Каменные скрижали

— Упомянула чье-нибудь имя?

— Ага, однако, вы забеспокоились. — Иштвану показалось, что адвокат осклабился в беззвучной насмешливой улыбочке. — При мне речь шла только о майоре Стоуне… — Иштван вздохнул, напряжение в челюстях отступило.

— Несущественно. Отставник. Разумеется, мы с ним знакомы.

— Это бывший офицер „Интеллидженс сервис“. Такая служба никогда не кончается, это почти призвание, — скромно заметил Чандра.

— Я об этом не знал, — отрезал Иштван. — Стоун — молчун, хоть и любитель выпить.

— Не следует доверять внешнему впечатлению, — мягко возразил адвокат. — Мы уверенно ступаем по земле лишь постольку, поскольку не знаем, что за волчьи ямы подстерегают вокруг.

— А она не упомянула о… — начал было Тереи, и оборвал фразу. Нет! Чандре нельзя знать о Маргит.

— Ну, смелее…

Иштван спокойно зашагал вперед с видом человека, который после трудового дня хочет размяться, прополоснуть легкие прохладным ночным воздухом. А на самом деле — отсчитывая шагами затягивающееся молчание, напряженность которого все нарастала. Чандра выждал и, наконец, заговорил, как бы поощряя на откровенность:

— Не знаю, о чем шла речь до моего прихода, но вам она враг. Опасный враг. Это не кроткая индийская женщина. Английская кровь. Действует с расчетом. Так вы мне скажете? Нет?

„Двенадцать, тринадцать, четырнадцать“, — отсчитывал Тереи, Мимо пролетали автомобили, полные веселых гостей. Свет омывал газоны, мокрые от росы.

— Госпоже Кхатерпалья не следует выходить из дому, у нее скоро будет маленький гость, — продолжал Чандра. — Но, вероятно, ей очень важно причинить вам вред. В чем вы перед ней виноваты?

Иштван пожал плечами. Он стремился забыть тот эпизод в свадебную ночь, отдалял его, умалял, пока он не показался несущественным, хоть и чувствительным, как впившаяся заноза.

— Я вам рассказывал о чудесном спасении умершего брата нашего общего друга раджи… Вероятно, вы слышали, что дело благополучно завершилось. Для всех, в том числе и для воскресшего. Несколько месяцев он прожил жизнью, которой прежде не испытал, которой не дали и не дадут ему боги… Жаль, вы не слышали, как шла торговля. Тесть и родной брат требовали от меня заверения, что он никогда не вернется, ибо он уже готов был отказаться от своей нелюдимости. Вы понимаете, что они понимали под словом заверение, что могло их успокоить раз и навсегда? Прелестная сделка, — тихо засмеялся Чандра, — и все ради блага этого еще не родившегося ребенка. И как тут не поверить в предназначение? Он придет на свет, обремененный грехом, ибо рани Грейс выслушала все это без единого слова протеста. Она любит этого малыша и хочет, чтобы ему ни с кем не пришлось делиться богатством.

— И вы в открытую об этом говорите? — возмутился Тереи. — Вы им это устроили?

— Невозможное — моя специальность. Устроил и заработал. Ведь раджа и рани знали, чего хотят, гонорар, который был мне уплачен, полностью уяснил им, что они требуют от меня попрания божественных и, что гораздо труднее, человеческих законов. О Каине говорится и в вашей святой книге. Все, как было, так и остается. А, собственно говоря, разве человечеству ведомы иные виды убийства? Только братоубийство. Люди должны быть братьями, но стоят только нарядить их по-разному и сунуть им в руки палки с разноцветными тряпками, как они уже готовы убивать друг друга. Что творится у вас на родине? Пока между вами не поставили танки, венгры потрошили венгров, повешенных за ноги на фонарях. Как бы вы сами это назвали? Справедливым приговором, — Чандра не скрывал издевки, — который превращает борца за свободу в палача!. Интересно, если бы вы сами оказались там, к кому вы примкнули бы: к тем, кого топчут на мостовой, или к тем, кто вяжет петлю, если у жертвы морда не та или звездочка на документе? Так откуда у вас право судить и осуждать меня? — тон адвоката был зловеще спокоен, но Иштван чувствовал, что Чандра в ярости. — Не из-за того ли, что я с вами правдив, а ваши друзья — нет? Притом, что они вам близки, приятный для вас круг: раджа, его тесть, очаровательная, полная ожиданий, вслушивающаяся в свое лоно рани Грейс. Лучше поищите-ка в памяти, чем вы ее обидели… Тогда я попытаюсь выручить вас.

Иштван дышал с трудом, было чувство, что он получил пощечину. А ответить тем же нельзя, потому что гадюку не бьют, а убивают. Или сторонятся, обходят как можно дальше…

Они шли в темноте под небом, похожим на сеть со звездами в узлах. Шагали в одном и том же ритме, в ногу. Иштван догадывался, что Чандра откровенничает с ним, чтобы подстрекнуть на встречное признание, на перечисление грехов, на осознание общности в скверне. „Исповедь без отпущения? Радость окаянных, что их так много, плотная, сцепленная отчаянием, как клешнями, толпа. Будь осторожен, это допрос. Он хочет тебя поработить“, — предупреждал Иштвана внутренний голос.

Вопреки собственной воле Иштван медленно сооружал фразу так, чтобы не коснуться средоточия тревоги.

— Не сказала ли госпожа Грейс, куда я собрался бежать?

— Сказала, — последовал удар. — Нам было трудно поверить, уж очень странное место она для вас выбрала, словно позабыла о Париже и Лондоне. Вы хотите бежать в Австралию?

Иштван невольно ссутулился, продолжая шагать, как автомат. „Желаете знать — так знайте. Знайте всю подноготную: вас предали… Выхода нет, молите о пощаде“.

— О боже! — одним дыханием прошептал Иштван, но Чандра был начеку, Чандра расслышал.

— И, тем не менее, вы теперь об этом не забудете, — удовлетворенно сказал адвокат. — Ну, не следует все понимать уж так дословно. Довольно, чтобы вы мне доверились и сказали: „Спаси“, и я сделаю все, что вы захотите… Или почти все, — поправился он, — но помогу обязательно. Ведь меня называют филантропом. Не бывает безвыходных положений, но однажды надо решиться. Надо понять, чего ты хочешь. Для себя. О себе, исключительно о себе вам следует думать. Ибо нас никто не любит, кроме нас самих. Никто, можете быть уверены, никто…

Они вступили в полосу стелющегося горького дыма, по обе стороны дороги замерцали несчетные костерки, несколько было ярких, лижущих ночь красными языками, остальные едва розовели из-за пригасшей золы. Теперь стали видны сероватые коконы завернутых в простыни тел, лежащих в позе эмбриона, с поджатыми ногами.

— Куда это мы забрели? — очнулся Тереи, город, обозначенный светящимися фонарями, остался далеко позади. — Разве и здесь сжигают мертвых?

— Нет. Но так о них думать тоже можно, хотя Ночь холодная. Спят у костров — хариджаны.

В отеле „Джанпахт“ портье указал ему на ключ, висящий на доске с номерами комнат:

— Мисс Уорд ненадолго вернулась и сразу же вышла.

Обеспокоенный Иштван взял такси и назвал свой адрес. В такси было душно, стоял тошнотворный запах пота и приторных духов. Брюхан-водитель в поношенном свитере бесстыдно обнимал левой рукой молодого парня, а тот умильно хихикал. Ветхий „форд“ — трясся и скрежетал, в салон пробивался чад от горелой смазки. Был момент, Иштвану показалось, что шофер и парень, занятые своими чувствами, позабыли, куда его везти. Выйдя из такси, Иштван с облегчением увидел у себя в комнате неясный желтый свет. Полуразбуженный чокидар стоял на веранде по стойке „смирно“. На одеяле в углу по-собачьи съежилась притаившаяся девушка.

Иштван не мог попасть ключом в замок, хотя и спешил, не желая стеснять влюбленную пару. У него дрожали руки.

Маргит подошла к двери, они приникли друг к другу с такой отчаянной, силой, словно им предстояла вечная разлука. Обнялись и молчали, она упершись лбом ему в колючую щеку, он — губами в сухую волну волос, в полумраке казавшихся темными. Тяжесть самого милого в мире тела, оно рядом, близкое, послушное. Он слышал собственное сердце. Сквозь шершавую шерсть одежды узнавал ее теплое тело, гладил, нежно-нежно прижимал. Весь мир перестал существовать, существовали только двое людей, предназначенных друг для друга.

— Почему ты не легла? Останешься у меня.

— Телеграмма, Иштван, — шепнула она, касаясь его щеки губами.