Страница 82 из 484
Она стала доставать кости и объявила:
– Напев «Шестая госпожа»:
Кости не сошлись.
Следующим сидел Симэнь Цин.
– «Красавица Юй», – объявил он напев:
Симэнь вынул кость «главный полководец», и ему налили чарку вина.
За ним настала очередь Ли Цзяоэр.
– «Цветок нарцисса», – объявила она:
Не сошлось.
Взялась Цзиньлянь.
– «Почтенный Бао», – объявила она напев:
Цзиньлянь вынула кость «три – пять» и осушила чарку.
За ней шла Пинъэр.
– «Прямого, честного люблю», – объявила она:
Кости опять не сошлись.
Подошла очередь Сунь Сюээ.
– «Юнец конопатый», – объявила она:
И опять не сошлись кости.
Наконец, взялась Юйлоу.
– «Помню чары твои», – объявила она:
Юйлоу вынула четверку – кумач густой, и Юэнян, закрывая игру, велела Сяоюй наполнить чарку.
– Матушке Третьей поднеси, – распорядилась хозяйка и обернулась к Юйлоу: – Тебе следовало бы три больших кубка выпить. Ведь у тебя под боком будет жених. Допивайте чарки, – поторопила она остальных, – давайте проводим их в спальню.
– Не смеем ослушаться! – поддержала ее Цзиньлянь.
Юйлоу сгорала от стыда. Когда опустели чарки, всей компанией проводили Симэня к Юйлоу в спальню. Она пригласила их посидеть, но никто не стал задерживаться.
– Доброй ночи, детки мои! – шутила над Юйлоу Цзиньлянь. – Мать завтра тебя проведать придет, дочка. Смотри, не капризничай! – Цзиньлянь обернулась к Юэнян и продолжала: – Дочка-то у меня уж больно молода. Вы уж, свашенька, не очень строго с нее взыскивайте, как мать прошу.
– Перекисшим уксусом[16] ты подправляешь, девка! – отвечала Юйлоу. – Я с тобой завтра поговорю.
– Когда сваха по лестнице поднимается, мы, матери, как на иголках сидим, – не унималась Цзиньлянь.
– Ну что ж ты, дочка, посидела бы со мной немножко, – продолжала Юйлоу.
– Мы тебе не ровня, не родня–твоему забору двоюродный плетень,– ответила Цзиньлянь и пошла вместе с Пинъэр и падчерицей.
У малых ворот Пинъэр поскользнулась и упала.
– Ты, сестрица, как слепая плетешься, а бугорок попался – падаешь, – с укоризной заметила Цзиньлянь. – Вот и веди тебя! Я-то с тобой ногой в снег угодила и туфельки запачкала.
– У самых ворот и снег оставили, – услышав их разговор, проворчала Юэнян. – Не раз слугам наказывала. Нет, так и не убрали, рабские отродья! Тут только и падать! – Она кликнула Сяоюй: – Ступай фонарь принеси! Проводишь матушку Пятую и матушку Шестую.
– Смотри-ка, – обратился Симэнь к Юйлоу, – сама в грязи вымазалась, негодница, и к другим навязывается. Упрекает, ей, мол, туфли выпачкали. Мелет языком, а они ей ни слова. Вот негодница! И вчера тоже ни с того ни с сего запели «Месяц медовый их вновь посетил». Это она, наверное, их подговорила.
– А что она хотела этим сказать? – спросила Юйлоу.
– Да то, что, мол, Старшая сама на примирение напросилась, нарочно, мол, вслух молилась, чтоб я услыхал. В общем, ночного свидания захотела, вот что, – пояснил Симэнь.
– Ведь Пятая все песни знает, не то что мы.
– Эх, не знаешь ты, как эта негодница всех подстрекает!
С этими словами они легли, но не о том пойдет речь.
Вернемся к Пань Цзиньлянь и Ли Пинъэр. В разговоре, пока они шли, Цзиньлянь все время называла Пинъэр то «сестрица Ли», то «госпожа Хуа». Когда подошли к внутренним воротам, падчерица повернула к себе в боковой флигель, а Сяоюй с фонарем проводила обеих женщин в садик. Цзиньлянь захмелела и держалась за Пинъэр.
– Пьяная я, – говорила она. – Ты уж меня доведи до спальни как-нибудь.
– Да ты совсем трезвая, – уговаривала ее Пинъэр.
Они добрались, наконец, до спальни Цзиньлянь и отпустили Сяоюй. Цзиньлянь оставила Пинъэр выпить чаю.
– А ведь тебе тогда у нас не бывать бы, правда? – говорила Цзиньлянь. – А благодаря кому в дом вошла, а? А сейчас все мы, сестры, по узкой дощечке идем. Чего я из-за тебя натерпелась тогда! Чего только на меня за глаза ни наговаривали! Но добрая у меня душа – Небо тому свидетель.
– Знаю, сестрица, скольких хлопот тебе это стоило. Никогда не забуду твоей доброты и милости.
– Я тебе и говорю, чтоб не забывала.
Чуньмэй подала чай. Вскоре Пинъэр простилась с Цзиньлянь, и та осталась одна, но не о том пойдет речь.
Да,
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Ловкачу за хитрость достается,
упрекают увальня за лень;
Богача вседневно точит зависть,
а бедняк унижен, что ни день;
Злобный человек – всегда упрямец,
если добрый – значит, размазня;
Коли ты прилежен – значит, жаден,
а расчетлив – скряге ты родня;
Откровенен ты и простодушен –
дураком набитым назовут;
Если ж и смышлен ты и проворен –
скажут про тебя: коварный плут.
Вот и посудите: есть ли в мире
тот, что всем и каждому хорош?
Или избегать будут соседи,
иль не будут ставить ни во грош.
И на другой день невестка У, золовка Ян и матушка Пань поздравляли Мэн Юйлоу с днем рождения. Юэнян пировала с гостями в заднем зале. Но на этом мы их и оставим.
Тем временем вот что случилось в доме Симэня. У слуги Лайвана от чахотки умерла жена, и Юэнян женила его на дочери гробовщика Сун Жэня. Вначале ее продали в служанки судье Цаю, но она чем-то провинилась и ее просватали за повара Цзян Цуна. Симэнь Цин часто посылал Лайвана за поваром, и Лайван бывал у Цзян Цуна дома и утром и вечером, встречался и с его женой. Они, случалось, выпивали, флиртовали, а потом и совсем сблизились.