Страница 87 из 120
— Пустынные горы! — в крайнем изумлении воскликнул Боя и подумал: «Будь здесь город или поселок, можно было бы предположить, что какой-нибудь умный, образованный человек подслушивал мою игру на цитре и потому звук ее вдруг изменился и так странно порвалась струна. Но откуда взяться такому слушателю здесь, возле этого пустынного утеса?.. Ага! Знаю! Вероятно, враги подослали убийцу, или, может быть, это разбойники, выжидающие позднего часа, чтобы проникнуть на судно и ограбить меня». — Эй, люди! — позвал Боя. — Осмотреть берег! Кто-то здесь есть, если не в гуще ив, то в чаще камышей!
Слуги собрали людей и уже готовы были ринуться на берег, как вдруг с берега донесся голос:
— Уважаемый сударь в лодке! Не извольте подозревать чего худого. Я, ничтожный, вовсе не грабитель и не вор, я — дровосек. Я был в лесу, и поздно вечером меня застиг внезапный ливень и страшный ветер. Накидка меня не защищала от дождя, и я укрылся под утесом. Тут я, услышав, как вы заиграли, немного задержался, чтобы внять звукам цитры.
Боя расхохотался:
— Какой-то дровосек — и смеет говорить «внять звукам цитры»! Ну, ладно, правда или ложь в твоих словах, доискиваться я не стану. Люди! Пусть идет прочь!
Но человек не уходил.
— Сударь, вы не правы, — сказал он громко. — Вам разве не известно, что «в селении из десяти дворов всегда найдется человек и преданный, и честный», что «если в доме благородный человек, к нему извне придет достойный»! И если вы с презреньем говорите, что в горной глуши некому цитре внимать, то у пустынного берега в этот час ночной и играть, казалось бы, некому было на цитре.
Боя обратил внимание, что человек этот говорит не просто, и подумал: «А кто его знает, может быть, он действительно понимает музыку и на самом деле слушал мою цитру?»
— Ладно, оставьте его! — сказал тогда Боя слугам, а сам подошел к дверям каюты и тоном, в котором уже не было гнева и звучала приязнь, спросил: — Господин, находящийся на берегу! Если вы задержались только для того, чтобы послушать цитру, то, может быть, и знаете, что за мелодию я исполнял?
— Если бы не знал, то вряд ли стал бы слушать, — отвечал человек. — То, сударь, что вы играли, — «Скорбь *Конфуция по *Янь Хуэю». Слова же песни таковы:
Но на этой фразе струна оборвалась, и вы не успели сыграть последнюю строку. Я помню ее:
Услышав это, Боя пришел в восторг.
— Уважаемый! Да вы на самом деле не из невежд простых. Однако вы — на берегу, я — здесь, на судне; так разговаривать нам неудобно, — сказал он и распорядился: — Эй, положите сходни, приготовьте поручни и просите господина подняться на судно.
Слуги положили сходни, и когда человек поднялся на судно, все увидели, что это действительно дровосек: на голове плетеная шляпа, на плечах травяной плащ, в руках *коромысло, за поясом топор, а на ногах соломенные сандалии. Где там было слугам разбирать по его речи, кто он и что он. Они видели перед собой самого обычного дровосека, смотрели на него свысока и даже прикрикнули на него:
— Ты, дровосек! Пойдешь в каюту к нашему господину. Смотри, будет что спрашивать, отвечай как следует! Особа важная!
Но дровосек попался какой-то странный.
— Уважаемые, — сказал он, — не нужно быть такими грубыми. Позвольте оправить одежду, а уж потом представиться.
Дровосек снял плетеную шляпу — голова его оказалась повязанной синим платком; скинул дождевой плащ — на теле длинная рубаха из грубой темно-синей ткани, поверх нее широкий пояс, стягивающий талию; холщовые штаны. Не торопясь, сложил он у двери плащ, шляпу, топор и коромысло, снял сандалии, стряхнул с них грязь и, надев их снова, спокойно вошел в каюту.
На столе перед хозяином ярко горели свечи. Дровосек низко поклонился, не став, однако, на колени, и сказал:
— Приветствую вас, высокопочтенный сударь.
Но что мог значить в глазах Боя, знатного сановника княжества Цзинь, человек в простой рубахе и грубых штанах? Сойти с места и ответить приветствием? Это значило бы утратить подобающее сану приличие. Выгнать — неудобно: ведь сам пригласил. И Боя, не зная, как быть, чуть приподнял руку.
— Прошу без этикета, почтенный друг, — сказал он и велел отроку подать табурет.
Мальчик принес табурет, поставил его в стороне от стола, не на почетном месте, и Боя, не считаясь с должными приличиями гостеприимства, скривил губы, взглянув в сторону табуретки, и сказал:
— Присядь-ка.
В обращении на «ты» уже проявилось все пренебрежение Боя к гостю. Но дровосек спокойно сел на табурет без обычных учтивостей и церемоний.
Видя, что тот уселся без единого слова вежливого самоуничижения, Боя проявил некоторое раздражение и недовольство. Поэтому, не осведомляясь о фамилии и имени гостя, не приказывая слугам подать чай, он долго сидел молча и наконец, удивленный, спросил:
— Так это ты с берега «звукам цитры внимал»?
— Нескромно говоря, конечно, — ответил дровосек.
— Так вот я хочу спросить тебя, — сказал Боя. — Ты говоришь, что задержался, чтобы послушать цитру. Если так, то, может быть, ты знаешь о происхождении ее? Может быть, знаешь, кем она сделана, что хорошего в ее игре?
В это время явился кормчий.
— Ветер благоприятный, — доложил он. — Луна. Светло, как днем. Можно отчаливать.
— Подождите, — ответил Боя.
Но дровосек сказал:
— Высокопочтенный сударь, вы изволили удостоить меня, ничтожного человека, вопросом. Однако я боюсь, что невразумительными и многословными рассуждениями могу задержать вас и вы упустите попутный ветер.
— А я боюсь, что ты не знаешь основ игры и устройства цитры, — усмехнулся Боя. — Но, окажись в твоих сужденьях смысл, лишиться сана сочту за дело небольшое, а уж о том, раньше или позже пуститься в путь, беспокоиться тем более не стану.
— Если так, — ответил дровосек, — тогда я могу позволить себе нескромность начать. Цитра впервые была выточена древним *Фу Си. Он видел, как животворное начало великих звезд пало в полете на древний платан и как парою фениксы слетели на дерево это. А феникс — царь среди птиц. Обитает он на платане, вкушает лишь плод бамбука и пьет из источников сладких. Фу Си знал, что платан — одна из отменных пород дерева. А теперь, когда платан воспринял животворное начало природных сил, он становился вполне пригодным для выделки музыкального инструмента. И Фу Си повелел срубить его. Высотой дерево было в тридцать *чи, что соответствовало *небу тридцати трех. Фу Си рассек его на три части соответственно трем созидательным силам в природе — небу, земле и человеку, затем ударил по верхней части и прислушался. Звук был слишком звонок. Фу Си счел эту часть легкой и отверг. Он ударил по нижней части — звук был слишком глухим. Фу Си нашел эту часть тяжелой и от нее тоже отказался. Тогда он ударил по средней части — звук подходил по звонкости и чистоте. Он положил этот кусок в вечнотекущую воду и вымачивал его семьдесят два дня сообразно *семидесяти двум периодам года. Потом он вынул дерево и высушил его в тени. Выбрав *счастливый день и час, он с помощью искусного мастера Лю Цзыци разрезал дерево и выточил из него цитру. И так как это был музыкальный инструмент *Яшмового пруда, то Фу Си назвал его янтарной цитрой. Длиной цитра была в триста шестьдесят один *фэнь, что соответствовало тремстам шестидесяти одному градусу окружности неба. Передний конец ее был шириной в восемь *цуней, соответственно *восьми периодам года, задний — шириною в четыре цуня, сообразно четырем временам года. Толщиной цитра была в два цуня сообразно двум началам природы — земле и небу. И было основание цитры в виде головы *Золотого отрока, середина — в виде талии *Яшмовой девы, а конец — в виде чела бессмертного гения. И были на ней *«пруд дракона» и «бассейн феникса», колки из яшмы и золотые перекладины. Перекладин было двенадцать по числу двенадцати месяцев в году, и была еще одна перекладина, соответствовавшая *високосному месяцу.