Страница 48 из 138
У него вспышка гнева. В нем — в его движениях, в его голосе — безумие смешалось с ясностью сознания, как если бы его душа проходила через последовательный ряд потрясений и озарений.
Стено. А разве ты не болен?
Фламма. Слушай, слушай. Если бы она ушла из этой сутолоки, из этой борьбы, от этих неистовств, из этого человеческого омута, от этих жестоких и бесплодных вещей, от всей этой удушливой бури, ушла и стала бродить по какому-нибудь лугу, вдоль изгороди или по берегу тихого моря… Это было бы возможно? В каком виде она представилась бы мне? Я узнал бы ее? Я не перестаю думать об этом. Если бы я положил ее на лугу и стал сравнивать ее лицо, ее руки, весь мир, скрытый под ее ресницами, стал сравнивать с травами, с цветами, с насекомыми, с каплями росы… Какая странная вещь! Какая невероятная вещь! Представляешь?
Его глаза устремлены в одну точку. Мимолетная тень безумия пробегает по его челу.
Среди самого далекого племени она не могла бы быть более чужой, чем на этом лугу: чужой, каким не было ни одно существо в мире нигде и никогда. И что же тогда произошло бы? Ей нельзя было бы жить. Травы убили бы ее… Я об этом думаю непрерывно, как маньяк.
Стено (тюсо). Значит, ты уже нагляделся на нее живую вдоволь!
Фламма. Но она жива, ужасно жива: человеческая сущность, всесильная, как отрава, которая поражает при булавочном уколе…
Он стоит у стола в синеватом сумраке, который мало-помалу проникает в комнату сквозь стекла. Его взгляд все время обращен внутрь, на образы, которые возникают в его измученной душе.
Она гонит меня в пасть зверя.
Молния ужаса покрывает его бледностью.
Стено (тихо). А если бы ее больше не было, если бы ее глаза больше не могли видеть и повелевать…
Фламма (встревоженный). Как же это? Как?
Стено (тихо). Ты пролил столько крови не колеблясь, и ты бы остановился…
Непреодолимая дрожь овладевает Фламмой. Молчание.
Подумай: свободный, чтобы начать жить снова.
Фламма охвачен крайним напряжением, он чувствует, как в тайниках его существа трепещет инстинкт самосохранения и убийственная воля. Он повторяет про себя, с неуловимым ударением, боевой лозунг, слышанный им когда-то из уст опустошительницы.
Фламма. «Ты или я!»
Наступает молчание. Услышав, как открывают дверь, Стено внезапно поднимается.
Стено. Прощай.
Он исчезает в коридоре быстрым и осторожным шагом.
Входят Комнена, останавливается, озирается кругом своим бдительным и ищущим взглядом.
Комнена. Кто это был с тобой?
Фламма. Даниэле Стено.
Комнена. Почему он бежал, услышав, что я иду?
Фламма. Он уже простился, спешил.
Комнена. Вот уж кто не любит меня.
Фламма. Не любит?
Он не в силах совладать со своим волнением. Голос у него еще дрожит.
Комнена. Что с тобой? Дрожишь?
Подходит к нему, замечает блестящий острый кинжал на столе, берет его.
Что это? Как он попал сюда?
Фламма. Предназначался моему сердцу.
Комнена. Что ты говоришь?
Фламма. Да, вот сейчас здесь какой-то неизвестный, которого я допустил к себе, неожиданно бросился на меня, хотел заколоть.
Комнена. Да что ты? Правда?
Фламма. Вон там был Стено, удержал его.
Комнена. Правда? Поэтому ты все еще дрожишь?
Фламма (вдруг овладевая собой, медленным, ровным и враждебным голосом). Не поэтому. Я стоял здесь, прислонившись. Стено был там, сидел. Сцена разыгралась в какое-нибудь мгновение. Я не пошевельнулся, глазом не моргнул. Улыбался. Мой голос не изменился. Я отпустил этого незнакомца на свободу, он был почти мальчик Я еще не лишен известного хладнокровия.
Комнена (смотрит на него, прищурив глаза, хищная, словно почуяв борьбу). Но, по-видимому, сталь проникла в твой голос.
Фламма. Ты это почувствовала?
Комнена. Это мне нравится. Ты знаешь.
Она рассматривает кинжал, приблизив его к лицу, потому что в комнате слишком мало света.
Ужасно острый, как шпилька. Ты отдашь его мне?
Фламма. Он опасен.
Комнена. Отдай мне его — на счастье! Я его буду носить всегда. Он предназначался твоему сердцу.
Фламма. Он опасен.
Комнена. Я сделаю для него ножны. Не отказывай мне в этом подарке! Пока я буду носить его, ты будешь неуязвим!
Фламма. Возьми.
Комнена. Спасибо!
Она еще раз подносит его к лицу, чтобы рассмотреть, затем не выпускает его из своих рук.
Фламма. Ну, вот видишь, мы дошли до крайности. Завтра придет другой, затем еще другой, потом придут все бешеной толпой… И тогда?
Комнена (смеясь). Третья волна! Ты плывешь навстречу третьей волне.
Фламма. Пловцу трудно разбить или преодолеть ее.
Комнена. Так говорят потерпевшие крушение. А тут — испытание для великого пловца. Уже был некто, кто чувствовал, как его злорадное сердце переполнялось ликованием при виде того, как пенился грозный гребень третьей волны.
Фламма. Он был одинок.
Комнена. Ты боишься за меня?
Напряженно смотрят друг на друга: она, поняв настоящий смысл его слов, он — сарказм, скрытый в ее словах. Комната кажется сумрачнее.
Фламма (становясь кротким). Боюсь за тебя.
Комнена. Мне трудно утонуть, я — легкая.
Фламма. Не играй так с этим оружием. Ты можешь ранить себя. Оставь его.
Она кладет кинжал на стол, затем неожиданным прыжком своего гибкого и сильного тела приближается к мужчине, обнимает его, сжимает, завладевает им.
Комнена. Ты ошибаешься. Этот человек, вот сейчас, говорил с тобой и ввел тебя в заблуждение. Я тебе сказала, я сказала тебе: ты не должен любить никого, кроме меня. Я одна люблю тебя. Больше никто не любит тебя. Я — в тебе, как биение крови в твоих висках, как дыхание в твоем горле. Тебе нельзя вырвать меня из себя, не превратившись в мертвеца, не став чем-то пустым, безжизненным, жалким. Нельзя, нельзя. Если мои руки касаются тебя, если мои руки обнимают, если мои уста зовут тебя, разве мир не исчезает для тебя, как тучка? Вот теперь, теперь, когда я держу тебя, разве вдруг не исчезло из твоей души все, что мучило, что ожесточало тебя? Разве ты не побледнел, как человек, который приближается к граням жизни и боится, что не успеет оглянуться назад? И ты не мог бы оглянуться, если бы я не захотела, если бы я не позвала тебя назад. Ты боишься этого и надеешься на это… Я знаю. Скажи мне!
Фламма (почти умоляюще). Да, да, ты знаешь. Но не зови меня назад, устрой, чтобы мне не слышать больше из твоих уст этого неумолимого крика, помоги мне забыть его, помоги мне немного уснуть в тебе и думать, что я умер. Ни одной ночи — ах, вспомни! — не было ни одной ночи без того, чтобы ты не клала у своей постели раскаленного железа, чтобы будить меня, гнать вперед, вечно вперед, без перерыва, в ад людей…