Страница 61 из 120
Новым начальником уезда Сюньсянь стал некий Лу Гаоцзу, родом из Пинху, что находится в ведении округа Цзясин в провинции Чжэцзян. Это был умудренный опытом правитель, человек обширных познаний, блестящего, тонкого ума, огромных дарований.
Когда Лу Гаоцзу собирался покинуть столицу, Ван Цэнь рассказал ему о Лу Нане, напомнил о его деле и просил иметь это дело в виду. У Лу Гаоцзу сразу же возникли подозрения. «Эта история случилась очень давно, почему же она до сих пор так волнует Ван Цэня? — подумал он. — И к чему все эти наставления? Нет, тут что-то не то!»
Вступив в должность, Лу Гаоцзу расспросил о деле Лу Наня местных влиятельных лиц, которые охотно объяснили новому начальнику истинную причину ареста. Лу Гаоцзу не решился этому поверить: «Все-таки Лу Нань был известным богачом, и люди эти могли в корыстных целях защищать его интересы». Тогда, переодетый простолюдином, он стал повсюду наводить справки и снова получил такие же сведения. «Как же мог правитель народа из-за личной вражды состряпать дело на невинного человека и приговорить его к смертной казни?!» — возмущался про себя Лу Гаоцзу и собрался было написать донесение высшим властям, требуя оправдания ни в чем не повинного поэта. Но, поразмыслив, решил, что если он отправит донесение, то надлежащие учреждения прежде всего снова начнут с проверки всех доносов, жалоб, пересмотров и так далее, так что опять дело затянется.
«Лучше сначала освободить Лу Наня, а потом уже написать», — рассудил начальник уезда. Приняв такое решение, он вынул свиток с бумагами, относящимися к делу поэта, и внимательно просмотрел все документы: все было так хорошо сфабриковано, что прямо-таки не к чему было придраться. Снова и снова просматривал Лу Гаоцзу все документы и наконец пришел к выводу, что без Лу Цая дела этого не разрешить. Назначив награду в пятьсот ланов тому, кто поймает Лу Цая, он велел служителям в кратчайший срок арестовать мошенника. Не прошло и месяца, как Лу Цая привели в ямэнь. Понимая, что ему не отвертеться, Лу Цай сразу же признался во всем, его и пытать не пришлось.
Тогда начальник уезда написал следующее заключение: «Дознанием установлено, что у Ню Чэна, получившего от Лу Наня деньги за работу, потребовал возвращения долга Лу Цай, в связи с чем возникла драка. Из этого ясно, что Ню Чэн являлся батраком Лу Наня. За смерть батрака хозяин не отвечает собственной жизнью, тем более что деньги в долг давал Лу Цай, а не Лу Нань. Лу Цай же требовал их обратно, и именно Лу Цай дрался с Ню Чэном. Следовательно, задерживать Лу Наня и оставлять на свободе Лу Цая нет никаких законных оснований. Лу Цай своим побегом и уклонением от властей, а также тем, что вовлек в дело ни в чем не повинного хозяина своего и свалил на него всю вину, вполне заслуживает смерти, не говоря уже об ответственности за убийство. Лу Нань же, давно находящийся в заключении, является жертвой допущенной несправедливости, ввиду чего подлежит немедленному освобождению».
В тот же день Лу Наня вызвали из тюрьмы, привели в ямэнь, сняли с него кангу и отпустили домой. Все в ямэне были поражены таким поворотом событий. Сам Лу Нань, уже переставший верить в свое освобождение, был удивлен не меньше других.
Между тем начальник уезда написал донесение, в котором объяснил причину раздора между Ван Цэнем и Лу Нанем и изложил подробности несправедливого осуждения поэта. С этим донесением Лу Гаоцзу лично направился в область на прием к главному судье.
Последний принял Лу Гаоцзу, прочел его донесение и подумал: «Видно, неспроста он на свой страх и риск решил освободить Лу Наня».
— Вы не боитесь навлечь на себя подозрение? — обратился главный судья к посетителю. — Говорят, что Лу Нань очень богат.
— Начальник уезда должен думать только о том, чтобы был соблюден закон, и не должен интересоваться, вызовут ли его действия подозрения окружающих, — возразил на это Лу Гаоцзу. — Его интересует только, справедливо или несправедливо поступили с человеком, и не интересует, богат он или нет. Если человек осужден справедливо, то будь он хоть *Бои и Шуци, у меня нет оснований оставить его в живых; если же человек осужден несправедливо, то будь он хоть самим *Тао Чжу, я никогда не вынесу ему смертного приговора.
Главный судья увидел, что имеет дело с честным и справедливым человеком, и больше не стал ни о чем расспрашивать.
— В древности, когда *Чжан заведовал Уголовной палатой, в тюрьмах не было несправедливо осужденных людей. Вы, почтеннейший, очень мне его напоминаете. Так что не смею с вами не согласиться, — сказал он Лу Гаоцзу на прощание.
Поблагодарив начальника, Лу Гаоцзу простился и вышел.
Нечего и говорить, что, когда Лу Нань вернулся к себе домой, радости и счастью в его доме не было предела. Родственники и друзья непрерывно приходили к нему с поздравлениями. Через несколько дней после своего освобождения Лу Нань послал слугу узнать, вернулся ли из области начальник уезда. Получив утвердительный ответ, он собрался нанести ему визит и поблагодарить его.
Жена, увидев, что Лу Нань собирается к начальнику уезда с пустыми руками и в обыденной одежде, заметила:
— Начальник уезда Лу Гаоцзу оказал тебе такую милость! Ты так обязан ему! Надо бы пойти с подарками в знак благодарности.
— Почтенный Лу Гаоцзу своим поступком доказал, что он смелый, благородной души человек и не чета грязным, алчным и ничтожным чиновникам. Мои подарки могут показаться ему оскорбительными.
— Почему же оскорбительными? — удивилась жена.
— Я терпел несправедливость больше десяти лет. За это время ни один из уездных начальников не пожелал вникнуть в суть дела. Каждый боялся навлечь на себя подозрения и неприятности. Лу Гаоцзу, как только приехал в наш уезд, сразу понял, что на меня была возведена напраслина, и тотчас освободил меня. Не будь он человеком исключительных талантов, большого ума и необычайной смелости, разве мог бы он так поступить? И если я сейчас стану одаривать его за все, что он для меня сделал, об этом можно будет сказать словами *Конфуция: «Древние люди поняли меня, но я не понял древних людей». Как же могу я так поступить?
Так он и отправился с пустыми руками. Лу Гаоцзу, зная, что Лу Нань — человек талантов необычайных, не отнесся к нему с пренебрежением и пригласил поэта в свои внутренние покои.
Перед начальником уезда Лу Нань не стал на колени, а лишь низко поклонился ему, и, хотя поведение гостя показалось Лу Гаоцзу странным, все же он ответил ему поклоном и пригласил сесть. Слуга поставил стул для Лу Наня в стороне от кресла начальника уезда. И вот, подумайте, не странно ли: Лу Нань, которого давно все считали преступником, был освобожден из тюрьмы только благодаря Лу Гаоцзу, Лу Гаоцзу, можно сказать, вторую жизнь ему подарил; за такую милость следовало бы не только кланяться до земли, но и чело разбить в поклонах. Посмей Лу Нань поклониться, но не стать на колени перед другим правителем уезда, такое неуважение несомненно вызвало бы недовольство начальника. Лу Гаоцзу же не только не придал этому никакого значения, но, напротив, предложил гостю сесть: все это свидетельствовало о его широкой, великодушной натуре и любви к ученым. Можно ли было предположить, что Лу Нань останется еще недовольным, обидится и скажет:
— Почтенный «отец и мать народа», Лу Нань сидел в камере смертников, но никогда еще не сидел в стороне.
Услышав такое, начальник уезда поднялся со своего места и стал приветствовать поэта заново, как почетного гостя.
— Это моя вина, — промолвил он и предложил гостю почетное место.
Гость и хозяин, восхищенные обществом друг друга, беседовали на различные темы и жалели лишь о том, что им не довелось встретиться раньше.
Вскоре начальник уезда и поэт стали большими друзьями.