Страница 5 из 35
Оркестр грянул туш. Саахов сам себе похлопал и продолжил:
— А вам, молодожены, я хочу дать несколько напутствующих слов. С этого дня у вас начнутся совместные трудности, горести и неприятности. И все это вы будете делить вдвоем. А потом и втроем, потому что с вами рядом пойдет третий человек. Но это не тот третий лишний, о котором не хочется говорить в этот торжественный день. Нет! Это третий маленький гражданин, и вы будете вместе нести на себе все заботы, тяготы и ответственность, в том числе и уголовную.
От всего нашего города поздравляю вас с этим!
Оркестр снова вдарил туш.
После чего Саахов, мысленно улыбаясь, продолжил:
— А сейчас мы тут посоветовались и решили... Честь открытия Дворца бракосочетаний и право перерезать символическую ленточку мы предоставляем прекрасной женщине, девушке, которая оциле... олицетворяет, понимаете ли, собой новую судьбу женщины гор.
Это студентка, комсомолка, спортсменка…
По всему видно было, что Саахов произносил эти слова с большим удовольствием. После каждого он делал эффектную паузу и, уже совсем почти растаяв, закончил:
— Наконец, она просто красавица!
Саахов захлопал в ладоши и начал спускаться с крыльца в люди. Оркестр поддержал его поход маршем. Подойдя к Нине, он нагнулся к ее уху и, пытаясь перекричать оркестр, сказал:
— Вот это и есть то маленькое, но ответственное поручение!
Он жестом предложил ей пройти на крыльцо:
— Прошу Вас.
Нина, не ожидая такого предложения, засмущалась и, оглядываясь на подруг, попыталась отказаться. Но Саахов не уступал:
— Пожалуйста, общественность ждет.
Они вдвоем поднялись на импровизированную трибуну, и Саахов, подойдя к микрофону, продолжил свою речь:
— Как говорит наш замечательный сатирик Аркадий Райкин: «Женщина — друг человека!..»
Все это время скромно стоящий в толпе Шурик с трудом понимал, что происходит вокруг. Он что-то царапал у себя в блокноте, зачем-то пытаясь выделить отдельные слова из общего потока торжественной речи. Ему даже стало скучно. Но тут последняя фраза, произнесенная Сааховым, показалась ему очень острой и актуальной.
Опасаясь пропустить важный момент, Шурик заорал во все горло:
— Минуточку! Ми-ну-точ-ку! — и заплетающимся языком сердобольно попросил: — Будьте добры, помедленнее! Я записываю.
Саахов, недовольно поморщившись, быстро осведомился у стоящего рядом Аджебраила:
— Слушай, кто это?
— Наверное, пресса,— пожал плечами шофер.
— А, пресса. Хорошо. Так вот! Как говорит наш замечательный сатирик Аркадий Райкин: «Женщина — друг человека».
Повторно произнесенная фраза просто поразила Шурика. Он вдруг зааплодировал и принялся орать изо всех сил:
— Грандиозно! Гениально!
Все присутствующие удивленно посмотрели в его сторону. Почувствовав на себе внимание масс, Шурик взял инициативу в свои руки:
— Выпьем за женщину, которая друг.
Шурик начал вертеться в поисках рога, оставленного им на заборе. Никакого забора рядом не было, но рог Шурик обнаружил довольно быстро. Он ухватился за него обеими руками, однако рог не сдвинулся с места, потому что своим основанием он произрастал из головы быка, коему он всецело и принадлежал.
Кто-то из крестьян гнал с пастбища свою скотинку и по дороге заглянул на звуки музыки вместе со своим питомцем, не ожидая, что тот станет участником, даже одним из героев торжества.
Первые секунды спокойное животное не обращало на Шурика никакого внимания. Но тот продолжал настаивать:
— Отдай рог! Рог отдай, я тебе сказал!
И когда Шурик налег изо всех сил, бык мотнул головой, уронив назойливого любителя рогов на землю.
Это вызвало у Шурика волну справедливого, по его мнению, негодования. Он вскочил на ноги и бросился к быку с криками:
— Ах, ты так! Оба рога отдай!
Остолбеневшая от неожиданности публика, наконец, сообразила, в чем дело, и дружно выступила на защиту ни в чем не повинного животного. Несколько крепких мужчин попытались остановить новоявленного тореадора...
* * *
…Шурик сидел в просторной светлой комнате, мебель которой состояла из массивного письменного стола, нескольких тумбочек и стульев. Окна почему-то были застеклены разноцветными стеклами, что больше подошло бы для Дома культуры или только вчера открытого Дворца бракосочетаний.
За письменным столом капитан милиции читал какие-то бумаги. Кроме него, в комнате был еще один человек. Он стоял спиной к Шурику и смотрел через разноцветные стекла на внешний мир. Это был товарищ Саахов. Он был непосредственным свидетелем вчерашних похождений Шурика и решил не пускать это дело на самотек.
Капитан поднял ничего не выражающие глаза на Шурика и бесцветным голосом сказал:
— Садитесь, пожалуйста. Заслушайте и подпишите протокол.
— Протокол? — испуганно переспросил Шурик.
— Да, протокол задержания и показания свидетелей.
— Я что, совершил какое-нибудь преступление?
— А вы, надо полагать, ничего не помните? Это ж надо так напиться.
Шурик уткнул глаза в пол.
— Ну, тогда я Вам освежу в памяти некоторые из событий Вашего недавнего прошлого.
И капитан стал читать вслух один из документов, лежащих у него под руками:
«...В состоянии сильного алкогольного опьянения появился в общественном месте, где устроил беспорядки. Приставал к крупному рогатому скоту и кричал в микрофон циничные куплеты, чем сорвал торжественное открытие Дворца бракосочетаний.
Затем на развалинах часовни...»
— Простите,— перебил милиционера испуганный и подавленный Шурик.— Часовню тоже я развалил?
— Нет,— успокоил его капитан.— Это сделали еще до Вас. В четырнадцатом веке.
Шурик облегченно вздохнул, а капитан продолжил читать протокол:
— «...Затем на развалинах часовни...»
Все это время безучастно стоявший у окна товарищ Саахов вдруг встрепенулся и, обращаясь ко всем присутствующим и к себе лично, стал как бы думать вслух:
— Все это, конечно правильно!
Он подошел к капитану, указывая жестами на документ:
— Все это верно, да!
Капитан, не понимая, о чем говорит Саахов, растерянно смотрел то на него, то на протокол.
— Все это верно, да? Бумага, конечно, написана правильно?
— Правильно,— недоумевая, подтвердил капитан.— Вы же сами...
— Да, конечно! — перебил его Саахов.— Но все это одна сторона медали. А ведь есть и другая.
Саахов вдруг просветлел в лице и жестом указал на согбенного в печали Шурика:
— Нарушитель — это не нарушитель! Милиционер теперь тоже с интересом посмотрел на
задержанного, как будто увидел его в первый раз, Саахов продолжал:
— ... А крупный научный работник,— покрутил пальцами у виска.— Человек интеллектуального труда.
— Вот как? — удивился капитан.
— Человек приехал к нам в гости,— Саахов развел руками в гостеприимном жесте.— Да?
Шурик, не поднимая глаз, согласно закивал головой.
— Приехал собирать наши сказки, легенды, понимаешь ли, обычаи,— Саахов выразительно посмотрел на капитана.— Тосты...
— Тосты? — улыбаясь, подался вперед капитан.
— Тосты, да. И не рассчитал свои силы, да? Шурик заерзал на стуле в полном осознании своей
вины. Он то поправлял очки, то тер нос, все время пытаясь спрятать лицо от стыда.
Саахов, подняв указательный палец кверху, наконец, заключил:
— Я так думаю: мы здесь имеем дело с несчастным случаем на производстве, понимаете ли...
Милиционер, все это время пытавшийся держаться серьезно, не выдержал и прыснул со смеху. Саахов тоже рассмеялся, и они ударили по рукам, тем самым закрыв «дело о нарушителе общественного спокойствия». Потом милиционер повернулся к Шурику:
— Я тоже хочу внести свой вклад в вашу науку! У меня есть замечательный тост!
И он полез в тумбочку за необходимым «научным оборудованием».
Шурик автоматически протянул руку к подносу, на котором стояли графин с водой и пустой гранёный стакан. Он взял стакан и, обреченно посмотрев внутрь, увидел на донышке свое размазанное бледное отражение.