Роковые яйца (сборник)

РЕЙН. Да, да.

В аппарате вспыхивает свет.

АННА. Голубая Вертикаль хочет видеть инженера Рейна.

РАДАМАНОВ. Вы не возражаете?

РЕЙН. Нет, с удовольствием.

АННА (в аппарат). Слушайте. Говорит Народный Комиссар Изобретений Радаманов.

РАДАМАНОВ (Рейну). Сюда, пожалуйста. (Освещаясь сверху, говорит в аппарат.)

Приветствую Голубую Вертикаль! В день праздника Первого мая!

Мимо террасы летит рой светляков. Свет внезапно сверху заливает Рейна.

Вы хотели видеть Рейна? Вот он перед вами. Гениальный инженер Рейн, человек двадцатого века, пронзивший время! Все сообщения в телеграммах о нем правильны! Вот он! Евгений Рейн!

Донесся гул. Светляки исчезают.

Посмотрите, какое возбуждение вы вызвали в мире.

Аппараты гаснут.

Может быть, вы устали?

РЕЙН. О, нет! Я хочу видеть все. Нет, кто действительно гениален, это ваш

доктор Граббе. Я полон сил. Он вдунул в меня жизнь.

САВВИЧ. Этим лекарством нельзя злоупотреблять.

РАДАМАНОВ. Вы познакомились?

РЕЙН. Нет еще.

РАДАМАНОВ. Саввич, директор Института Гармонии. Инженер Рейн. (Рейну.) Так, может быть, вы хотите взглянуть, как танцуют? Анна, займите и проводите гостя.

АННА. С большим удовольствием.

Анна и Рейн уходят.

Пауза.

РАДАМАНОВ. Ну, что вы скажете милый Фердинанд, по поводу всего этого?

САВВИЧ. Я поражен. Я ничего не понимаю. (Пауза.) Скажите, Павел Сергеевич, какие последствия все это может, иметь?

РАДАМАНОВ. Дорогой мой я не пророк. (Хлопает себя по карманам.) У вас нет папиросы? В этой суматохе я портсигар куда-то засунул.

САВВИЧ (похлопав себя по карманам). Вообразите, я забыл свой! (Пауза.) Радаманов! Нет, этого не может быть!

РАДАМАНОВ. Вот это что-то новенькое. Как же это не может быть того, что есть? Нет Дорогой Фердинанд, нет, мой дорогой поклонник гармонии, примиритесь с этой мыслью. Трое свалились к нам из четвертого измерения. Ну что ж… Поживем, увидим. Ах, я курить хочу.

Оба уходят. Слышен аплодисмент, и входит Бунша, а за ним задом, с кем-то раскланиваясь, Милославский. Оба выбриты и во фраках.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Очень, oчень приятно. Мерси, гран мерси. В другой раз с удовольствием. Мерси. (Бунше.) Понравились мы им.

БУНША. Все это довольно странно. Социализм совсем не для того, чтобы веселиться. А они бал устроили. И произносят такие вещи что ого-го-го… Но самое главное, фраки. Ох прописали бы им ижицу за эти фраки!

МИЛОСЛАВСКИЙ. Если в тебя вглядеться, то сразу разочаровываешься. Это кто все им пропишет?

Выходит гость во фраке.

ГОСТЬ. Я понимаю, что вы ищете уединения, и сию минуту уйду. Мне только хотелось пожать руку спутникам великого Рейна.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Очень, очень приятно. Мерси, гран мерси. Милославский Юрий. А это секретарь. А вы из каких будете?

ГОСТЬ. Я мастер московской водонапорной станции.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Очень приятно. Вы тоже трудящийся человек. Да что там… эти рукопожатие всякие… давайте поцелуемся.

ГОСТЬ. Я буду счастлив и польщен.

Милославский обнимает Гостя.

Не забуду этой минуты. (Хочет обнять Буншу.)

МИЛОСЛАВСКИЙ. С ним не обязательно. Это секретарь.

ГОСТЬ. Желаю вам всего, всего хорошего. (Удаляется.)

МИЛОСЛАВСКИЙ. Приятный народ. Простой, без претензий, доверчивый.

БУНША. Надел бы фрак да на общее собрание пришел бы! Вот бы я посмотрел! Какого он происхождения, интересно бы знать?

МИЛОСЛАВСКИЙ. Ты перестань мне гудеть в ухо. Ничего не даешь сообразить.

БУНША. Я уже все сообразил и даже с вами могу поделиться своими соображениями. И одного я не понимаю, откуда у вас появились точно такие часы, как у Михельсона? У меня возникают кое-какие подозрения. (Подходит к столу, на котором лежат вещи, принесенные из XX века: часы, занавеска, дамская шляпа.) Вот и надпись выцарапана: Михельсон.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Это я выцарапал "Михельсон".

БУНША. Зачем же чужую фамилию выцарапывать?

МИЛОСЛАВСКИЙ. Потому что она мне понравилась. Это красивая фамилия. Пожалуйста, сцарапываю и выцарапываю новую: Милославский. Это вас успокаивает?

БУНША. Нет, не успокаивает. Все равно я подозреваю.

МИЛОСЛАВСКИЙ. О господи! Тоска какая. На что мне, обеспеченному человеку, Михельсоновы посредственные часы? Вот часы так часы! (Вынимает из кармана часы.)

БУНША. У товарища Радаманова точно такие же часы… и буква "Р".

МИЛОСЛАВСКИЙ. Ну, вот видишь.

БУНША. А на каком основании вы мне "ты" говорите?

МИЛОСЛАВСКИЙ. Можешь и мне говорить "ты".

АННА (входит.) Не скучаете ли вы одни? Выпьемте шампанского.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Покорнейше благодарю. Простите, мадемуазель, за нескромный вопрос, нельзя ли нам спиртику выпить в виде исключения?

АННА. Спирту? Вы пьете спирт?

МИЛОСЛАВСКИЙ. Кто же откажется?

АННА. Ах, это интересно. У нас, к сожалению, его не подают. Но вот кран. По нему течет чистый спирт.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Ах, как у вас комнаты оборудованы? Бунша, бокальчик.

АННА. А неужели он не жжется?

МИЛОСЛАВСКИЙ. А вы попробуйте. Бунша, бокальчик даме.

АННА (выпив). Ой!

МИЛОСЛАВСКИЙ. Закусывайте, закусывайте.

БУНША. Закусывайте!

В это время входит смущенный Гость и, стараясь не помешать, что-то ищет под столом.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Что ищете, отец?

ГОСТЬ. Простите, я где-то обронил медальон с цепочкой.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Э-э, это жалко.

ГОСТЬ. Простите, посмотрю еще в бальном зале.(Уходит.)

МИЛОСЛАВСКИЙ. Славные у вас люди. За ваше здоровье. Еще бокальчик.

АННА. А я не опьянею?

МИЛОСЛАВСКИЙ. От спирту-то? Что вы! Вы только закусывайте. Князь, мировой паштет.

БУНША. Я же рассказывал тебе про Пантелея.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Да ну тебя к черту с твоим Пантелеем! Все равно им, кто вы такой. Происхождение не играет роли.

БУНША (Анне). Позвольте, товарищ, навести у вас справочку. Вы в каком профсоюзе состоите?

АННА. Простите, я не понимаю.

БУНША. То есть, чтобы иначе выразиться, вы куда взносы делаете?

АННА. Тоже не понимаю. (Смеется.)

МИЛОСЛАВСКИЙ. Ты меня срамишь. Ты бы еще про милицию спросил. Ничего у них этого нет.

БУНША. Милиции нет? Ну, это ты выдумал. А где же нас пропишут?

АННА. Простите, что я улыбаюсь, но я ни одного слова не понимаю из того, что вы говорите. Вы кем были в прошлой жизни?

БУНША. Я секретарь домоуправления в нашем жакте.

АННА. А… а… вы что делали в этой должности?

БУНША. Я карточками занимался, товарищ.

АННА. А- а. Интересная работа? Как вы проводили ваш день?

БУНША. Очень интересно. Утром встаешь, чаю напьешься. Жена в кооператив, а я сажусь карточки писать. Первым долгом смотрю, не умер ли кто в доме. Умер - значит, я немедленно его карточки лишаю.

АННА (хохочет). Ничего не понимаю.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Позвольте, я объясню. Утром встанет, начнет карточки писать, живых запишет, мертвых выкинет. Потом на руки раздаст; неделя пройдет, отберет их, новые напишет, опять раздаст, потом опять отберет, опять напишет…

АННА (хохочет). Вы шутите! Ведь так с ума можно сойти!

МИЛОСЛАВСКИЙ. Он и сошел!

АННА. У меня голова закружилась. Я пьяна. А вы сказали, что от спирта нельзя опьянеть.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Разрешите, я вас, за талию поддержу.

АННА. Пожалуйста. У вас несколько странный в наше время, но, по-видимому, рыцарский подход к женщине. Скажите, вы были помощником Рейна?

МИЛОСЛАВСКИЙ. Не столько помощником, сколько, так сказать, его интимный друг. Даже, собственно, не его, а соседа его Михельсона. Я случайно проезжал в трамвае, дай, думаю, зайду. Женя мне и говорит…

АННА. Рейн?

МИЛОСЛАВСКИЙ. Рейн, Рейн… Слетаем, что ли… Я говорю: а что ж, не все ли равно, летим… (Бунше.) Помолчи минутку. И вот-с, пожалуйста, такая история… Разрешите вам руку поцеловать.