Сейчас вылетит птичка!

— При грамотном руководстве, — разглагольствовал Боргоров, — люди способны достичь невозможного. Шахту прошли всего за месяц после того, как был получен приказ из Москвы. Кое-кто весьма высокопоставленный надеялся, что мы обнаружим уран, — добавил он таинственно.

— Теперь медаль получите, — рассеянно заметил Петр, ощупывая колючую проволоку, натянутую вокруг шахты. Моя репутация меня опережает, думал он. Вероятно, поэтому Боргоров избегал его взгляда, обращаясь только к Осипу: Осипу твердокаменному, надежному, идеологически непогрешимому; Осипу, который отговаривал Петра от публикации сомнительной статьи и сочинял за него опровержение. А теперь старший брат громко сравнивал шахту с пирамидами, висячими садами Вавилона и Колоссом Родосским.

Боргоров отвечал путано и невнятно, Осип ловил каждое слово, поддакивал, и Петр позволил глазам и мыслям побродить по удивительной новой стране. Под ними лежали Рудные горы, отделявшие Восточную Германию, оккупированную советскими войсками, от Чехословакии. Серые людские реки втекали и вытекали из шахт и штолен, выбитых в зеленеющих склонах: грязная красноглазая орда, добывающая уран…

— Когда будете смотреть окаменелости? — спросил Боргоров, вклиниваясь в мысли Петра. — Их уже заперли на ночь, но завтра в любое время. Образцы разложены по порядку.

— Что ж, — сказал Осип, — лучшую часть дня мы убили, чтобы сюда добраться, так что давайте приступим завтра.

— А вчера, позавчера и третьего дня просидели на жесткой скамье, дожидаясь пропусков, — устало сказал Петр и тут же спохватился: снова он говорил невпопад. Черные брови Боргорова взлетели, Осип смерил брата недовольным взглядом. Петр нарушил одно из главных правил Осипа: «Никогда ни на что не жалуйся».

Петр вздохнул. На полях сражений он тысячи раз доказывал свой патриотизм, а теперь его соотечественники видят в каждом его слове и жесте измену. Он виновато посмотрел на Осипа, прочтя в ответном взгляде старое доброе правило: «Улыбайся и не спорь».

— Меры предосторожности выше всяких похвал, — осклабился Петр. — Учитывая объем работы, просто удивительно, что им потребовалось для проверки всего три дня.

Он прищелкнул пальцами.

— Вот это эффективность труда!

— На какой глубине вы нашли окаменелости? — перебил Осип, резко меняя тему.

Брови Боргорова так и остались приподнятыми. Очевидно, Петру удалось еще больше упрочить свою ненадежную репутацию.

— Мы наткнулись на них в нижних слоях известняка, до того, как добрались до песчаника и гранита, — с недовольным видом отвечал Боргоров Осипу.

— Вероятно, середина мезозоя, — заметил Осип. — Мы надеялись, что вы обнаружили окаменелости ниже. — Он поднял руки. — Не поймите нас превратно. Мы счастливы, что вы нашли их, но мезозойские муравьи не так интересны, как их возможные предшественники.

— Никто и никогда не видел окаменелостей более ранних периодов, — подхватил Петр, из всех сил пытаясь исправить положение. Боргоров по-прежнему его игнорировал.

— Мезозойские муравьи практически неотличимы от нынешних, — вступил Осип, жестами исподтишка призывая Петра к молчанию. — Они существовали большими колониями, разделяясь на рабочих, солдат и так далее. Любой мирмеколог отдаст правую руку, чтобы узнать, как жили муравьи до образования колоний — как они стали такими, какими их знаем мы. Вот это было бы открытие!

— Очередной прорыв русских, — поддакнул Петр и снова не получил ответа. Он мрачно уставился на парочку живых муравьев, безуспешно тянувших в разные стороны издыхающего навозного жука.

— А вы их видели? — возразил Боргоров, помахав маленькой жестяной коробочкой перед носом Осипа, отщелкнул крышку ногтем. — Это, по-вашему, пустяки?

— Господи, — пробормотал Осип, осторожно принимая жестянку и держа ее на вытянутой руке, чтобы Петр разглядел отпечаток муравья в известняковой пластине.

Петр, охваченный исследовательским пылом, вмиг забыл о своих печалях.

— Почти три сантиметра длиной! Посмотри на благородную форму головы, Осип! Никогда не думал, что назову муравья красавцем! Возможно, именно большие мандибулы делают их уродливыми. — Он показал на место, где полагалось находиться мощным жвалам. — У этого экземпляра они почти не видны! Осип, это домезозойские муравьи!

Довольный Боргоров приосанился, расставил ноги, развел ручищи. Это диво появилось на свет из его шахты.

— Смотри, смотри, что тут за щепка рядом с ним? — воскликнул Петр. Вытащив из нагрудного кармана лупу, он навел ее на муравья и прищурился. Сглотнул. — Осип, — голос Петра дрогнул, — скажи, что ты видишь.

Осип пожал плечами.

— Какой-нибудь паразит или растение. — Он поднес пластину к лупе. — Возможно, кристалл или… — Осип побледнел. Дрожащими руками он передал лупу и окаменелость Боргорову.

— Товарищ, скажите, что вы видите.

— Я вижу, — пропыхтел покрасневший от натуги Боргоров, — я вижу… — он прокашлялся, — толстую палку.

— Да присмотритесь же! — хором воскликнули Петр и Осип.

— Ну, если подумать, эта штука напоминает — Господи прости! — напоминает…

Он запнулся и растерянно посмотрел на Осипа.

— Контрабас? Верно, товарищ? — спросил тот.

— Контрабас, — выдохнул Боргоров…

В дальнем конце барака на окраине шахтерского поселка, куда поместили Петра и Осипа, пьяные игроки ожесточенно резались в карты. Снаружи бушевала гроза. Братья, сидя на койках, без конца передавали друг другу бесценную окаменелость, гадая, какие сокровища принесет завтра утром Боргоров.

Петр ощупал матрац — солома, тонкий слой соломы в грязном белом мешке на голых досках. Он старался дышать ртом, не впуская спертый воздух в чувствительные ноздри.

— А если это детская игрушка, которую неведомым образом занесло в один пласт с муравьем? Когда-то здесь стояла игрушечная фабрика.

— Ты когда-нибудь видел игрушечный контрабас? Я уж не говорю о размере! Для такой работы нужен лучший ювелир на свете. Да и Боргоров клянется, что никто не смог бы проникнуть так глубоко, по крайней мере в последние двести миллионов лет.

— Стало быть, вывод один, — сказал Петр.

— Стало быть, так, — отозвался Осип и промокнул лоб алым носовым платком.

— Что может быть хуже этого свинарника? — произнес Петр.

Заметив, что один-два картежника оторвались от игры, Осип с силой пнул брата ногой.

— Свинарник, — рассмеялся какой-то человечек, отшвырнул карты, подошел к своей койке и выудил из-под матраца бутылку коньяку. — Выпьем, товарищ?

— Петр! — строго сказал Осип. — Мы кое-что забыли в деревне. Придется вернуться прямо сейчас.

Петр уныло поплелся за старшим братом под дождь. На улице Осип схватил Петра за локоть и втолкнул под хлипкий навес.

— Петр, братишка, когда же ты вырастешь? — Осип тяжело вздохнул и заломил руки. — Этот человек — из органов! — Он провел короткопалой ладонью по блестящей поверхности, откуда когда-то росли волосы.

— Свинарник и есть, — упрямо бросил Петр.

— Даже если и так! — всплеснул руками Осип. — Разумно ли сообщать об этом им? — Он положил брату руку на плечо. — После того нагоняя любое неосторожное слово навлечет на тебя ужасные бедствия. На нас обоих. — Осип вздрогнул. — Ужасные бедствия.

Окрестности осветила молния, и Петр успел разглядеть, что склоны все также бурлят ордами копателей.

— Может быть, мне вообще не стоит раскрывать рот?

— Я прошу только, чтобы ты следил за своими словами. Для твоего же блага, Петр. Подумай сам.

— Все, о чем ты запрещаешь говорить, правда. Как и статья, после которой мне пришлось каяться. — Петр подождал, пока затихнет громовая канонада. — Я не должен говорить правду?

Осип с опаской заглянул за угол, щурясь в темноту.

— Не всю правду, — прошептал он, — если хочешь выжить. — Осип засунул руки в карманы, втянул плечи. — Уступи, Петр. Учись терпеть. Другого пути нет.

Не сказав больше ни слова, братья вернулись в барак, к смраду и осуждающим взглядам, хлюпая насквозь промокшими ботинками.