Страница 2 из 69
— Еще раз, как тебя зовут? — спрашивает он.
— Кэрри Брэдшоу.
Внезапно я вспоминаю название его пьесы, ту самую, что выиграла Пулитцеровскую премию — "Рассекая волны".
— Я лучше отведу тебя назад к Саманте, прежде чем сам отвезу домой, — он мурлычет.
— Я не хочу идти, — говорю я, с кислым видом. Кровь закипает в моих ушах. Мой бокал шампанского весь в поту.
— Где ты живешь? — Он сжал мое плечо.
— Я не знаю.
Он громко хохочет.
— Ты сирота? Ты Энни?
— Я предпочла бы быть Кандид. — Мы повисли напротив стены, возле французской двери, ведущей в сад. Он скользит вниз, так что мы на одном уровне глаз.
— Откуда ты?
Я напоминаю себе все, что говорила Саманта.
— Разве это имеет значение? Я же здесь.
— Дерзкий дьявол, — заявил он. И вдруг я обрадовалась, что меня ограбили. Вор взял мою сумку и мои деньги, но он также забрал моё удостоверение. Что означало: я могу быть кем хочу в течение следующих пару часов.
Бернард схватил мою руку и повел меня в сад. Разные люди: мужчины, женщины, старые, молодые, красивые, уродливые сидели за мраморным столом, визжа от смеха и негодования, словно горячий разговор — это топливо, которое заставляло их двигаться.
— Бернард, — сказала женщина нежным голосом, — мы придём посмотреть твою игру в сентябре.
Ответ Бернарда был заглушён, однако, внезапным визгом признания от мужчины, сидящего через стол.
Он был одет в чёрное объёмное пальто, которое напоминало одежду монахини. Тёмно-коричневые очки прятали его глаза, и фетровая шляпа была натянута на лоб. Кожа на лице была мягко сложена, как будто завернута в мягкую белую ткань.
— Бернард! — он воскликнул. — Бернардо. Дорогой. Любовь всей моей жизни. Принесешь мне выпить? — Он замечает меня, и указывает дрожащим пальцем. — Ты привел ребенка!
Его голос пронзительный, жутко пронзительный, почти нечеловеческий. Каждая клеточка моего тела сжимается.
Кентон Джэймс.
Мое горло сжимается.
Я беру свой бокал шампанского, и допиваю последнюю каплю, чувствуя, как человек в полоску подтолкнул меня локтем. Он кивает Джеймсу Кентону.
— Не обращай внимания на мужчину за кулисами, — он говорит голосом, который точно из Новой Англии, низкий и уверенный. — Это зерновой спирт. Уже годы.
Разрушает мозг. Другими словами, он безнадежный пьяница.
Я хихикать в благодарность, так как я знаю точно, о чем он говорит.
— Разве не каждый?
— Теперь, когда вы упомянули об этом, да.
— Бернардо, пожалуйста, — умоляет Кентон. — Это единственный вариант. Ты стоишь ближе к бару. Вы не можете ждать того, что я войти в эту грязную массу потливого человечества.
— Виновен! — кричит человек в полоску.
— И что вы носите под этой небрежной домашней одеждой? — кричит Бернард.
— Я ждал десять лет, чтобы услышать эти слова из твоих уст, — Кентон визжит.
— Я пойду, — сказала я, вставая.
Кентон Джеймс зааплодировал.
— Замечательно. Пожалуйста, все имейте в виду, это именно то, что детям следует делать. Прислуживать. Тебе следует приводить детей на вечеринки чаще, Берни.
Я не могла оторваться, желая услышать больше, желая узнать больше, и не желая покидать Бернарда.
Или Кентона Джеймса.
Самого известного писателя в мире. Его имя пыхтит в моей голове, набирает скорость, как Паровозик, Который Смог.
Рука дотянулась и схватила мою руку. Саманта. Её глаза блестели как бриллианты. На её верхней губе был небольшой блеск жидкости.
— Ты в порядке? Ты исчезла. Я переживала за тебя.
— Я только встретила Кентона Джеймса. Он хочет, чтобы я принесла ему выпить.
— Не уходи, пока не скажешь мне, хорошо?
— Хорошо. Я никогда не захочу уйти.
— Отлично, — она широко улыбается и возвращается к своему разговору.
Атмосфера накалилась до максимальной мощности.
Музыка громко орет. Тела сплетаются, пары целуются на диване. Женщина ползает по комнате с седлом на спине. Два бармена распыляют шампанское на огромную женщину в корсете. Я беру бутылку водки и танцую по пути через толпу.
Как будто я всегда ходила на такие тусовки. Как будто я принадлежу этому.
Когда я возвращалась к столику, молодая женщина, одетая исключительно в Chanel заняла мое место. Мужчина в ситцевом пиджаке жестами показывал атаку слона, и Кентон Джеймс натянул свою шляпу на уши. Он приветствовал меня с восторгом.
— Дорогу алкоголю, — закричал он, очищая крошечное пространство впереди его.
И, адресуя столу, заявил:
— Когда-нибудь, этот ребёнок будет править городом!
Я теснилась возле него.
— Не честно, — кричит Бернард. — Держи руки подальше от моей спутницы.
— Я ни с кем не встречаюсь, — я сказала.
— Но ты будешь, моя дорогая, — говорит Кентон, подмигнув мне одним глазом в предупреждение. — И потом ты увидишь. — Он гладит мою руку своей маленькой, мягкой ладонью.
Глава 2
Помогите! Я задыхаюсь, тону в тафте. Я в ловушке, в гробу. Я что... умерла? Я села прямо и вывернулась, уставившись на груду черного шелка на моих коленях. Это мое платье. Должно быть, я сняла его ночью и накрыла им голову. Или кто — то снял его с меня?
Я оглядываюсь в полутьме гостиной Саманты; на обычные предметы ее обихода падает жутковатый свет, и я вижу групповые фотографии на журнальном столике, стопку журналов на полу, ряд свечей на подоконнике.
В голове вдруг вспыхивает воспоминание о такси, переполненном людьми.
Отслаивающийся синий винил и липкие коврики. Я пряталась на полу такси, несмотря на протесты водителя, который все повторял — "Не больше четырех". Нас вообще-то было шестеро, но Саманта все уверяла его, что это неправда. Кто-то истерично смеялся.
Затем преодоление пяти лестничных пролетов, и больше музыки, и телефонные звонки, и парень, накрашенный, как Саманта, и где-то после этого я, наверное, должно быть упала на диван и заснула.
На цыпочках я иду в комнату Саманты, обходя открытые коробки.
Саманта переезжает и в квартире беспорядок. Дверь в крохотную спальню открыта, постель не убрана и пустая, пол был усеян горой обуви и предметами одежды, как будто кто — то пытался примерить всё, что есть в ее гардеробе каждый кусок и бросил в спешке.
Я дошла до ванной комнаты, и пробравшись сквозь дебри нижнего белья, переступила через край ванной и включила душ.
Итак, вот план на сегодняшний день: узнать, где мое предполагаемое место проживания, не спрашивая у папы.
Мой отец. Тошнотворный привкус вины наполняет мое горло. Я не позвонила ему вчера. У меня не было возможности.
Он, наверное, волнуется до смерти сейчас. А что если он позвонил Джорджу? Что если позвонил моей домовладелице? Возможно, полиция ищет меня, очередную девушку, загадочно пропавшую в Нью-Йорке.
Я помыла волосы. Я ничего не могу сделать с ними сейчас. Или возможно я не хочу.
Я вышла из ванной и склонилась над раковиной, наблюдая в отражении, как сквозь медленно рассеивающийся пар, проступает моё лицо.
Я выгляжу все также. Но чувствую себя совсем по-другому.
Это мое первое утро в Нью-Йорке!
Я помчалась к открытому окну, вдыхая холодный, влажный воздух. Шум дороги напоминал звук волн, мягко бьющихся о берег. Я стала коленями на подоконник и, опираясь ладонями о стекло, смотрела на улицу — словно ребёнок, рассматривающий большой снежный шар.
Я застыла там надолго, наблюдая за тем, как оживает день.
Сначала грузовики, двигаются вниз по авеню, словно динозавры, скрипучие и голодные, поднимая свои заслонки для сбора мусора и подметая улицы с помощью щеток.
Затем начинается движение: одинокое такси, за которым следует серебристый Кадилла́к, а затем небольшие грузовики c изображениями рыбы, хлеба и цветов, далее ржавые фургончики, а за ними парад тележек.
Парень в белом пальто крутит педали велосипеда, с двумя ящиками апельсинов, прикрепленных к крылу.