Страница 130 из 138
— Когда придут взять его завтра? — спустя немного, спросил Эмидио.
— В десять часов, хоронит братство Св. Тайн, — ответила она своим обычным голосом.
И снова умолкли. Из деревни доносилось громкое кваканье лягушек, порой в комнату врывался запах свежей травы. Среди глубокой тишины Роза вдруг услышала какое-то глухое клокотание, исходившее от трупа, она испугалась, вскочила с кресла и хотела уйти из комнаты.
— Не бойтесь, Роза. Это соки, — проговорил шурин, протягивая ей руку, чтобы успокоить ее.
Она инстинктивно взяла его руку и удержала ее, продолжая стоять. Снова стала прислушиваться, но смотрела в другую сторону. В животе мертвеца клокотание продолжалось, казалось, оно подкатывало к самому рту.
— Пустяки, Роза! Успокойтесь, — прибавил шурин, жестом приглашая ее сесть на длинный сундук с приданым, на котором лежала пестрая подушка.
Она села возле него, продолжая беспокойно держать его руку. Так как сундук был невелик, то колени сидящих на нем соприкасались.
Снова молчание. Где-то вдали послышалось пение молотильщиков.
— И ночью молотят, при лунном свете, — проговорила женщина, она хотела говорить, чтобы обмануть страх и усталость.
Эмидио не открыл рта. Женщина выпустила его руку, так как это прикосновение начинало пробуждать в ней какое-то неясное чувство беспокойства.
Обоими овладела одна и та же мысль, которая словно внезапно обрушилась на них, оба вспомнили вдруг об одном и том же, это было воспоминание о невысказанной любви их ранней юности.
В то время они жили на южном склоне холма в стоящих рядом домах Кальдоре. У самого края пашни поднималась высокая стена, сложенная из скрепленных глиной каменных глыб. На южной стороне, принадлежавшей родителям Розы, под горячими лучами солнца цвела целая группа фруктовых деревьев. Весной, во время общего ликования пробуждающейся природы, эти деревья покрывались цветами, их серебряные, золотые и фиолетовые куполы тянулись к небу, украшая стену, они покачивались, словно желая подняться в воздух, и звонко шелестели, подобно собирающим мед пчелам.
За этой стеной, под деревьями, Роза любила петь.
Ее чистый и свежий голос бил ключом, как фонтан под цветочными коронами.
Это пение слышал Эмидио, который тогда выздоравливал. Он был еще слаб и испытывал мучительное чувство голода. Не будучи в состоянии выдержать диету, он тайком уходил из дома, спрятав под одеждой большой кусок хлеба, и долго шел вдоль стены по последней борозде пашни, пока не достигал счастливого уголка.
Там он садился на землю, прислонялся плечами к согретым солнцем камням и начинал есть. Одной рукой он подносил хлеб ко рту, а другой перебирал нежные колосья: в каждом зернышке была маленькая капля сока молочного цвета, напоминавшая вкус свежей муки. Прелесть вкусовых и слуховых ощущений смешивалась в душе выздоравливающего в одно бесконечно отрадное чувство. Эти беззаботные часы, живительные лучи солнца, благоухание весеннего воздуха, подобное чудному запаху вина, а также девичий голос — были для него естественным оздоровляющим питанием, глубоко проникавшим в его жилы.
Таким образом, пение Розы было одной из причин его исцеления. Когда же он совершенно оправился, голос Розы не переставал оказывать на него чувственное воздействие.
С той поры, особенно после того, как обе семьи познакомились и близко сошлись, в сердце Эмидио закралась та молчаливая, робкая и тайная любовь, которая подтачивает силы юности.
В один из сентябрьских дней, незадолго до отъезда Эмидио в семинарию, обе семьи отправились в рощу, чтобы позавтракать на берегу реки.
Был мягкий день, три запряженные волами телеги катили по дороге, окаймленной цветущими кустами.
Завтрак был устроен на траве, в круглой прогалине, окруженной гигантскими тополями. Скошенная травка была сплошь покрыта маленькими фиолетовыми цветочками, испускавшими тонкий запах, со всех сторон сквозь густую листву пробивались полоски солнечного света, и, казалось, будто застыла внизу река, превратившись в спокойный пруд, в ясной прозрачности которого неподвижно дремали растения и воды.
После завтрака одни разбрелись по берегу, другие тут же разлеглись на лужайке.
Роза и Эмидио очутились вдвоем, они взялись за руки и отправились гулять по усаженной кустиками тропинке.
Она всей тяжестью опиралась на него, смеялась, срывала на ходу листья с молодых веток, кусала горькие стебельки и поворачивала голову назад, чтобы взглянуть на падающие желуди.
От резкого движения черепаховый гребень выскользнул из ее волос, которые вдруг пышно рассыпались по плечам.
Эмидио наклонился одновременно с ней, чтобы поднять гребень. Поднимаясь, они слегка столкнулись головами.
— Ай, ай! — смеясь, вскрикнула Роза, схватившись за лоб обеими руками.
Юноша глядел на нее, чувствуя трепет во всем теле, он побледнел, боясь выдать себя.
Она оторвала от ствола длинный стебель плюща, быстро вплела его в косы и зубцами гребня скрепила их на затылке. Зеленые и красноватые листочки, едва сдерживаемые гребнем, выбивались во все стороны.
— Я вам нравлюсь? — спросила она.
Но Эмидио не в силах был раскрыть рта, он не знал, что ответить.
— А значит, не нравлюсь!.. Да что вы, онемели?
Ему хотелось упасть перед ней на колени. Когда Роза засмеялась недовольным смехом, он почувствовал, что слезы показались у него на глазах от томительного сознания своего бессилия найти хоть одно слово.
Пошли дальше. В одном месте свалившаяся осина преградила им путь. Эмидио обеими руками поднял ствол, и Роза прошла под зелеными ветвями, которые на мгновение увенчали ее.
Подошли к колодцу, по бокам которого находились квадратные каменные водоемы. Густые деревья образовали над колодцем зеленую беседку. Там была глубокая, почти влажная тень. Зеленый свод отражался в воде, доходившей до половины кирпичных стенок.
— Как тут хорошо! — проговорила Роза, протягивая руки.
Она грациозно зачерпнула рукой воду и стала пить. Капли воды, просачиваясь сквозь пальцы, падали ей на платье, словно унизывая его жемчугом. Утолив жажду, она снова набрала в обе ладони воды.
— Пейте! — ласково предложила она спутнику.
— Не хочется, — оторопев, пробормотал Эмидио.
Она брызнула ему водой в лицо, презрительно поджав нижнюю губу. Затем растянулась в одном из пустых водоемов, словно в колыбели, выставив ноги из отверстия и беспокойно размахивая ими. Вдруг вскочила, взглянула на Эмидио каким-то особенным взглядом.
— Ну? Идем!
И снова пошли, так, все время храня молчание, они возвращались к своим. Над их головами свистали дрозды, горизонтальные пучки лучей пересекали им дорогу, а вокруг все усиливалось благоухание рощи.
Спустя несколько дней Эмидио уехал.
Спустя несколько месяцев брат Эмидио женился на Розе.
В течение первых лет своего пребывания в семинарии Эмидио часто думал о своей невестке. Когда законоучители излагали в школе священную историю, он грезил о ней. Во время занятий, когда его соседи, прикрывшись пюпитрами, занимались непристойностями, он закрывал лицо руками, отдаваясь нечистым мыслям. Когда в церкви раздавались гимны в честь Св. Девы, мысли его уносились в бесконечную даль.
Когда товарищи окончательно развратили его воображение, сцена в роще предстала пред ним в новом свете. И подозрение, что он не понял своей спутницы, сожаление, что он не сумел сорвать плод, который предлагали ему, стало мучить его.
Так вот что? Значит, Роза тогда была влюблена в него?.. Значит, он, сам не сознавая того, был так близок к великой радости!..
И мысль эта с каждым днем становилась острее, настойчивее и томительнее, а он, словно наслаждаясь мучительными воспоминаниями, не расставался с нею. Таким образом, для священника, в его однообразной серой жизни, эта мысль превратилась в род неизлечимой болезни, сознавая безнадежность своего недуга, он предался бесконечному унынию и меланхолии.
Так значит он тогда и не подозревал!..
Свечи плакали восковыми слезами. Поднялся сильный ветер, проник сквозь планки жалюзи в комнату и всколыхнул занавески.