Страница 59 из 61
Маршалы одобрительно кивали головами. Затем Ду сделал знак палачу. Тот снова взмахнул бритвой и одним ударом отделил голову Пижона от туловища.
Он поймал ее, показал маршалам и толпе и бросил в могилу; помощники отвязали тело и стащили его туда же. Затем они закидали ее землей и затоптали ногами.
Теперь наступила моя очередь. Какие же пытки предназначены для меня? Я догадывался, что моя первоначальная мысль о погребении заживо была ошибкой; судя по величине ямы, меня собирались зарыть в ней по шею, а затем отрубить голову. Но это было бы слишком просто; наверно мне предстоят какие-нибудь предварительные пытки.
Мне освободили рот, вынув заклепку, затем палач схватил меня за плечо и потащил к эстраде; на которой сидели маршалы. Ду обратился ко мне с речью:
— Ты видел, ничтожный белый, — сказал он с презрительной улыбкой, — что представляют теперь наши армии. Вы долго притесняли нас, вы хотели сделать нас своими рабами, овладеть Азией, искони нашим материком. Теперь мы отвечаем на это победоносным походом в вашу землю, которая будет принадлежать нам от мыса Финистер и до Уральских гор. Мы знаем, что ты один из тех, которые проповедовали союз белых против Китая. Оттого ты и будешь казнен последним; мы решили дать тебе возможность увидеть, к чему привела твоя проповедь. Ты будешь повешен — но не задушен, не тревожься — потом тебя зароют в землю… Преклони колени, несчастный, перед нашим величием!
Все время палач дергал меня за плечо, стараясь поставить на колени; я догадался об этом по его жестам, но изо всех сил оказывал сопротивление.
Чувство ужаса уступило место припадку бешенства. Я оттолкнул палача и крикнул маршалу.
— Преклонить колени перед тобой, желтая обезьяна! Нет ты еще не знаешь силы белых. Вы полагаетесь на количество и торжествуете победу, потому что захватили нас врасплох, раздавив своим множеством. Глупая мартышка! Не пройдет и трех месяцев, как наши ученые и техники изобретут способы истреблять вас миллионами. Подвигайтесь вперед, сколько хотите. Я знаю, чем кончится ваш поход. Ни один из вас не вернется в Китай, ни один!
Толпа, не понимавшая моей речи, но догадывавшаяся о ее оскорбительном смысле, заворчала, теснясь ко мне с угрожающими жестами. Это поддало мне жару. Я быстро нагнулся, сорвал с ноги башмак и швырнул в маршала. Он шлепнулся ему прямо в нос; золотые очки китайца свалились от удара.
Толпа завыла, передо мной мелькнули ножи, сабли… Я ждал уже смерти-избавительницы от пыток, но маршал что-то крикнул и толпа отхлынула.
Меня потащили к столбу, накинули на шею петлю. Палач схватил конец веревки, перекинутой через блок, повис на ней и поднял меня над землей. Петля затянулась, я задыхался, у меня потемнело в глазах. Но прежде, чем я успел потерять сознание, палач отпустил веревку и ноги мои снова коснулись земли.
Велика сила инстинкта самосохранения! Лишь только мои ноги уперлись в землю, мои руки поспешили отпустить затянувшуюся и душившую меня петлю. Но я не успел перевести дух, как снова был поднят и снова корчился, задыхаясь в петле.
Пять раз повторял палач этот прием и всякий раз мои руки, помимо моей воли, растягивали петлю, подготовляя меня для новой пытки.
Наконец, меня спустили на землю в последний раз и сняли петлю с моей шеи. Как ни был я ошеломлен этой пыткой, у меня еще хватило энергии взглянуть на маршалов и выругать их канальями, мерзавцами, вампирами, обезьянами. Но обезьяны толковали о своих делах, не обращая ни малейшего внимания на мои крики.
Меня потащили к могиле, опустили в нее и принялись закапывать. Сырая холодная земля постепенно охватывала мои ноги, живот, грудь. Холод пропитывал мое тело насквозь, до мозга костей, страшная тяжесть давила на мою грудь, я с трудом дышал. Палач, опустившись на колени, заботливо уминал ладонями землю вокруг моей шеи.
В эту минуту я увидел моего знакомца, сиамского корреспондента. Он исполнил свое обещание навестить меня перед «церемонией». Он семенил ножками, улыбался, кивал мне головой, и посылал воздушные поцелуи.
— Как вы себя чувствуете, коллегам — спросил он. — Надеюсь вам покойно… хе, хе!.. Не угодно ли папироску?.. я подержу… хе! хе!..
— Пошел к черту, животное! — прорычал я. — Невежа! — сказал он обиженным тоном. А еще парижанин!
И он отошел, оскорбленный до глубины души.
Тогда палач левой рукой схватил меня за бороду, откинул мою голову назад, а пальцами правой руки впился в мой левый глаз, вырвал его и бросил собаке. Еще секунда — и правый глаз последовал за своим злополучным товарищем. Я чувствовал, как мои пустые орбиты облились горячей кровью, слышал, как отвратительные мопсы чавкают моими бедными глазами, и — удивительная вещь! — несмотря на отсутствие глаз видел перед собой палача, готовившегося отрубить мне голову.
В ту минуту я решительно никак не мог понять, чем объяснить это явление.
Палач несколько раз взмахнул саблей, потом присел на корточки, и размахнулся…
Сабля свистнула в воздухе. Невольный крик сорвался с моих губ…
XXIV. КОНЕЦ КОШМАРА
Размышления отрубленной головы. Голос Ванга. Воскресший Пижон. Джим Кеог и Вами. Свадьба. Банкет. Мое поздравление. Прогулка с Пижоном. Вещий сон.
Я кричал и не мог остановиться, хотя уже не сознавал, что происходит вокруг меня.
Я тщетно таращил глаза или, лучше сказать, пустые орбиты моих глаз; палач куда-то исчез, все вокруг погрузилось в какую-то мглу.
Наконец, мой крик прекратился. Теперь другой звук, напоминавший глухие раскаты грома, поразил мой слух.
— Моя голова отрублена, — думал я. — Она покатилась куда-то например, к ногам маршалов… Но она еще сохранила жизнь и смутно воспринимает звуки. Этот гул, вероятно, грохот барабанов, приветствующих мою казнь…
Странно! Грохот затих, уступив место глухим ударам по какой-то деревянной поверхности.
Еще страннее! Холодный пот, катящийся по моему лицу, отирается куском полотна. Это делает моя левая рука, которая схватила полотно и лихорадочно проводит им по моему лицу, волосам, шее…
Шее! Так моя шея еще при мне?
Вздор! — подумал мой мозг. Она осталась в земле вместе с остальным телом.
Но вот я слышу чей-то голос Он сопровождается сильными ударами и повторяет!
— Мусси! Мусси!
Невозможно ошибиться — это голос Ванга, моего китайца, убитого гранатой Джима Кеога в самом начале этой адской войны. Стало быть, я — в загробном мире, и мой верный бой узнал своего старого хозяина? Он хочет снова поступить ко мне на службу? Но чем я буду платить ему — тенями франков?
Однако я замечаю, что душевное состояние обезглавленных совсем неизвестно ученым.
— Какая досада, — думаю я, — что нельзя опять приладить голову к телу. Я мог бы прочесть в нашей Медицинской Академии интереснейший доклад о переживании после казни.
Но голос раздается все громче и громче.
— Отоприте, мусси, отоприте! — кричит он — Вставать пора!
Не понимая, каким волшебством я очутился в постели — очевидно, души умерших обладают способностью к галлюцинациям! — я вскакиваю, ощупью пробираюсь по темной комнате к двери, повертываю ключ и торопливо возвращаюсь в постель.
Дверь тихонько отворяется.
— Кто там?
— Да я же, мусси, — отвечает голос Ванга. Очевидно, моя голова не в порядке. Да и не мудрено: не может же такая операция, как отсечение головы пройти бесследно для умственных способностей. Во всяком случае, это неприятно, и я говорю с досадой:
— Отстань! Ты мне надоел…
Но вот я слышу шорох отодвигаемых занавесей и в комнату врываются волны света.
Чудеса! Я вижу — или мне мерещится, будто я вижу — свою комнату, мебель, камин, стенные часы, мое платье, крахмальную рубашку…
Что бы это значило?
Ванг стоит теперь перед моей кроватью — Ванг, убитый восемь месяцев тому назад на Арденских равнинах, Ванг, который на моих глазах грохнулся с раздробленным черепом из гондолы «Южного».