Каторжный завод

— И сколько же он лет на этой работе?

— Без малого два десятка лет.

Ярыгин, казалось, был разочарован:

— Выходит, не столь уж опасна эта работа?

— Как сказать, —усмехнулся Тирст. — В цехе он один старожил.

После цехов и мастерских Тирст показал Ярыгину заводские амбары и с удовольствием заметил, что тесно сложенные штабеля и бунты разносортного железа произвели на лазебнпковского доверенного должное впечатление. Тем более что, проходя вдоль штабелей и бунтов, Тирст, щеголяя памятью, называл, сколько и на какую сумму здесь товара.

За обедом опять подавалась мадера, запомнившаяся Ярыгину еще с прошлого посещения завода, и у Тнрс–та были все основания полагать, что трудный разговор с доверенным хозяина подготовлен с необходимой тщательностью.

Тирст приказал принести в свой домашний кабинет все бухгалтерские книги и, излагая Ярыгину состояние заводских финансов, то и дело прибегал к ним, подтверждая свои заключения той или иной книжной записью.

Ярыгин, плотно усевшись в глубокое кресло, слушал внимательно, не опуская глаз и пе перебивая, хотя не гРУДно было заметить, что его сильно клонило ко сну. Видимо, радушный хозяин переусердствовал, потчуя гостя выдержанной мадерой.

Но Тирст или не мог разглядеть состояния собеседника единственным своим глазом, или же полагал, что в подпитии доверенный будет покладистее.

— Полагаю, Ефим Лаврентьевич, теперь сами можете вы заключить, сколь основательно было решение мое произвести сии значительные расходы, — подвел итог сказанному Иван Христиановнч. — Соблаговолите, сударь мой, принять во внимание главную их цель: увеличение прибыльности завода. Затраты сии таковы, что каждая копейка не только окупится в самом скором времени, но и принесет немалый процент.

Массивная голова Ярыгина устало качнулась, но Тирст посчитал это за утвердительный жест.

— Посему и позволяю себе, сударь мой, через ваше посредничество, утруждать просьбою господина Лазебннкова.

— Какою просьбою? —через силу, отгоняя одолевавший его сон, спросил Ярыгин.

— Да вы что, батюшка Ефим Лаврентьевич, — изумился Тирст, — разве не получили письма моего? Или недостаточно вразумительно изложил я свою просьбу?

Но Ярыгин уже отряхнул сонное оцепенение.

— Денег?! Нет, Иван Христианыч, нет! — И Ярыгин весь расцвел в улыбке, словно сообщая Тирсту что‑то очень для того приятное. — Господин коммерции советник Лазебников денег давать не любят. Они деньги получать любят. Вот кабы вы, Иван Христианыч, сообщили мне, что имеете от прибылей завода внести в кассу фирмы некоторую сумму, тут я бы немедля доложил его степенству. А чтобы, напротив того, из кассы?.. Нет!.. Невозможно!

Тирст даже опешил, встретив столь категорический отказ.

— Но как же, батюшка Ефим Лаврентьевич… Ведь это неразумно!.. Вложить столь значительную сумму в заводское дело и теперь… приостановить из‑за пустяка в сущности… Это все равно, что подрубить сук, на коем сидишь…

— Полно, Иван Христианыч, какой там сук! — отмахнулся с усмешкой Ярыгин. — Лука Семенович так сказали: «Завод на ходу. Коли барыш от него будет, хорошо! Не будет, тоже не беда! За ту цену, что купил, я его завсегда продам. Еще с руками оторвут!» Вам‑то, Иван Христианыч, лучше кого другого известно, что завод куплен за бесценок. Так что свои деньги Лука Семенович всегда вернут. И в накладе не останутся.

— Завод может давать огромные барыши! —почти с отчаянием воскликнул Тирст.

— Вот вы этот барыш и покажите, Иван Христианыч, дайте пощупать, — ухмыльнулся Ярыгин и, подмигнув, добавил: — А вы, наместо того, еще денег просите! Лука Семенович копейку сегодня не в пример дороже ценят, чем копейку завтра.

На некоторое время в кабинете установилось тяжелое молчание. Тирст, казалось, был уничтожен доводами стряпчего. Подперев голову рукой, он шарил беспокойным оком по разложенным на столе книгам, как бы ища в них помощи и спасения.

Ярыгин исподлобья наблюдал за ним.

— Да что вас, Иван Христианыч, так приспичило? Сами же говорите — запасы руды и угля есть. Все цехи и мастерские работают. Мастеровых и чернорабочих в достатке…

— Вот то‑то, что в достатке! —со злостью отозвался Тирст. — Рабочим платить надо. Для того и просил денег.

— Ну, батенька мой! —развел руками Ярыгин, — Испортила вас казенная служба. Привыкли чуть что к гу бернскому казначею руку тянуть. Эко диво, рабочих расчесть! Много ли на это денег потребно?

— В заводской кассе, — сообщил Тирст, — едва достанет на очередную выплату. В следующую субботу платить нечем.

— Подождут, — небрежно бросил Ярыгин.

— Со дня основания завода не было случая подобной несостоятельности заводской конторы, — возразил Тирст.

— Избаловали людишек! —назидательно укорил Ярыгин. — Ясное дело, в государевой казне денег богаче, чем в кассе господина Лазебнпкова. — Он помолчал и, как бы снисходя к промашке Тирста, добавил: — Конечно, враз людишек к новым порядкам не приучишь. Расчет надобно произвести.

Тирст насторожился, и Ярыгин это заметил.

— Нет, насчет денег и не помышляйте… А рассчитать рабочих надобно… Заводская лавка вином торгует?

— И вином, и провиантом, и прочими товарами.

— Хотя бы и прочими. В заводской лавке вино — главный товар… А кроме заводской, есть еще лавки в слободе?

— Мещанин Шавкунов держит лавку.

И он вином торгует?

— Имеет разрешение.

— Так вот, Иван Христианыч. Рабочих мы ублаготворим. И денег у господина Лазебникова просить не станем.

Ярыгин произнес это со всей важностью, какую мог из себя выдавить. Заметно было, что ему доставляет огромное удовольствие учить уму–разуму самого Тирста, о хитрости и изворотливости которого с превеликим уважением отзывался даже правитель генерал–губернаторской канцелярии.

— Перво–наперво, — поучал стряпчий, — надобно закупить у Шавкунова все вино, сколько у того имеется…

— Ефим Лаврентьевич! —не выдержал Тирст.

Но Ярыгин остановил его не терпящим возражений жестом и, не обращая внимания на изумление хозяина, продолжал:

— Затем надобно прекратить продажу вина и в заводской лавке…

Единственное око Ивана Христиановича раскрылось до предела, дозволенного ему природою.

Ярыгин, воровски оглянувшись по сторонам, поманил к себе Тирста. Когда Иван Христианович, придвинув кресло, уселся рядом, стряпчий склонился к самому его уху и принялся нашептывать что‑то, видимо, весьма занятное, потому что сосредоточенно угрюмое лицо Тирста мало–помалу утрачивало свою угрюмую настороженность и под конец даже покривилось хитренькой улыбочкой.

— Улавливаете? — спросил Ярыгин и, довольный собою, даже потрепал Тирста по сухому колену.

— Улавливаю, —ответил Тирст, делая вид, что не заметил фамильярности стряпчего.

Ярыгин с неожиданной при его дородности прытью вскочил, присел к столу, написал несколько строк, припечатал бумагу своей печаткою и протянул Тирсту.

— Распоряжение управляющему Балаганского винокуренного завода выдать в расчет с главного конторой фирмы пять бочек спирту. Снаряжайте немедля обоз, Р1ваи Христианыч!

Эту неделю смена Еремея Кузькина работала в ночь, Иван пришел домой на рассвете, помылся горячей водой (Глафира с вечера наливала полный ушат кипятку и укутывала его старым стеганым одеялом), поел разогретых щей и улегся в сенцах на топчане, чтобы не потревожить утренний, самый сладкий сон жены. С тех пор как Настя посулила ему сына, Иван относился к ней особо бережно.

Но самому ему сегодня отдохнуть не удалось.

Часу в девятом утра прибежал встрепанный Тришка.

Глафира не сразу пустила его в дом. Спит хозяин, токо–токо лег. В ночную работал.

— Анне знаю! —отмахнулся Тришка. — Чай, вместях мы робим с вашим хозяином. Вместях при печи состоим. Я вот и вовсе не ложился. Дело, вишь, такое, шибко срочное…

Глафира поняла так, что опять что‑то стряслось на проклятой печи, и, ворча про себя, пропустила Тришку в сени.