Страница 126 из 138
Симон д’Армарио. Возвести нам Его волю, Эма!
Народ. Возвести нам Его волю.
Диакониса. Тем, кого гнал Он через огонь и развалины кровавыми путями к пустынным местам без стен, без ворот и без могил, Он обещает город торжества, заложенный среди морской стихии. Народ не может сдержать крика гордого ликования.
Симон д’Армарио. Да славится на водах Господь наш!
Народ. Да славится на водах Господь наш!
Симон д’Армарио. Открой, Эма, все Божественное слово, которым обещан сынам Бога город без земли.
Народ. Город! Город!
Диакониса. Так сказал Бог о городе, что должен быть воздвигнут: «Вот, соберу их со всех берегов, куда загнал их мой гнев, и приведу их в это место, и дам им вечный завет, который дал их отцам. Я сделаю так, чтобы ноги их попирали не мягкую землю, но палубы кораблей, с бурей в дни битв и с вихрем в дни непогоды. И благодаря множеству судов их господство распространится от одного моря к другому, и богатой добычей овладеют Мои избранники».
Народ разражается ликующими криками.
Народ.
— Осанна!
— Осанна!
— Ты вся сияешь!
— Господь сошел на тебя!
— Мы — народ Его, мы — народ Его!
— Пророчествуй!
— Мы ждем твоего слова!
— Устами твоими говорит истинный Бог!
— Сила Божия сияет на тебе.
— Кричи без удержу!
— Пророчествуй о городе, могуществе, завете и вечности!
Голос вдовы вырывается из сильной груди, как в высшем подъеме мощного гимна. Зрачки ее глаз устремлены в одну точку, лицо пылает. Губы судорожно подергиваются и покрываются пеной как у сивилл, волнуемых великим экстазом. Ее пророчество заглушает тихий скрытый хор Катехуменов. Вспыхнувшее до крайних пределов залива, со стороны пристани и рощи, пламя зари обагряет края движущихся облаков, которые принимают форму окаймленного башнями круга. Широкая четырехугольная площадка кормы, со своим боевым квартердеком и хором трубачей с голыми руками, резко выделяется на фоне пламенеющих предвестий.
Диакониса. «Пойте новую песнь! Кричите, корабли Виджилии, Эквилии, Эрмела и Альбензе! Вопи, экипаж! Если кирпич рассыпался, я положу для вас мрамор на мрамор. Если сосны и ели срублены, у вас будет нетленное дерево. Город, я воздвигну тебя из моих кедров. Из золота я сделаю верх твоих крыш, двери твои — из сапфира, а все стены твои — из яшмы; я сделаю тебя самым прекрасным, и будешь ты преисполнен благ: все парусные и весельные суда и все мореплаватели будут приставать к твоим берегам, чтобы торговать с тобой; все будут богаты, благодаря тебе, и будут благоговеть перед тобой; ты покоришь чужеземцев, и во всех портах у тебя будут свои дворцы, в Латинском море и по ту сторону Столбов. И вечно будешь ты прославляем над всякой волной, среди всякой пучины и при всяком ветре», — вот что обещает нам Бог наш.
Умолкает, тяжело дыша. Рука протянутая к востоку, падает. Она снова поднимает ее, чтобы вытереть губы. Затем снова берег обеими руками древко креста, опять склоняет голову и остается неподвижной; священный экстаз постепенно угасает в ее груди.
Народ.
— Осанна! Осанна!
— Дебора!
— Ты — Дебора в тени пальм!
— Осанна!
— Осанна! Осанна!
— Грядущий город!
— Город золота!
— Город света!
— На восток! На восток.
— Знамение!
— Видите! Вот его изображение!
— Вот, там, позади корабля, его башня!
— Знамение, знамение, у пределов берегов.
— Это высятся и горят его башни! Смотрите!
— На восток! На восток!
Весь народ, взволнованный дыханием обета, поворачивается к сиянию своей открывшейся судьбы. Трубачи, стоя на возвышении кормы, поднимают обнаженные руки и дуют в букцины, приветствуя утро. Марко Гратико, идущий с пристани, показывается на груде бревен. Пение Катехуменов замолкает. Когда толпа замечает наварха, крики стихают, постепенно переходя в неясный гул и шепот.
— Сын!
— Братоубийца!
— Братоубийца!
Наварх подымает правую руку.
Марко Гратико. Сигнал молчания!
Морские трубы дают краткий сигнал. Фаледра судорожно вздрагивает, как после сна или смерти, встряхивает головой, чтобы освободить лоб от падающих прядей волос, в гневе поводит глазами, изгибая тело, крепко привязанное к алтарю веревкой, скрепленной узлом на спине. Ее лицо, полузакрытое волосами, — пепельного цвета, оно прекрасно и мрачно, как лицо лишенной власти эринии.
Люди во Христе! Я зову вас на собрание. Пусть будет здесь новый Аренго.
Голова его обнажена; на нем — венетский кафтан; он без оружия и пурпурного плаща. Возле него — отряд щитоносцев, держащих большие прямоугольные щиты, сделанные из двух досок и двух поперечников и сверху обитые кожей; эти щиты предназначены для защиты брустверов борта против неприятельских стрел, иногда из них образуют сомкнутую «черепаху», на которую воины всходят, чтобы атаковать неприятельский корабль, сцепленный крюками с судном нападающих или столкнувшийся с ним носом к носу.
Голос братоубийцы в течение всей речи — мощный и повелительный; толпа волнуется и не противится обаянию.
Люди горькой страны, воистину я говорю от всего сердца, как истина то, что ради вас я добыл этими руками мощи хранителей; как истина — то, что этими же руками я в третий раз освободил вас в эту ночь моего ослепления от огня и разгрома. Вдова! Я не стану более называть тебя другим именем, так как я отсечен от тебя роковым ударом. Если Богу не угодно было, чтобы твоя плоть стала моей могилой, значит было тому великое основание. Ведь Бог обета сказал: «Скрепляйте город кровью». Вспомните о священном Риме и обагренной борозде первого царя. Слушайте меня. Пост, пепел и ряса не будут моим покаянием. Грех преисполнил меня пылом. Я изгоняю себя из пределов своей родины. Я отсекаю себя от своего корня. Я беру себе корабль, построенный моей душой, и уезжаю вместе с этой душой. Судьба не может более вредить мне, и я вновь приму крещение в буре.
Из сердца народа вырывается крик Божественной надежды, как тогда, в вечер триумфального шествия с останками.
Народ.
— Это искупление. Плыви к Египетскому морю!
— Иди! Освободи Адриатику!
— Это искупление. Спаси Адриатику!
— Освободи наше море от разбойников!
— Плыви к Александрии!
— К Александрии!
— Добудь мощи евангелиста!
— Верни его народу островов!
— Это искупление. Верни его своему народу!
— Это искупление. К Александрии!
— К Александрии!
— К Фаросу! К Фаросу!
— Отчаливай к Фаросу!
— Пусть сопутствует тебе святой Эрмагора!
— Наш покровитель святой Марк ждет своего похитителя.
— Открой его могилу и возьми его прах!
— Пусть святой евангелист Аквилеи покоится в земле венетов.
— Верни его своим венетам.
— Вернись со святым телом и будешь чист. Это искупление.
— Искупи грех, Гратико! Ты будешь долгие годы владыкой моря.
— Ты один только можешь сделать это.
— Возьми корабль и отчаливай!
— К Египетскому морю!
— К Александрии!
— К Фаросу!
— Верни нам святого!
— Верни нам истолкователя!
— Это искупление.
Марко Гратико. Люди горькой страны! Из всех подвигов, совершенных мной во время мира и войны, этот крепче других волновал мою грудь: да, я должен плыть к великой могиле, хотя бы она была замурована крышей, которую могут открыть лишь вера и меч или хотя бы она была в пучине, на глубине десяти тысяч локтей. Я жажду того и другого. Грех мой преисполнил меня пылом и сделается или славой, или молчанием. Я не знаю этого, не знаю. Знает один Бог, для которого море — лишь капля слез. Измерил ли кто-нибудь воды горстью? Но некто ведь измерил их душой своей. Внемли, народ грядущего счастья, внемли: мои спутники и я — мы измерим его твоей юной мощью; великой душой мы начнем это измерение от бурной Адриатики, что закаляет тебя и принадлежит тебе, как и твой святой; мы пойдем далеко-далеко, обрести владения, которые нам сулила великая надежда. Мы будем предвестниками, которые не знают возврата, гонцами, которые не возвращаются, ибо хотят перенести весть так далеко, чтобы к вечеру быстротечного дня перейти за пределы вечности и в царство смерти. Мои спутники! Мои спутники!