Страница 61 из 61
— Примите поздравление от товарища ваших испытаний.
Они с изумлением взглянули на меня. Я понял, что дал маху. Но останавливаться было некогда, другие поздравите ли следовали за мной.
Когда я поздравлял г. Вандеркуйпа, он сказал:
— Мы рассчитываем вас видеть за завтраком, дорогой мой.
Я принял приглашение тем охотнее, что чувствовал изрядный аппетит. Еще бы — сколько времени у меня ничего во рту не было, кроме скверного риса, которым пичкали меня китайцы…
Тьфу! Опять это наваждение! Очнусь я когда-нибудь от сна или нет?
За завтраком — одним из тех лукулловских пиршеств, о которых желудок гастронома долго хранит благодарное воспоминание — было шумно и весело.
Очаровательная мисс Ада председательствовала с удивительной грацией; Том Дэвис, статный молодец, с гордостью посматривал на нее. Приятно было смотреть на эту парочку.
Мне досталось место между двумя роттердамскими арматорами, родственниками г-жи Вандеркуйп, говорившими только по-голландски. Естественно, что наша беседа отличалась лаконизмом. Иногда тот или другой из моих соседей указывал на свою тарелку и произносил одобрительным тоном.
— Bien! Bien!
На что я отвечал тоном глубокого убеждения:
— О, да!
Затем мы погружались в безмолвие.
Но я был рад этому. Это молчание давало мне возможность возвращаться к моему сну, припоминать недавно пережитые события. Я видел за столом, в веселой толпе гостей, участников недавних ужасов. Я видел г-жу Лувэ и мадмуазель Резон, замученных на Красной Площади, и удивлялся, как могут они смеяться так весело; мне казалось, что воспоминание о жестокой пытке должно навсегда согнать улыбку с их уст! Я видел генерала Страугберга, убитого при Туксоне; аугсбургского бургомистра, сдававшего город аэрадмиралу Рапо; добродушного Лаглэва, погибшего при взрыве плотины, и многих других участников кровавой драмы… Случайно я встретился глазами с Пижоном; он смотрел на меня с беспокойством и, поймав, мой взгляд, приложил палец ко лбу Я понял: он догадался о моем состоянии и напоминает мне о необходимости взять себя в руки.
Я встряхнулся, стараясь отогнать наваждение.
Наступил неизбежный момент тостов. Очередь дошла до меня: я должен был сказать несколько слов, как представитель печати.
Я встал с бокалом шампанского, но едва я произнес обычное:
Милостивые Государыни и Милостивые Государи! — как странное явление омрачило для меня этот праздник. В глубине залы я увидел голубоватое облако, среди которого пылали, точно грозное предостережение на Валтасаровском пире, слова. «War Insanes Asylum» убежище военных сумасшедших.
Ошеломленный этим видением, я с усилием произнес несколько бессвязных фраз. Я упомянул о жестоких испытаниях, так героически перенесенных очаровательной новобрачной и ее супругом — и увидел недоумевающие лица, удивленные взгляды… Кое-как я закончил пожеланием долгой и счастливой жизни молодым супругам, выразив при этом — совершенно некстати! — надежду, что их существование никогда больше не возмутят ужасы адской войны, подобной той, которая так недавно заливала кровью мир. Сказав это и чувствуя, что великая держава-пресса безнадежно осрамилась в моем лице на этом брачном пиршестве, я беспомощно опустился на стул среди неловкого молчания присутствующих, в глазах которых явственно читались соболезнующие слова.
— Бедняга совсем рехнулся; видно переутомился во время конференции!
К счастью, Пижон немедленно поднялся и поддержал профессиональную честь, произнеся коротенькую, веселую и остроумную речь, вызвавшую бурю аплодисментов.
В толчее, последовавшей за окончанием банкета, он подошел ко мне и, взяв меня под руку, сказал:
— Проведем конец дня в Шевенгене; морской воздух поможет вам вернуться к нормальному состоянию.
Я принял его приглашение. Вскоре мы уже прогуливались по морскому берегу.
Свежий ветерок вернул меня к действительности и помог собраться с мыслями.
— Теперь расскажите мне, что вы видели во сне, — сказал Пижон. — Это поможет вам отделаться от кошмара, который, видимо, гнетет вас до сих пор.
Я начал рассказ и закончил его к восьми вечера, в ресторане «Батавия», куда мы зашли пообедать.
Лейтмотив моего сна дала мне Гаагская конференция, — заключил я, — эти разговоры о мире, с затаенной мыслью о войне. Но все-таки я удивляюсь такой связности и последовательности видений, хотя и вижу, как много в них неладного.
— Да, есть-таки. Английский король, объявляющий войну через четверть часа после инцидента без совещания с парламентом — это даже для сна чересчур. Да и по части изобретений вы уж очень проворны. Как это у вас электричество держится на проводнике без изолятора? Что вы проделываете с волнами Герца…
— Пижон, бессовестный! Ведь эту часть вы же мне объясняли!
— Во сне, во сне, не забывайте — в вашем сне. Да, правда, вы не виноваты.
— Как бы то ни было, устраняя все несообразности, суть вашего сна, может быть, вовсе уж не так фантастична. Наука и техника прилагающие свои методы к изобретению средств истребления, сулят в будущей войне гекатомбы грандиознее эриксоновских, напряженные приготовления к войне должны когда-нибудь разрешиться общей свалкой; желтых мы додразним до того, что «желтая опасность» превратится в действительность… словом, ничего невозможного нет, что ваш сон окажется вещим. Изложите-ка его на бумаге, пока не забыли. Жаль будет, если забудется.
Я последовал совету моего друга и изложил свой сон письменно, подразделив его на главы и снабдив каждую приличествующим заголовком. В таком виде я сдал его в печать — в надежде, что снисходительный читатель отнесется благодушно к его несообразностям и согласится с мнением моего друга Пижона о его сути.