, потому что, бросившись домой, несся со всех ног через четыре ступеньки, едва ему сказали:
— Бегите скорее. Ваша дочь ранена!
Он слова не мог вымолвить, только ощупывал дочь, пытаясь понять, куда же она ранена. Наконец проговорил:
— Где?.. Где рана?
Циту, догадавшись, почему он об этом спрашивает, рассмеялся, налил стакан вина и ему и сказал:
— Известное дело: началась война — поползли слухи.
— Ах!.. Если бы не он! — Донна Сара рассыпалась в похвалах и благодарностях и расчувствовалась до слез, так была признательна и растрогана.
— Ну как, вам уже лучше? — спрашивал Циту девушку.
Бенинья улыбалась ему, еле заметно кивая головой, как бы говоря: «Лучше!»
— Еще немного вина?
— Нет, спасибо!
— Тогда я выпью его за ваше здоровье!
— Это чудо совершил пресвятой Христос бичуемый! — заключила донна Сара.
И Циту согласился с ней, и дон Франко тоже.
— У жены Титты, Глухого, разбита голова, — добавил он как бы в подтверждение.
И ушел вместе с Циту, который пригласил его выпить стакан вина в остерии у Патакки, потому что, когда они проходили мимо, трактирщик приветствовал их.
Они собирались нагнать процессию. Но на площади деи Веспри Циту снова пригласил дона Франко — в остерию к Ската.
— Немного вина вам не повредит. Тут оно гораздо лучше, чем там, вот увидите.
Дон Франко решил, что неловко отказываться.
— Вот как? Неужели?
— Да, да. Здесь оно неразбавленное.
— Ну хорошо, еще стакан!
Когда они добрались до площади Святой Марин, процессия ушла уже далеко. На углу была лавка Гваданьи с веткой лавра над входом и зажженным фонариком.
— А здесь вино «Виттория» самое что ни на есть натуральное.
— Нет, спасибо, кум Санти.
Но кум Санти, взяв его под руку, подтолкнул внутрь.
— Последний стакан, дорогой дон Франко!
Этот последний стакан развязал тому язык и привел в хорошее настроение. Дон Франко захотел рассказать хозяйке остерии, что случилось во время процессии и какое чудо сотворил пресвятой Христос бичуемый! Он путался, повторялся, снова путался и все время хлопал Циту по плечу: «Молодец, парень!» — и смотрел на него слипавшимися, осоловевшими глазами:
— Молодец, парень!
Донна Сара и Бенинья, увидев, что он входит, шатаясь, шапка сдвинута на затылок, в изумлении воскликнули:
— О боже!.. Что с вами?
— Славный парень этот Циту! Замечательный человек! Да славится пресвятой Христос бичуемый!
И упал в ближайшее кресло, как-то странно похихикивая.
Так Циту вошел в семью Ло Кармине и стал бывать в доме даже в отсутствие дона Франко. И однажды, когда донна Сара на минутку отлучилась на кухню, оставив его наедине с дочкой, Циту мог спокойно сказать девушке о том, на что уже давно намекал взглядами, ухаживаниями, шутками:
— Я с ума схожу из-за вас! Если только вы согласны…
И, видя, что девушка зарделась и опустила голову, он пошел дальше — обнял ее за талию и поцеловал в затылок.
— Мама! — воскликнула Бенинья, не ожидавшая этого. — Ради бога, Циту!
Но в ответ на робкий упрек Циту, потерявший голову, снова поцеловал ее, и на этот раз в губы.
И при этом поцелуе сердце бедной Бениньи вспыхнуло пожаром, потому что огонь в нем зажегся еще тогда вечером, в то самое мгновение, когда, очнувшись, она увидела Циту у своей постели и узнала, что он нес ее, как больного ребенка, на руках до самого дома.
Донна Сара сразу же поняла, что к чему, но промолчала.
«Блюститель порядка — не бог весть какое ремесло, — размышляла она. — Но раз патриарху святому Джузеппе так угодно!..»
Ее тоже сразили мундир, и сверкающие медные пуговицы, и палаш, и фуражка, которую так лихо носил Циту. И она наблюдала исподтишка, притворяясь, будто ничего не замечает. Тем более что дон Франко, которого Циту продолжал время от времени щедро угощать вином то у Патакки, то у Ската, расточал великие похвалы этому славному парню, замечательному человеку, который всех уважал и всех умел заставить уважать себя!
Поэтому для донны Сары и Бениньи было как удар грома, когда однажды вечером дон Франко, вернувшись домой в весьма скверном настроении, прежде чем снять плащ и поставить в угол свою палку, едва ли не завизжал:
— Чтобы здесь больше никто не появлялся!
Этот никто, разумеется, был Циту.
— Почему? Как это понимать? — отважилась спросить донна Сара.
— А так понимать, что вы глупая женщина, а она кривляка! Так понимать, что я не хочу, чтобы в моем доме болтались посторонние. Или я не хозяин тут?
И швырнул в угол палку, и та упала на пол.
Целый год длился этот ад! В доме уже никто не ел, не спал спокойно с тех пор, как синьорина Злюка (дон Франко теперь только так называл свою дочь) не хотела слушать никаких советов, не уступала ни перед угрозами, ни перед побоями, заколдованная этим бесстыжим (он больше не называл его славным парнем), который хочет обесчестить его семью. Полицейских никогда не было в роду Ло Кармине, и он не желал видеть их среди своих родственников, ни близких, ни далеких! Синьорина Злюка может успокоиться на этот счет! Ни она, ни ее полицейский не заставят его согласиться на это!
И крики, и угрозы, и пощечины (дон Франко уж чересчур распустил руки) слышны были по всей округе каждый раз, когда сынишка столяра, чтобы заполучить два сольдо, прибегал к нему в суд и сообщал: «Приходил Циту!» И это была неправда.
Циту даже не появлялся теперь возле дома Ло Кармине. Ему незачем было ходить туда. Он отправлялся к одному своему приятелю, который жил на соседней улице, и никто даже не подозревал, что там, поднявшись на террасу, он мог спокойно переговариваться с Бениньей, которая стояла напротив у кухонного окна.
— Я больше не могу! Значит, господу не угодно это! — лепетала Бенинья.
— Это значит, ты не любишь меня! Я убью себя вот этим палашом. Ты хочешь, чтобы я покончил с собой, я понимаю!
— Нет, Санти!..
— Тогда решайся, если и в самом деле любишь меня!
— Да, Санти!.. Но… так нет! Так я не могу!
Циту настаивал на том, чтобы они бежали. Не было другого выхода, по его мнению. Бенинья, однако, и слышать об этом не хотела и при малейшем шорохе отбегала от окна, а Циту бросался на пол, чтобы дон Франко и донна Сара или какая-нибудь болтливая соседка не увидели его.
— Она уже успокоилась, — говорила донна Сара мужу. — Оставьте ее в покое, надо выждать. Святая Агриппина сотворит чудо.
— Ну да, такое же, как и пресвятой Христос бичуемый! — съехидничал дон Франко.
— Не богохульствуйте! — остановила его жена. — Наш духовник посоветовал: «Соберите шествие девственниц к святой Агриппине». Вот мы и устроим это паломничество в Ламию[62]. Духовник приедет отслужить мессу…
— Чтобы заработать пять лир!
Несмотря на возражения мужа, донна Сара все-таки собрала девственниц, то есть всех молоденьких девушек в округе, — человек тридцать.
62
Ламия — святилище святой Агриппины возле города Минео, на юго-востоке Сицилии.