Роковые яйца (сборник)

РЕЙН. Вы кто такой?

МИЛОСЛАВСКИЙ. А вам зачем? Ну, солист государственных театров.

РЕЙН. Я ничего не понимаю. Да вы что, нашего времени? Как же вы вышли из аппарата?

БУНША. И пальто Михельсона.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Я извиняюсь, какого Михельсона? Что это, у одного Михельсона коверкотовое пальто в Москве?

РЕЙН. Да ну вас к черту с этим пальто! (Смотрит на циферблат механизма.) Ах, ну да! Я на три года не довел стрелку. Будьте добры, станьте здесь, я вас сейчас отправлю обратно. (Движет механизм.) Что за оказия! Заело! Вот так штука! Ах ты, господи! Этот на чердаке сидит! (Милославскому.) Вы не волнуйтесь. попали… Ну, словом, вы не пугайтесь, я… я сейчас налажу все это. Дело в том, что время есть фикция…

МИЛОСЛАВСКИЙ. Скажите! А мне это и в голову не приходило!

РЕЙН. В том-то и дело. Так вот механизм…

МИЛОСЛАВСКИЙ. Богатая вещь! Извиняюсь, это что же, золотой ключик?

РЕЙН. Золотой, золотой. Одну минуту, я только отвертку возьму. (Отворачивается к инструменту.)

Милославский наклоняется к машине. В то же мгновение вспыхивает кольцо, свет в комнате меняется, поднимается вихрь…

Что такое!… Кто тронул машину?!

БУНША. Караул!

Вихрь подхватывает Буншу, втаскивает его в кольцо, и Бунша исчезает.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Чтоб тебя черт! (Схватывается за занавеску, обрывает ее и, увлекаемый вихрем, исчезает в кольце.)

РЕЙН. Что же это такое вышло! (Влетает в кольцо, схватывает механизм.) Ключ! Ключ! Где же ключ? (Исчезает вместе с механизмом.)

Наступает полная тишина в доме. После большой паузы парадная дверь открывается, и входит Михельсон.

МИХЕЛЬСОН (у двери в свою комнату). Батюшки! (Входит в комнату.) Батюшки! (Мечется.) Батюшки! Батюшки! (Бросается к телефону.) Милицию! Милицию! В Банном переулке, десять… Какой царь? Не царь, а обокрали меня! Михельсон моя фамилия! (Бросает трубку.) Батюшки!

В этот момент на парадном ходе начинаются энергичные звонки. Михельсон открывает дверь, и входит милиция в большом числе.

Слава тебе, господи! Товарищи, да как же вы быстро поспели?

МИЛИЦИЯ. Где царь?

МИХЕЛЬСОН. Какой царь?! Обокрали меня! Стенку взломали! Вы только гляньте! Часы, пальто, костюмы! Портсигар! Все на свете!

МИЛИЦИЯ. Кто звонил насчет царя?

МИХЕЛЬСОН. Какого такого царя, товарищи? Ограбили! Вы посмотрите!

МИЛИЦИЯ. Без паники, гражданин! Товарищ Сидоров, займите черный ход.

МИХЕЛЬСОН. Ограбили!

Темно. Та часть Москвы Великой, которая носит название Блаженство. На чудовищной высоте над землей громадная терраса с колоннадой. Мрамор. Сложная, но малозаметная и незнакомая нашему времени аппаратура. За столом, в домашнем костюме, сидит Народный Комиссар Изобретений Радаманов и читает. Над Блаженством необъятный воздух, весенний закат.

АННА (входя). Павел Сергеевич, вы что же это делаете?

РАДАМАНОВ. Читаю.

АННА. Да вам переодеваться пора. Через четверть часа сигнал.

РАДАМАНОВ (вынув часы). Ага. Аврора прилетела?

АННА. Да. (Уходит.)

АВРОРА (входя). Да, я здесь. Ну, поздравляю тебя с наступающим Первым мая.

РАДАМАНОВ. Спасибо, и тебя также. Кстати, Саввич звонил мне сегодня девять раз, пока тебя не было.

АВРОРА. Он любит меня, и мне приятно его мучить.

РАДАМАНОВ. Но вы меня не мучьте. Он сегодня ломился в восемь часов утра, спрашивал, не прилетела ли ты.

АВРОРА. Как ты думаешь, папа, осчастливить мне его или нет?

РАДАМАНОВ. Признаюсь тебе откровенно, мне это безразлично. Но только ты дай ему сегодня хоть какой-нибудь ответ.

АВРОРА. Папа, ты знаешь, в последнее время я как будто несколько разочаровалась в нем.

РАДАМАНОВ. Помнится, месяц назад ты стояла у этой колонны и отнимала у меня время, рассказывая о том, как тебе нравится Саввич.

АВРОРА. Возможно, что мне что-нибудь и померещилось. И теперь я не могу понять, чем он, собственно, меня прельстил? Не то понравились мне его брови, не то он поразил меня своей теорией гармонии. Гармония, папа…

РАДАМАНОВ. Прости. Если можно, не надо ничего про гармонию, я уже все слышал от Саввича…

На столе в аппаратуре вспыхивает голубой свет.

Ну, вот, пожалуйста. (В аппарат.) Да, да, да, прилетела.

Свет гаснет.

Он сейчас подымется. Убедительно прошу, кончайте это дело в ту или другую сторону, а я ухожу переодеваться. (Уходит.)

Люк раскрывается, и из него появляется Саввич. Он ослепительно одет, во фраке, с цветами в руках.

САВВИЧ. Дорогая Аврора, не удивляйтесь, я только на одну минуту, пока еще нет гостей. Разрешите вам вручить эти цветы.

АВРОРА. Благодарю вас. Садитесь, Фердинанд.

САВВИЧ. Аврора, я пришел за ответом. Вы сказали, что дадите его сегодня вечером.

АВРОРА. Ах, да, да. Наступает Первое мая. Знаете ли что, отложим наш разговор до полуночи. Я хочу собраться с мыслями.

САВВИЧ. Слушаю. Я готов ждать и до полуночи, хотя и уверен, что ничего не может измениться за эти несколько часов. Поверьте, Аврора, что наш союз неизбежен. Мы - гармоническая пара. А я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы были счастливы.

АВРОРА. Спасибо, Фердинанд.

САВВИЧ. Итак, разрешите откланяться. Я явлюсь, как только начнется праздник.

АВРОРА. Мы будем рады.

Саввич уходит. Радаманов входит, полуодет.

РАДАМАНОВ. Ушел?

АВРОРА. Ушел.

РАДАМАНОВ. Ты опять не дала ответа?

АВРОРА. Как всякая интересная женщина, я немного капризна.

РАДАМАНОВ. Извини, но ты вовсе не так интересна, как тебе кажется. Что же ты делаешь с человеком?

АВРОРА. А с другой стороны, конечно, не в бровях сила. Бывают самые ерундовские брови а человек интересный…

За сценой грохот разбитых стекол. Свет гаснет и вспыхивает, и на террасу влетают Бунша, затем Милославский и, наконец, Рейн.

РЕЙН. О, боже!

БУНША. Евгений Николаевич!

МИЛОСЛАВСКИЙ. Куда ж это меня занесло?

РАДАМАНОВ. Артисты. Что ж это вы стекла у меня бьете? О съемках нужно предупреждать. Это моя квартира.

РЕЙН. Где мы? Да ответьте же, где мы?

АВРОРА. В Блаженстве.

РАДАМАНОВ. Простите…

АВРОРА. Погоди, папа. Это карнавальная шутка. Они костюмированы.

РАДАМАНОВ. Во-первых, это раньше времени, а во-вторых, все-таки стекла в галерее… На одном из них, по-видимому, дамская шляпа. Может быть, это и очень остроумно…

РЕЙН. Это Москва? (Бросается к парапету, видит город.) Ах! (Оборачивается с безумным лицом, смотрит на светящийся, календарь.) Четыре двойки. Две тысячи двести двадцать второй год! Все понятно. Это двадцать третий век. (Теряет сознание.)

АВРОРА. Позвольте! Он по-настоящему упал в обморок! Он голову разбил! Отец! Анна! Анна! (Бросается к Рейну.)

Анна вбегает.

РАДАМАНОВ (по аппарату). Граббе! Поднимитесь ко мне! Да в чем есть! Тут какая-то чертовщина! Голову разбил!

АННА. Кто эти люди?

АВРОРА. Воды!

БУНША. Он помер?

Открывается люк, и вылетает полуодетый Граббе.

АВРОРА. Сюда, профессор, сюда!

Граббе приводит в чувство Рейна.

РЕЙН (очнувшись). Слушайте… По только верьте… я изобрел механизм для проникновения во время… вот он… поймите мои слова… мы люди двадцатого века!

Темно.

Конец первого действия.

Действие второе

Иллюминированная ночь на той же террасе. Буфет с шампанским. Радаманов и Рейн во фраках стоят у аппарата. В отдалении Саввич. Анна в бальном платье у аппарата. Слышна мощная музыка.

РАДАМАНОВ. Вон, видите, там, где кончается район Блаженства, стеклянные башни. Это - Голубая Вертикаль. Теперь смотрите - поднялся рой огней. Это жители Вертикали летят сюда.