Страница 16 из 59
Баянов застонал от нового приступа боли.
— Да ты не волнуйся, Миша. Охота тебе…
— Нет, Ваня, тут не волноваться нельзя. Смотри, сколько прошло времени с тех пор, как Витовский сконструировал свою машину, прославившую его, а что он сделал с тех пор? Ничего… Третий год работает, и думается мне, не в полную силу работает. Славой прикрывается. Ни один шаг его под сомнение взять нельзя. Сам Витовский, мол! — Баянов закрыл на минуту глаза и продолжал уже более спокойно: — Неправильно он пользуется славой! И, может быть, потому, что слишком влюблен в нее. Ты понимаешь: влюблен! Вот сегодня для меня это стало совсем ясно. Заграница перепечатала его статью!.. Подумаешь, велика важность! Пусть лучше его машина пойдет по нашим полям, оставляя за собой хорошую дорогу. Вот тогда будет чем гордиться! Согласен со мной?
— Конечно.
— Да, чорт возьми, — продолжал Баянов, — пусть сначала машина пойдет по полям! Конечно, тогда будут писать об этом во всем мире. Славу о нашей стране утаить, как ты знаешь, трудно. Но гордиться самим фактом упоминания своего имени в заграничной печати! Это недостойно советского инженера!
Петров молчал. Он хотел пресечь разговор, чтобы не волновать больного. Но Баянов не умолкал:
— Трудно нам будет с ним, ох как трудно… Просто даже неясно, как такому человеку подступиться. Я имею в виду задуманное нами дело.
— Да-а, — протянул Петров. — Будет трудно…
— А ведь нужна нам машина такого рода, очень нужна, — продолжал Баянов. — Удар молнии был замечательный!.. Просто нам повезло…
Петров заметил, что состояние его друга действительно требует полного покоя. На его маленьком лице выступили мелкие капли пота, несмотря на полумрак хорошо заметные.
— Я пойду, а ты спи, Миша, — тихо проговорил Петров.
На цыпочках он вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой немного скрипящую дверь.
***
Больным во время высокой температуры часто сняться кошмары. Иногда бывает, что больной видит длинную нить, с монотонным жужжанием удаляющуюся в неведомую бесконечную даль. Больной пытается встать, оборвать нить, чтобы прекратилось томительное жужжание, но сил нет, он не может встать. И нить гудит, гудит без конца…
Баянову чудится лента. Она бесконечно тянется и гудит. Лента стелется по земле. Гудение напоминает отдаленную работу трактора. Баянов понимает, что это не трактор, это машина инженера Витовского. А полоса — это дорога, которую прокладывает машина. Но — странное дело! — машина неподвижно стоит на месте. Дорога же, наоборот, идет не из-под машины, а движется к ней.
“Неправильно, — думает Баянов в бреду, — так не должно быть… Машина должна прокладывать дорогу, а это какая-то нелепость…”
Он пытается сдвинуться с места, но не может, как это часто бывает во сне.
Вдруг перед глазами возникает ярко-синее пламя и раздается гром.
Баянов просыпается.
“Не утихла гроза”, думает он, слыша отдаленные раскаты грома.
И снова, когда он погружается в сон, он видит тот же кошмар. Опять та же дорога, бесконечно ползущая мимо, но она почему-то расплывается, превращается в жидкость и растекается бурным потоком по полю. Мерно и удивительно монотонно что-то гудит.
Растворяется от дождя…” мелькает в голове у больного.
Снова рокочущий удар грома, и Баянов просыпается.
Рука тянется к стакану воды. Губы пересохли и потрескались. Вода почему-то кажется соленой.
“Растворяется от дождя… растворяется от дождя…” продолжают звучать слова, слышанные в кошмаре.
“Что растворяется от дождя? — вдруг совершенно сознательно подумал больной. — Ах да, дорога…”
Баянов вытер рукой холодный пот и улегся поудобнее. Он решил больше не спать.
— Дорога растворяется от дождя… — тихо проговорил он. — Так, так… Забавный сон…
Вдруг голова его поднялась над подушкой. Несколько усилий, и больной уселся в постели.
— Ну да, так оно и есть… — тихо прошептал он, продолжая что-то мучительно вспоминать. “Может раствориться, и тогда не останется никаких следов. Надо проверить немедленно”, проносится в голове больного.
Снова тянется рука за стаканом воды. Сделав несколько торопливых глотков, Баянов, превозмогая боль, опускает ноги с постели. Стиснув зубы и тяжело дыша, он начинает одеваться.
Наконец он одет. На нем тот же черный плащ. В руках — суковатая палка. Опираясь на нее, пробирается он по темному коридору к выходным дверям, открывает их, стараясь не произвести лишнего шума, и выходит на лестничную клетку, озаренную слабым светом одинокой электрической лампочки.
Через некоторое время его можно было уже увидеть выходящим из ворот институтской ограды.
Он направлялся в поле.
***
Сегодня Инженер Витовский вернулся к себе домой значительно позже обычного.
Наспех поужинав, он сослался на какое-то срочное дело и немедленно заперся в своем рабочем кабинете. На самом же деле никакого срочного дела у него не было. Он принялся ходить из угла в угол, изредка останавливаясь и мучительно размышляя. Обычно жизнерадостное лицо его приняло немного грустное выражение.
Только что ему пришлось отменить небольшое испытание в поле, назначенное на завтра. Собственно говоря, откладывать испытание не было особой необходимости. Оно было подготовлено достаточно солидно. Проверочная аппаратура была выполнена в мастерских с большой тщательностью. Но Витовскому неожиданно показалось, что нужно ко всему подготовленному добавить еще одну, незначительную деталь.
— Давайте проведем испытание с тем, что есть! — уговаривали его сотрудники лаборатории. — После будет яснее, что именно надо добавить.
— Нет, товарищи, вы меня уж простите… — вежливо улыбался Витовский.
Настоящая причина отмены этого испытания лишь очень смутно была ясна для самого инженера Витовского.
“Нельзя выходить больше в поле без полной уверенности в успехе, — мелькало в голове Витовского. — Слишком много неудач подряд. Так нельзя. Это, в конце концов, сказывается на моем авторитете специалиста. На всякий случай необходимо изготовить дополнительную деталь, и тогда вероятность успеха повысится…”
И вспоминал разговор с больным инженером Баяновым, и это воспоминание показалось ему неприятным.
Сильно ли обиделся инженер Витовский? Строит ли он планы, как отомстить человеку, посмевшему ему Витовскому, всеми признанному, талантливому инженеру, сказать дерзость?
Нет, не сильно обиделся инженер. Даже трудно сказать, в состоянии ли этот человек на кого-нибудь сильно обижаться.
Да, сказанное Баяновым было невероятно. Во всяком случае, Витовский уже давно не слышал ни от кого чего-либо подобного. Он даже перестал подозревать, что кто-нибудь осмелится высказать ему какие-либо сомнения по поводу успеха его работы. Задержка? Сорваны сроки, обещанные им? Да ведь работа-то экспериментальная! Разве можно все предвидеть! И вот какой-то малозаметный молодой инженер, да при том еще не имеющий прямого отношения к строительству машины, осмелился сказать ему… Да еще в то время, когда он, Витовский, пришел к нему, больному, отдать товарищеский долг… Больной человек… Да, больной. И только, может быть, поэтому все простительно… Только потому, что он больной, приходят ему в голову эти дерзкие мысли. Экспансивный… Да, очень экспансивный, такой вот именно и может ни с того ни с сего обидеть… Да, такому, пожалуй, простительно. “Вот закончу машину, тогда прямо ему так и скажу: “Обидели вы меня, товарищ Баянов. Хорошо, что у меня характер такой — кроткий… А то другой бы на моем месте… представляете!..”
Витовский подошел к окну и отдернул штору. Гроза понемногу стихала. Среди быстро гонимых ветром туч кое-где появлялись серебристые проблески лунного света.
“Нет, — продолжал думать Витовский, м я не скажу ему, что он меня обидел. Лучше я сделаю так: как только начнутся первые успешные испытания, я приглашу его. Буду обращаться с ним чрезвычайно любезно, советоваться с ним буду. Он поймет. Парень не дурак. Поймет, и будет ему очень стыдно. Да…”