Страница 47 из 120
Чем больше Мэйнян думала, тем тяжелее становилось у нее на сердце, и она громко разрыдалась.
И вот случайность! Как раз в этот день Цинь Чжун поехал за ворота Цинбо на могилу Чжу Шилао совершить поклонение. Назад он пошел пешком, а все, что было доставлено туда для жертвоприношений, отправил домой на лодке.
Проходя около того места, где У Восьмой высадил Мэйнян, Цинь Чжун услышал плач и пошел посмотреть, в чем дело. Всклокоченные волосы и испачканное лицо не помешали Цинь Чжуну сразу же узнать Мэйнян, ее несравненную, бесподобную красоту.
— Царица цветов! Что с вами? Почему вы в таком виде? — взволнованно спросил Цинь Чжун.
Услышав сквозь плач знакомый голос, Мэйнян подняла глаза. Перед нею был тот самый любезный и милый Цинь Чжун, о котором она так часто думала. В этот момент он был ей ближе родного, и она излила ему все, что было на сердце.
Жалость охватила Цинь Чжуна, и он прослезился.
Разорвав пополам свое длинное шелковое полотенце, Цинь Чжун подал его Мэйнян, чтобы та обернула ноги. Он сам вытер ей глаза, поправил волосы и стал утешать ласковыми словами. Когда Мэйнян успокоилась, Цинь Чжун побежал за носильщиками, усадил Мэйнян в паланкин и проводил ее домой.
Ван тем временем всюду разыскивала Мэйнян, но никто ничего не мог сказать о ней. Она уж не знала, что ей делать, как вдруг Цинь Чжун привел Мэйнян.
О радости хозяйки нечего и говорить: ведь Цинь Чжун вернул ей не что иное, как утерянную жемчужину! К тому же этот самый Цинь Чжун уже давно не носил масла, многие говорили, что к нему перешла лавка старика Чжу и что с деньгами у него стало довольно свободно. В глазах других он выглядел теперь иначе, поэтому, разумеется, хозяйка встретила Цинь Чжуна приветливо и учтиво, как никогда. Когда же она узнала, почему Мэйнян в таком виде, узнала, что ей пришлось претерпеть и, наконец, чем она обязана Цинь Чжуну, то с низким поклоном поблагодарила его и пригласила к столу. Так как солнце уже склонилось к западу, Цинь Чжун после нескольких чарок поднялся из-за стола и стал прощаться. Ван усиленно уговаривала гостя остаться, а Мэйнян и вовсе не собиралась его отпускать.
— Вы мне понравились еще тогда, — сказала она. — Если бы вы только знали, как мне хотелось встретиться с вами. Нет, сегодня я не отпущу вас так просто. Ни за что!
Цинь Чжун был вне себя от радости. В этот вечер Мэйнян ради Цинь Чжуна старалась вложить все свое искусство в пение, танцы и игру, и Цинь Чжун чувствовал себя так, словно очутился в какой-то волшебной стране. У него то руки взлетали в порыве бурно играющих чувств и ноги просились в танец, то словно таяла душа и, опьяненная, уносилась в блаженную даль. Была уже глубокая ночь, когда они с Мэйнян рука об руку удалились в ее покои.
Что же касается прелестной полноты их чувств в стихии любви, то об этом излишне даже говорить.
— Я хочу доверить тебе сокровенную тайну души моей, — в ту же ночь сказала Мэйнян Цинь Чжуну. — Только прошу не отказываться, когда узнаешь, в чем дело.
— Если я могу быть чем-нибудь вам полезен, то ради этого я готов идти в огонь и в воду. Отказываться... Да мыслимо ли это?!
— Я хочу, чтобы ты стал моим мужем, — сказала Мэйнян.
Цинь Чжун рассмеялся:
— Если бы вы вздумали выбирать себе мужа из десятка тысяч людей, то и тогда я не оказался бы в их числе. Нет, не смейтесь надо мной.
— Смеюсь, ты говоришь? Нет, я сказала это искренне. С пятнадцати лет, когда с помощью матушки Ван Девятой меня напоили и лишили девственности, с тех пор еще я задумала распрощаться с этим недостойным образом жизни, но не смогла остановить свой выбор на ком-нибудь, так как не видела подходящего человека. Выходить же замуж без разбору я не решалась: боялась в этом важном для всей моей жизни деле совершить непоправимую ошибку. Мне, правда, приходилось встречаться со многими, но все это были люди богатые, блестящие, беспутные, любители вина и женщин, люди, которые в погоне за доступным весельем и в поисках праздного смеха искали лишь сладость удовольствия, и никогда не было у них искренних чувств к нежным и слабым созданиям. Я много и долго приглядывалась и лишь в тебе нашла настоящую искренность и благородство души. Ты, как я слышала, еще не женат, и потому, если не побрезгуешь мною, блеклым дешевым цветком, я готова, как говорится, в почтении *«чашу к бровям подымать» до самых глубоких седин. Если же ты не согласишься, то я тут же перед тобой удавлюсь куском шелка, чтобы убедить тебя в моей искренности. И предпочитаю поступить именно так, чем погибать неизвестно во имя чего в руках какого-нибудь нахала и навлекать на себя лишь насмешки людей.
При последних словах Мэйнян разрыдалась.
— Прошу вас, не расстраивайтесь, — утешал ее Цинь Чжун. — Ваша нежданная любовь ко мне — это то, чего бы я мог искать бесконечно и никогда не нашел. Мне ли от этого отказываться? Но при вашей славе, при вашем положении нужны тысячи и тысячи, а я беден, и возможности у меня незначительные. Тут ничего не поделать: силы не повинуются сердцу.
— Если дело только за этим, то не беда, — ответила Мэйнян. — Скажу тебе прямо: я всегда думала о том, чтобы начать другую жизнь, и уже давно стала откладывать кое-какие вещи, которые храню у знакомых. Поэтому о выкупе тебе не нужно беспокоиться.
— Допустим, что так. Но ведь вы привыкли к роскошным тканям и изысканным яствам. И как после всего этого вы сможете жить в моем доме, не представляю.
— Я согласна есть грубую пищу, ходить в грубой одежде и роптать ни на что не буду.
— Пусть все это так, — ответил Цинь Чжун, — но боюсь, что хозяйка ваша не согласится.
— Я знаю, как быть, — заверила его Мэйнян и объяснила, как она собирается действовать.
Так они проговорили до самого рассвета.
Оказалось, что почти у каждого из ее хороших знакомых Мэйнян держала кое-какие вещи. Под предлогом, что они ей теперь понадобились, она постепенно забрала их, договорившись с Цинь Чжуном, что тот будет хранить их у себя.
Как только все вещи были перевезены, Мэйнян отправилась к Лю Четвертой и поведала ей о том, что намерена покончить с настоящим и начать новую жизнь.
— Об этом и я когда-то тебе говорила, — сказала та. — Но ведь ты еще молода... За кого же ты решила идти?
— За кого, пока не спрашивайте, — ответила Мэйнян. — Но знайте, что я во всем следую вашим наставлениям, что желание это искреннее, серьезное, что я иду по доброй воле, что в новую жизнь я ухожу бесповоротно. Не думайте, что я колеблюсь в своем решении, что пройдет некоторое время и я от него откажусь. Нет, я решила, и это твердо и окончательно. Я знаю, что стоит вам лишь поговорить об этом с хозяйкой, и она даст свое согласие. Мне, правда, нечем почтить вас, но вот эти десять ланов золота позвольте преподнести вам, тетушка, на шпильки. Замолвите за меня словечко перед хозяйкой, а когда все будет улажено, то подарок за сватовство, разумеется, сам собой.