Страница 1 из 132
ССОРА С ПАТРИАРХОМ
Джованни Верга
ВОЙНА СВЯТЫХ
Святой Рокко важно шествовал под балдахином в праздничной процессии, окруженный множеством горящих свечей, в сопровождении своры собак на поводках[1], оркестра и толпы верующих, как вдруг все смешалось в невероятной суматохе, началась свалка, драка, полилась кровь, священники, подобрав свои сутаны, тут же пустились наутек, трубы и кларнеты дули и свистели прямо в уши людей, женщины визжали, а удары сыпались повсюду, точно гнилые груши с деревьев, под самым носом святого Рокко благословенного. Примчались судья, синдик[2], карабинеры. Тех, кому переломали ребра, отнесли в больницу, самых буйных драчунов отправили отсыпаться в тюрьму, святой скорее вприпрыжку, нежели степенным шагом, вернулся в свою церковь, и праздник закончился, словно комедия с Пульчинеллой[3].
А причиной всему была зависть прихожан церкви святого Паскуале. Дело в том, что в этом году почитатели святого Рокко потратили невесть сколько денег, чтобы праздник получился как можно пышнее. Выписали из города оркестр, запустили в небо две тысячи ракет и даже новую хоругвь купили — всю затканную золотом и весившую, как говорили, больше квинтала[4], она колыхалась над толпой словно «золотая пена». Вся эта роскошь чертовски разозлила прихожан церкви святого Паскуале, так что в конце концов кто-то из них не выдержал и, побледнев от злости, заорал как одержимый:
— Да славится святой Паскуале!
Тут и началась потасовка.
Понятное дело, орать «Да славится Паскуале!» прямо в лицо святому Рокко — самое настоящее издевательство. Это все равно что заявиться к вам в дом и плюнуть на пол или то же самое, что ущипнуть женщину, которую вы ведете под руку.
Когда такое случается, то и про бога и про черта забудешь, и уж конечно потеряешь последние остатки уважения к чужим святым, которые, если хорошенько разобраться, все одинаковы. Если дело происходит в церкви, дерутся скамьями, если во время процессии — летают, словно летучие мыши, обломки факелов, ну а за столом — швыряются посудой.
— Черт побери! — вопил кум Нино, весь в синяках. — Хотел бы я посмотреть, у кого хватит духу еще раз крикнуть: «Да славится святой Паскуале!»
— У меня хватит! — рявкнул разъяренный Тури[5] — дубильщик, его будущий шурин. А взбешен он был оттого, что получил такую оплеуху, что едва глаза не лишился. — Да славится святой Паскуале до скончания веков!
— Ради бога! Ради бога! — визжала его сестра Саридда[6], бросаясь разнимать брата и жениха, которые еще минуту назад преспокойно прогуливались с ней по улицам.
Кум Нино, жених, язвительно заорал:
— Да славятся мои сапоги! Да славится святой сапог!
— Ах вот как! — заревел Тури с пеной у рта и с распухшим глазом, посиневшим, как баклажан. — Так вот тебе за все — и за святого Рокко! И за сапоги! Вот тебе! Получай!
И они принялись награждать друг друга такими затрещинами, которые могли бы прикончить и быка, если бы подоспевшие друзья не растащили их пинками и колотушками. Саридда тоже вошла в раж и орала что есть мочи: «Да славится святой Паскуале!» — и едва не подралась со своим женихом, словно они уже были мужем и женой.
После таких перепалок отцы обычно ссорятся со своими сыновьями, а жены расходятся с мужьями, если почитательница святого Паскуале вышла на свою беду замуж за почитателя святого Рокко.
— Слышать ничего не хочу больше об этом человеке! — подбоченившись, отвечала Саридда соседкам, когда те спрашивали ее, почему расстроилась свадьба. — Даже если мне его приведут разодетым в золото и серебро! Ясно вам!
— А по мне, так, пусть она хоть плесенью зарастет, — говорил в свою очередь кум Нино, когда в остерии ему обмывали физиономию, всю залитую кровью. — Одни болваны да бездельники живут в этом квартале дубильщиков! Должно быть, я был крепко пьян, когда мне пришло в голову искать там невесту.
— Хватит, — заключил синдик. — Если уж нельзя вынести святого на площадь, чтобы не началась драка, а это, без сомнения, сплошное свинство, так не бывать больше никаким праздникам, никаким торжествам! Я запрещаю их! И если только увижу на улице хоть один огарок — хоть один, слышите! — всех за решетку упрячу!
А дальше дело приняло серьезный оборот, потому что местный епископ даровал каноникам[7] церкви святого Паскуале право носить моццетту[8]. Вот тогда обиженные прихожане церкви святого Рокко, священнослужители которой моццетты не имели, дошли до Рима и припали к ногам папы с прошением на гербовой бумаге и всем прочим. Но все напрасно: их соперники из нижнего квартала, которые еще недавно были голодранцами, разжирели, как свиньи, взявшись за новое ремесло — дубление кож, а ведь каждый знает: на этом свете справедливость продается и покупается, как душа Иуды.
В приходе церкви святого Паскуале со дня на день ждали посланца монсиньора, важного господина, у которого, как утверждали очевидцы, были на туфлях серебряные пряжки, с полфунта каждая. Он должен был привезти каноникам церкви святого Паскуале моццетту. По этому поводу они выписали оркестр и собирались встретить с ним посланца епископа за три мили от села. Ходили слухи, что вечером на площади будет фейерверк, и повсюду огромными, словно коробки, буквами будет написано: «Да славится святой Паскуале!»
Жители верхнего квартала пришли поэтому в невероятное волнение, а некоторые, самые горячие, вырезали из грушевого и вишневого дерева дубины, толстенные, как бревна, и цедили сквозь зубы:
— Если ожидается музыка, нужно будет задать тон!
Посланцу епископа грозила явная опасность — он рисковал своими ребрами во время торжественного въезда. Однако он, такой хитрец, велел оркестру ожидать его за околицей, а сам пешком тропинками да задворками незаметно добрался до дома приходского священника, куда велел созвать главарей обеих партий.
Стоило этим господам оказаться лицом к лицу, как, накаленные столь долгой враждой, они готовы были тут же вцепиться в горло друг другу. Понадобилось все влияние его преподобия, облачившегося ради такого случая в новую суконную мантию, чтобы мороженое и прохладительные напитки были поданы и употреблены без помех.
— Ну ладно! — согласился синдик, уткнувшись носом в стакан. — Если я вам нужен как миротворец, то готов к услугам.
Посланец епископа сказал, что он и в самом деле прибыл, словно голубка Ноя с оливковой ветвью в клюве, чтобы примирить их, и, сделав должное внушение, стал расточать улыбки и пожимать всем руки, повторяя:
— Прошу вас, синьоры, пожаловать в ризницу в день праздника на чашку шоколада.
— Обойдемся без праздника, — сказал помощник судьи, — иначе опять затеют драку.
— Драка все равно будет, раз такое самоуправство творится — если человеку не дают повеселиться, как ему хочется, да еще на свои же денежки! — воскликнул Бруно-каретник.
— Я умываю руки, — продолжал помощник судьи. — Распоряжения властей тверды на этот счет. Устроите праздник — я пошлю за карабинерами. Я не потерплю беспорядков.
— За порядок отвечаю я, — изрек синдик, стукнув зонтом о землю и окидывая взглядом окружающих.
— Мило, ничего не скажешь! Или, может, вы думаете, никто не видит, как в совете вы пляшете под дудку вашего свояка Бруно! — вставил помощник судьи.
— А вы постоянно ставите палки в колеса, потому что никак не можете переварить эти распоряжения насчет белья!
— Синьоры! Синьоры! — пытался успокоить их посланец епископа. — Так мы ни к чему не придем.
1
Святой Рокко — покровитель людей и животных, больных чумой, — изображался с собакой, которая держит в зубах кусок хлеба. Согласно легенде, святому Рокко, заболевшему чумой, посылал собаку с пищей тот, кого он излечил от этой болезни.
2
Синдик — выборный глава общинного самоуправления в Италии.
3
Пульчинелла — популярная неаполитанская маска комедии дель арте: весельчак и балагур; традиционный его облик — горбун с большим крючковатым носом в высокой остроконечной шляпе.
4
Квинтал — равняется центнеру.
5
Тури — сокращенно от имени Сальваторе.
6
Саридда — уменьшительно-ласкательное от имени Сара.
7
Каноник — священник католической церкви при больших соборах, подчинявшийся определенному уставу, но не дававший монашеского обета.
8
Моццетта — пелерина с небольшим капюшоном, знак особого отличия католических священников.