Нажать крючок

— Сложно и осторожно… Если я правильно понял, наш друг имеет отношение к спортивной стрельбе?

— Да.

— Хм…

Не скрывая своего удивления, Алексей замолчал. Сел на стул и вытянул ноги, положив их на полку под стойкой. Закрыл глаза и некоторое время курил, пуская дым колечками и стряхивая пепел на пол. Затушив окурок, плеснул себе в стакан немного коньяка и медленно, смакуя, выпил.

— Добавь ещё столько же. Если кто-то согласится, будут большие накладные расходы, да и человек слишком непростой. Вторую половину можно и потом.

— Не знаю… Сотня, по-моему, многовато…

— Как хочешь.

Алексей взял полотенце и смахнул со стойки крошки.

— За качество надо платить. Но как знаешь!

— Да я-то понимаю. — Датчанин досадливо поморщился.

— Боишься, другие не поймут? Так объясни.

— Ладно. Мне нужно два дня.

— Хоть десять.

— Послезавтра, в это же время, я подъеду.

— Всегда рад.

Они обменялись рукопожатием, и Датчанин вышел. Стоя в дверях, Алексей проследил, как выбралась на шоссе и быстро скрылась из виду белая спортивная машина, запер дверь и прошёл в подсобное помещение.

А Датчанин думал о том, что сто тысяч — это всё-таки много, даже за такого человека, как Марголин, и клиент вряд ли согласится. Хотя он был готов даже добавить из своего кармана…

С Марголиным он встречался несколько раз, и воспоминания об этих встречах относились к разряду самых неприятных. У многих были причины желать смерти этому человеку, появившемуся внезапно и навязавшему всем свою игру. Естественно, он действовал не сам по себе и представлял значительные силы, предпочитавшие оставаться в тени. Резкое вмешательство этих сил в жизнь города вызывало как минимум раздражение, но вполне обоснованный страх сдерживал все попытки оказать противодействие. Силы были слишком реальными, а когда все утряслось, стало ясно, что с ними, в общем-то, можно жить. Те, кто с этим не соглашался, возразить уже не могли.

С самим заказчиком Датчанин не виделся и даже не знал, кто он такой.

Было около двух десятков человек, которых Паша, усмехаясь, мысленно называл рекламными агентами. В их функции входил поиск клиентов. Этот поиск, если можно так сказать, был пассивным. Агенты не давали ответа, а лишь передавали информацию тем, кого Датчанин называл менеджерами. Этих менеджеров было четверо, и они, в свою очередь, связывались с Пашиным заместителем, который потом информировал его. Информация о заказчике его не интересовала, наоборот, было принято, чтобы она оставалась на самом нижнем уровне. К их услугам обращались только те, кто мог оплатить работу, и этого было достаточно. Паша изучал «мишень», просчитывал последствия ликвидации и либо отказывался от работы, либо приступал к поискам исполнителя. В первом случае заказчик не получал никакого ответа; во втором ему сообщали стоимость работы — если он изначально не называл сумму, с которой был готов расстаться.

Кто конкретно будет исполнять заказ — Паша не знал. Он связывался для этого с Алексеем…

Схема была громоздкой, требовала неусыпного контроля, зато гарантировала минимальные потери в случае провала одного звена. «Спалившийся» агент мог выдать несколько фамилий заказчиков и их жертв, что особой важности не представляло, а также номер контактного телефона, зацепить через который не удалось бы никого. Агенты не знали своих менеджеров, и наоборот. А для того, чтобы выйти на конкретного исполнителя, надо было проследить всю цепочку, что представлялось совершенно нереальным. Организация обладала своей высокопрофессиональной службой внутренней безопасности и разведкой, чтобы противостоять усилиям государственных силовых структур, а все вопросы с аналогичными негосударственными структурами решались совсем просто.

Заказ на Марголина имел не только технические сложности. Могли возникнуть проблемы… Но по зрелом размышлении Датчанин пришёл к выводу, что риск оправдан.

На следующий день вечером Датчанин позвонил Алексею из телефона-автомата и сказал всего одно слово: «Да», после чего отправился в ночной клуб.

2

Под утро ему приснился сон, навеянный воспоминаниями детства. До пятнадцати лет он жил вместе с матерью в коммуналке на окраине города. Пятиэтажный дом стоял среди пыльных пустырей, окружённый серыми заборами заводов. Мать работала на одном из этих заводов в бухгалтерии, а после работы оставалась мыть полы и потому всегда приходила поздно, усталой и вечно раздражённой. Их пятиэтажка была единственным жилым домом в округе. Никто не мог сказать, когда и для каких целей его построили. Жить в таком месте было нельзя. Производственный шум, грязь и пыль, отравленный воздух… Кроме Алексея, в доме был только один ребёнок, мальчик на три года его старше. Когда ему исполнилось шестнадцать, он сел за убийство. Его осудили на восемь лет, и он умер в тюрьме. Потом, годы спустя, Алексей из любопытства пытался навести о нём справки, но ответа не получил.

В двух остановках от их дома, в жилых кварталах, располагался тир. Переоборудованный вагончик-бытовка с корявой вывеской и деревянным крыльцом, на котором вечерами собирались приятели одноногого Славы, в этом тире работавшего. Рассказывали, что Слава служил в каких-то специальных войсках и подорвался на мине. Сам он по этому поводу отмалчивался. Стрелял Лёша здорово. В тире было три пневматических ружья, отлично пристрелянных, промахнуться из них было трудно, но он иногда проделывал штуки поразительные.

Лёша быстро заметил за собой странную вещь: в тот момент, когда он целился в мишень, его зрение обострялось. Перед барьером он, не прикладывая к тому осознанных усилий, мгновенно собирался. Вскоре ему стало доставлять удовольствие целиться не в висящий сбоку от безобидного зайчика белый кружок, а в самого зверька. Он видел, как пулька ударяет в обозначенную чёрной краской точку глаза, сминается и отлетает. Скоро пневматическая винтовка перестала интересовать его, но доступа к другому оружию не было, и он продолжал ходить в тир. Когда их дом расселили и они с матерью оказались в другом районе, кособокая бытовка затерялась в глубинах памяти, тем более, что после переезда события понеслись галопом, и за год в жизни Лёши произошло столько же перемен, сколько за предыдущие пятнадцать.

Одноногого Славу и расстрелянного зайчика он вспомнил, когда оказался в армии, прослужил первые полгода и перед самым отбоем его вызвал в свой кабинет особист.

Сейчас ему приснился тот тир, но сцена напоминала кадры из фильма ужасов: пришпиленные к задней стенке бытовки мишени были живыми, шевелились и пищали, а он расстреливал их не из безобидной пневматички, а из своей любимой СВД, не пользуясь прицелом, навскидку. В стороны летели кровавые ошмётки; он слышал, как пули входили в мягкие тушки, и хотел прекратить стрельбу, но не мог. Указательный палец правой руки жил своей жизнью, продолжая давить и давить спусковой крючок, а патроны все не кончались, и он продолжал рвать в куски безответных противников, старательно обходя, как ловушки, дрожащие белые кружки сбоку от них. Просыпаясь, он видел, как всадил две пули в голову зайчика с барабаном, и на этом кошмар прервался.

Алексей резко откинул одеяло и сел, растирая виски руками.

Он жил в оборудованной по евростандарту двухкомнатной квартирке над кафе. Одна комната совмещала в себе спальню и кабинет, вторая была гостиной. Хотя гостей сюда он приводил крайне редко — не вспомнить, когда в последний раз.

Алексей подошёл к окну, сдвинул вертикальные жалюзи и поёжился, когда увидел, как холодный мокрый ветер треплет деревья.

Обычная утренняя разминка заняла около получаса. Он вытащил из-под кровати и разложил универсальный тренажёр, переделанный в мастерской из стандартного в специальный. В очередной раз пришла мысль, что надо освободить под спортзал отдельное помещение…

Этот заказ он выполнит сам.

Алексей не был простым посредником, как считал Датчанин. Четыре раза в год он совершал убийства собственноручно. По одному в сезон. Он тщательно рассматривал заказы и не смог бы, наверное, чётко сформулировать, что заставляет его взять тот или иной себе. Самые разные люди, самые разные обстоятельства. И цены. Кстати, деньги в этом случае роли не играли.