Наследник

Служка, закончивший свои хозяйственные дела и уже собирающийся уходить, поглядел на замершего перед святыми ликами царевича, и почтительно перекрестился.

А Дмитрий… Легким усилием воли изменив ритм пульсации средоточия, он стал давить волей, заставляя его пылать — и почти сразу проявился тусклый рисунок нервной системы и полупрозрачные тени основных сосудов. Чем больше ярилось средоточие, тем сильнее наливались светом энергетические линии тела, отчетливее проявлялось разветвленное древо нервной системы и обретали четкость полупрозрачные тени основных сосудов, сплетаясь воедино в невероятно красивый, и вместе с тем сложный и запутанный узор… И тем быстрее прежнее ласковое тепло становилось солнечным зноем. Пока терпимым, но это только пока.

«Еще на полчаса меня точно хватит».

С каждым ударом сердца, с каждым ровным вздохом, с каждым мгновением — он все глубже и глубже погружался в удивительный, затягивающий неукротимым водоворотом новый мир…

Неторопливо доев свой утренний кусок пирога с вязигой, и запив его сочный рыбный вкус горячим взваром иван-чая, верховая челядинка Авдотья привычно глянула на небольшое окошко, еще недавно плотно прикрытое оббитой войлоком ставней. Потянулась сытой кошкой, подхватила и приладила на место головной плат, после чего ненадолго замерла, наслаждаясь последними мгновениями безделья. А еще, ей в последнее время очень нравилась тишина…

Тук-тук!

К двери ее личной горенки кто-то негромко приложился костяшками пальцев, и почти одновременно с этим она бросила последний взгляд на окошко: еще недавно темная, слюда на знакомом до последнего изгиба и заусенца переплете из свинцовых полосок посерела и налилась полупрозрачным светом, знаменуя скорый восход солнышка. Значит, пришла пора и ей приниматься за привычные дела. Под ноги ложились полутемные переходы Теремного дворца, раскрашенные тенями от колеблющихся под сквозняком огней факелов и редких масляных светильников, часть постельничьих сторожей приветственно ей улыбалась и подмигивала, провожая статную девятнадцалетнюю служанку долгими взглядами… Как и большая часть попадающихся ей на встречу челядинок. Вот только их взоры были ой как далеки от дружелюбных.

— Доброго здоровьичка, Авдотья Фоминишна!

На губах улыбка, а в глазах скрытый яд и зависть.

— И тебе доброго, Лукерья.

Мало кто не заметил, как она расцвела и посвежела за последние полгода, превратившись из серой мышки в довольно хорошенький цветок. Второй причиной тихой нелюбви, был сам царевич Димитрий Иоаннович. Не допускающий до себя никого из других челядинок и прежних мамок и нянек (даже на свою кормилицу смотрит так, словно она ему чужая!), и резко пресекающий любые чужие прикосновения. А как не тянуться к такому чуду? Большие глазищи затягивают в себя синими омутами, губки что спелые вишенки, золотистая кожа нежна как шелк, волос густой и блестящий, а зубки белы, ну словно жемчужины… Прямо ангел во плоти! Поймав себя на движении, характерном для расчесывания тех самых волос, женщина поджала губы, чтобы невольно не рассмеяться. Ну да, нравится ей это дело, чего уж скрывать от себя самой?

А третьей причиной, заставляющей дворцовую челядь нервничать и коситься на Авдотью, было скорое прибытие в Москву на смотрины кабардинской княжны Гошаней Темрюковны. Гонцы, что привезли эту весть с месяц назад, всем желающим рассказали об изрядной красоте и грациозности сей юной девы, и никто из них даже и не сомневался, чем именно закончатся царские смотрины. Крещением княжны в православную веру, а потом венчанием! Первая жена государя была хозяйкой доброй и милостивой: всем у нее находилось слово ласковое, дело посильное, а к нему и хлеба кусок. Новая же царица еще неизвестно какого нрава будет, к тому же и ближнюю челядь с собой, как это водится, из отчего дома заберет. Значит, кому-то из дворцовых старожилок придется уйти, чтобы дать им место. Кому-то, но только не личным служанкам царской семьи! У царевны Евдокии их аж три, у царевичей Федора и Ивана по две, и только у наследника великого государя всего одна. Пробовали вторую приставить, так он ее словно и не замечает… И это еще хорошо, если просто не замечал. А то у самых докучливых и голова болеть начинала, и кровь носом идти. Поначалу-то народ об этом немало судачил, да… Вот только постельничий боярин Наумов живо все длинные языки поприжал. В общем, дело ясное, что дело темное!.. Но, как бы то ни было, Авдотью большая часть верховых челядинок немного недолюбливала.

— Что, уже? Знать, скоро сменят.

Пропустив мимо ушей ворчание отчаянно зевающего сторожа, стоящего в обнимку с бердышом в неприметной нише рядом с дверью в покои царевича, женщина толкнула толстую арочную дверь и проскользнула в приоткрывшийся проем. Прошла сквозь все три светлицы в четвертую, не забыв перекреститься на иконы в Крестовой. Мимоходом поправила завернувшийся угол большого персидского ковра на полу Опочивальни, тихонечко присев после этого на укрытое мехами ложе. Прислушалась к ровному дыханию, провела кончиками пальцев по своевольной прядке иссиня-черных волос…

— Мму?..

Веки мальчика слегка дрогнули, ненадолго приоткрываясь, тут же успокоено закрылись, а сам он перевернулся на другой бок. Вздохнул, замер, а потом едва заметно потянулся.

— Потягуше-ечки, да растягуше-ечки!..

Под этот ласковый речитатив сонный ангелочек нехотя сел на ложе, свесив голые ноги вниз, чуть привалился к Авдотье и опять задремал — а она, тихонечко засмеявшись, достала из поясного кошеля небольшой гребешок. Некоторое время священнодействовала, медленными размеренными движениями приводя в порядок чуть спутавшуюся за время сна гриву упруго-жестких волос. Затем просто пропускала отдельные пряди между пальцами, получая от этого нехитрого действа ни с чем ни сравнимое удовольствие… Тихую идиллию прервал сам Дмитрий: внезапно отстранившись и едва заметно дернув головой, он уставился на закрытую дверь. Которая, впрочем, тут же пришла в движение. Мелькнул в образовавшейся щели любопытный глаз, затем створка открылась еще сильнее, и на пороге образовалась рядовая челядинка, держащая на вытянутых руках повседневные одеяния царевича.

— Крестовый дьяк пришел?

— Нету его пока, матушка.

— Ступай.

Тихо стукнула закрывающаяся дверь, и тут же полетело в сторону одеяло. Юный хозяин покоев нехотя утвердился на ногах, медленно потянулся всем телом (отчего все его ребра весьма четко обтянуло кожей), и посверкивая голыми ягодицами прошагал в угол, к нужной бадейке и рукомойнику. Недолго пожурчал, с фырканьем умылся, а по возвращении запнулся о ковер (завернув наружу тот самый угол) и недовольно пробурчал что-то себе под нос. Все с той же недовольной миной на мордашке плюхнувшись рядом с аккуратно сложенной кучкой вещей, он поднял руки над головой. Нательная рубаха из простой камки, белые штанишки-портки, штаны из толстого темно-серого фламандского сукна, мягкие замшевые полусапожки, серо-синий кафтанчик с простенькой вышивкой на спине, усыпанный небольшими аметистами золотой крест, дополняющий маленький нательный… В закрытую дверь тихонечко поскреблись, подавая тем самым знак — дьяк пришел, и с нетерпением ждет царевича на утреннюю молитву.

— Сплошные жаворонки вокруг!..

Привычно сделав вид, что даже и не слышала никакого бурчания (тем более что она и в самом деле не поняла, при чем здесь эти птички), Авдотья навела порядок на ложе. Приняла и расставила на небольшом столике в соседней комнате несколько блюд из поварни, мимоходом отщипнув себе от каждого из них небольшой кусочек. Напоследок чуть отпила клюквенного киселя — и с обычным для любой женщины умилением наблюдала, как вернувшийся с молитвы Дмитрий аккуратно и очень быстро сметает с тарелок все их обильное содержимое. Да и то сказать: может он и ел за двоих, зато учился сразу за четверых. А голодное брюхо, как известно, к учению глухо!.. И так, эвон, какой тощенький.

— Государь мой Дмитрий Иванович, ви готови приступать?

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.